Игра на любовь - Молчанова Ирина Алексеевна - Страница 5
- Предыдущая
- 5/22
- Следующая
Кусочек шоколада с эскимо упал на асфальт. С кустов, растущих у обочины тротуара, тут же спорхнули три воробья, устремившихся к нежданному угощению. На низенькую черную решетку прыгнул галчонок с зажатой в клюве блестящей пробкой от пива.
Сердце болезненно сжалось. Так случается всякий раз, когда я вижу птенцов. Не люблю об этом вспоминать. И не вспоминаю. Не хочу.
Я вынула из кармана серебристый фантик и показала галчонку. Тот заинтересовался, наклонил голову набок.
Когда Тоша был маленьким, он, как галчонок, тащил домой все блестящее. Тетя Оля без конца ругалась из-за хлама — не помогало. А уж сколько у меня самой раньше в ящиках даров Антошкиных валялось — не счесть. Множество всяких разноцветных шариков, меленьких сердечек, игрушек, бусинок, красивых ленточек. Я ничего не выкинула, не смогла. Сложила все в огромную коробку и убрала на антресоли. Даже смотреть боюсь в сторону кладовки, если увижу все эти маленькие глупые штучки, подаренные мне, наверное, умру.
— Вероника! — замахал мне издалека Петров.
Я тоже ему махнула рукой.
Он встретил меня с попкорном, фантой и двумя билетами на последний ряд.
Говорят, они для поцелуев. Не знаю, не довелось испытать… Мы с Антоном были просто друзьями, хоть и сидели всегда по центру, на последнем ряду. «Просто друзья» — что за ничтожные слова? Они ничего не стоят, описать ими наши чувства невозможно. В целом свете не найдется слов, способных измерить глубину того, что бездонно, передать, как рождается счастье — от одного лишь взгляда, улыбки, прикосновения.
— Думаю, прикольный фильмец! — заметил Леха, пропуская меня вперед в полупустой темный зал.
— Ага, — отозвалась я.
От Аполлона Петрова по-прежнему вкусно пахло, даже лучше, чем утром. Наверное, брызнулся перед выходом.
Мы уселись на свои места, Леша посмотрел на меня.
Не хочу встречаться с ним глазами. Зачем давать надежду? Хотя в случае с главным красавцем школы это скорее не надежда, а повод. Не влюблен же он в меня, в самом деле. Так, просто интересно: «А чего это она такая неприступная?»
— Не скажешь, зачем меня фоткала сегодня? — спросил парень.
— Ты симпатичный, — равнодушно ответила я.
Да что же такое с голосом? Представляю, как Леха потом опишет наше свидание: «Нам с резиновой куклой по имени Вероника фильм очень понравился!»
— Да много симпатичных, — пожал плечами Петров.
Хочет поговорить о себе. Ну что ж…
— А ты самый симпатичный! — отрезала я и уставилась в белый экран, демонстрируя тем самым — разговор окончен.
А он не дурак, все понял и больше не приставал. Мне это даже понравилось.
Начался фильм. Американская комедия. Я люблю такие — яркие, глупые и романтичные.
Петров смотрел кино молча, ни словечка не проронил. В очередной (какой уже?) раз убеждаюсь, что мне не нужно общаться с кем-то похожим на Антона, чтобы помнить его. Отличия всех прочих парней ничуть не хуже провоцируют на воспоминания.
Тоша всегда комментировал фильмы, при этом совсем не мешая смотреть и слушать. С его добавлениями получалось смешнее, как будто так и надо, только сценаристы не догадались.
Я давно не смеялась — по-настоящему. Лицемерно, просто ради звука — сколько угодно, а от души что-то не получается. Может, разучилась? А такое вообще возможно?
Мы с Петровым вышли из кинотеатра. На улице уже стемнело.
Я люблю смотреть на фонари и прищуривать глаза. Люблю, и все тут. И Антону это нравилось. По вечерам мы часто возвращались откуда-нибудь домой, шли, чуть-чуть касаясь друг друга плечами, щурили глаза на фонари и говорили о том, чего вкусненького хотел бы съесть каждый из нас.
— А ты в школе подходила бы ко мне, что ли, — сказал Леха, внимательно глядя на меня.
Так не хочется ему отвечать, и смотреть на него — тоже. Хочу щурить глаза, чтобы круглый свет фонарей превращался в звездочку, а мокрый асфальт блестел, слушать, как мимо проезжают машины. Такой умиротворяющий, но в то же время грустный звук.
— Подойду, — со вздохом пообещала я и, подумав, прибавила: — Не провожай.
Он удивился:
— Почему?
Как ответить? У тебя не каре-зеленые глаза с лукавыми изумрудными крапинками и зовут тебя не Антоном? Не стоило мне никуда идти. Если больна — лечись! Совсем плохо — ступай к врачу, а не к тем, кого легко заразить своим безразличием. Мальчишкам нужны победы, особенно самым лучшим, тем, кто покорил не одну крепость. Красавчик Аполлон из таких.
— Я люблю гулять в одиночестве, — сказала я.
Петров озадаченно покусал нижнюю губу и уточнил:
— Что-то не так? Я тебя обидел?
— Все отлично! — я приятельски хлопнула его по плечу и, замедлив шаг, со всей признательностью, на какую только была способна, сказала: — Спасибо, что сводил на фильм. Все правда здорово!
Ускоряю шаг и машу на прощание. Нелепо, конечно, но щурить глаза на фонари в компании Аполлона совсем не то…
Все — не то. И кроме меня никто в этом не виноват.
— До завтра! Увидимся! — крикнул вслед Петров.
В голосе разочарование, а мне сразу хорошо стало. Когда можно наконец расслабиться и даже заплакать, если совсем подкатит, на душе становится легче. Самое настоящее освобождение.
Я бы съела сейчас жареную куриную ножку, только без шкурки, ненавижу ее, и жареные макарошки, такие чтоб со шкварками. Смотрю на фонари — много звездочек вдоль длинного тротуара. Сырые желтые листья на асфальте приглушают мои шаги. Мне не хватает звука Его шагов. В груди жарко-жарко и сердце бьется тоскливо. Где он сейчас? Что делает? Думает ли обо мне, как я о нем?
— Девчонка! Девочка, плак-плак! — послышалось совсем рядом.
Я от испуга замерла.
На другой стороне дороги под фонарем трое мальчишек окружили светловолосого мальчика в клетчатой курточке, прижимающего что-то к себе.
— Да он девчонка! Плаки-плаки, малютка! — издевались малолетние хулиганы.
Один из них толкнул светловолосого и пискляво протянул:
— Давай сюда этого одноглазого!
Я присмотрелась.
Мальчик держал на руках серого котенка.
— О-ой, девчоночка наша, посмотрите, он плачет!
Отголоски прошлого ворвались в голову, и я слышала: «Девчонка, он девочка, две подружки, две девочки, смотрите, смотрите!»
Я перебежала дорогу и приблизилась к ребятам. Хулиганы заметили меня и бросились бежать, мальчик с котенком, не поднимая на меня глаз, пробормотал: «Спасибо» — и со всех ног припустил в другую сторону.
Я осталась стоять под фонарем, глядя на свою длинную тонкую тень. Голоса из прошлого еще звучали в ушах, но все тише и тише…
Нам с Антоном было по десять, когда его начали дразнить. В классе как-то неожиданно заметили, что мы все время вместе. Только я и он. Мы больше ни с кем не дружили. Нам дела ни до кого не было. Вместе приходили в школу, вместе сидели на всех уроках, обедали в столовой, затем уходили домой. И вдруг каждому из ребят стало интересно, почему мы не такие, как все?! На нас показывали пальцем, провожали взглядами, шептались за спиной. А классная руководительница как-то вызвала родителей. Она прямо так и спросила у наших мам: «Почему ваши дети не дружат со своими одноклассниками?»
Только наши мамы и сами не знали ответа на этот вопрос. А боевая тетя Оля поставила училку на место, спросив: «В уставе школы прописано, что нужно непременно дружить со всеми?»
Но дома мамы все равно сказали, что наши ровесники могут оказаться интересными людьми и все такое, мол, надо попробовать с ними пообщаться.
Удивительно, но мы покивали, как будто все уяснили, а сами стали еще больше времени проводить вместе. Так, словно подсознательно чувствовали, что нас хотят разлучить. Не могли просто насмотреться друг на друга, наговориться, насмеяться…
Моя мама любила шутить: «Прощаются, как на год!» — когда после первого «пока», сказанного по телефону или у двери дома, мы болтали еще по полчаса.
Однажды, когда мы возвращались из школы, нам встретились мальчишки из параллельного класса. Они крикнули:
- Предыдущая
- 5/22
- Следующая
