В последние дни (Эсхатологическая фантазия) - Тихомиров Лев Александрович - Страница 22

— Итак, это решено, — сказал Председатель, — Антиох — наш общий враг. Но я еще должен предложить вопрос: что же нас связывает внутренне? В чем основная вера ваша, товарищи?

— Мы — христиане, — раздались на перебой голоса, — Антиох обратил нас ко Христу…

— Я — Моисеева закона, — сказал Марк. — Я чту того же Бога, как и христиане. Впрочем, в душе я уже христианин и скоро буду им явно.

— Мы — магометане, — сказали Измаил Эфенди и Сеитов. — Мы чтим того же Бога, как и вы, того, против которого восстает Антиох.

Иуда Галеви кратко ответил, что он — Моисеева закона.

— Да освятит же Бог нашу борьбу с его врагом, — заключил торжественно де Клермон, — а мы поклянемся не покидать оружия до конца!

— Клянемся, клянемся… На кресте и Евангелие, на Коране, на Торе, — зашумели кругом.

Одушевление охватило всех. Но когда Председатель поставил на обсуждение вопрос о планах действий против Аитиоха — тотчас обнаружилось явное несоответствие средств и целей заговорщиков. Все, конечно, указывали, что силы возрастут, что даже из единомышленников Осборна кое-кто должен был спастись и разыщется. Но для начала действий имелось только 14 человек. Между тем казалось невозможным, например, оставитъ без помощи Осборна и двух первосвятителей. А уж на одних попытках освободить их легко было уложить все свои наличные силы. Яни Клефт настаивал, что проще всего — убить Антиоха, и с этого нужно начать. Ему возражали, что с гибелью Антиоха еще не погибнут собравшиеся около него темные силы, не объединятся и не приобретут власти силы здоровья, способные спасти человечество от разложения. Было бы гораздо выгоднее — начать по всем державам новую проповедь восстания и организовать силы для этого. Спор разгорался и затянулся до самого приближения вечера, когда пора было уже и возвращаться с охоты. Тогда Председатель предложил порешить на том, что нельзя отбросить ни одной из выдвинутых задач, и чтобы заговорщики, по своему собственному выбору, распределились по исполнению каждой из них, но с тем, чтобы все группы помогали друг другу, если какая-либо из этих задач потребует сосредоточения сил. Такое решение и было единогласно принято, а сам Гуго де Клермон — единогласно избран главным руководителем действий кружка для поддержания постоянной связи между тремя составлявшими его группами.

За подготовку убийства Антиоха взялись Яни Клефт, Барабаш, Измаил Эфенди; за освобождение — Валентин, Висконти, Вальде и Марк; за подготовку восстания — Штейн, Галеви, Кастилья, Заремба, Каширский и Сеитов. Де Клермон остался вне группы, но объяснил, что наиболее неотложным считает освобождение первосвятителей и Осборна, пока их еще не казнили или не заморили.

Была уже ночь, когда рыцари подъехали к Тамплю со своей затянувшейся охоты. За ними ехала повозка с дичью, где восседал в качестве возчика араба — Валентин. Яни и Марк возвратились, конечно, особо, отдельно от товарищей.

Когда Лидия узнала от Валентина о плане спасти тампльских узников, она настоятельно просила принять и ее к участию в предприятии, и была горячо поддержана Марком на совершенно своеобразных основаниях. «Это дело так трудно, — сказал он, — что для него нужно самое высокое вдохновение. У Лидии оно есть. Я к ней несколько присмотрелся у своей жены. Она не то пророчица, не то ясновидящая. Ее предчувствия поразительны. Если она думает, что поможет нам, то, вероятно, и действительно поможет». Лидия и была принята в группу. Впрочем никаких особенных вдохновений она не проявляла. Всегда задумчивая, она внимательно слушала сотоварищей, но ничего от себя не высказывала. Часто она казалась погруженной скорее в какое-то созерцание, чем в размышление. Собственно говоря, дела заговорщиков сначала шли так туго, что и размышлять было не о чем. Все ограничивалось кое-какими разведками. Для них Марк, несмотря на отвращение к этой службе, снова явился в свою психическую батарею. Он несколько раз побывал в подземных коридорах, старясь изучить их расположение. В этом отношении нашлись сведения и у рыцарей, участвовавших в караульной службе. Очень ценные, хотя и печальные сведения сообщил епископ Викентий.

Он очень ловко выпутался из стряхнувшейся над ним беды. Как сказано выше, Лармений арестовал его. Но Викентий сумел сбить его с толку. Он, не смущаясь, сознался, что действительно увещевал быть твердым того христианина, который на него донес. Но иначе и нельзя было поступить. Викентий собирал пожертвования со всех сторон и во имя чего угодно, лишь бы давали деньги. Этот христианин сделался его агентом по сбору между своими единомышленниками на якобы церковные нужды, и понятно, что Викентий должен был болтать ему разный христианский вздор. Больше ничего и не было. Эту басню он рассказал гроссмейстеру с видом такой искренности, что тот поверил и освободил Викентия из-под ареста, хотя на всякий случай приказал ему не отлучаться из Тампля, пока он не обдумает вполне его дела. Таким образом, заподозренный очутился в положении поднадзорного, сношения с ним были опасны, да и самому ему приходилось не проявлять особого любопытства. Но сам Лармений открыл ему два факта, которые хранились еще в тайне, так что о них ничего не знали рыцари, участвовавшие в заговоре. Именно, оказалось, что Папу и Патриарха подвергали пыткам и что казнь Осборна с главнейшими заговорщиками назначена на днях.

Таким образом, заговорщики опоздали помочь Эдуарду. Час его пробил, и через два дня состоялась его мучительная казнь. Сотоварищи его были приговорены к обезглавлению, Осборну досталась честь четвертования. Заговорщики, так много мечтавшие спасти его, могли увидеть лишь его последние минуты.

С раннего утра стотысячная толпа наполняла площадь, по середине которой высилось несколько десятков эшафотов. По близости от них стоял ряд эстрад для почетной публики. На средней помещался сам Человекобог с неразлучным Аполлонием. Публика была шумна и весела. Для нее это было только интересное зрелище. Жалость к человеку в те времена стала явлением редким, возбуждавшим насмешливую улыбку. Когда показалась процессия позорных колесниц, наполненных осужденными, сотни тысяч глаз обратились к ним с таким же безудержным любопытством, какое возбудило бы шествие стада слонов или верблюдов. Только любители спорта внимательно всматривались в лица идущих на смерть и держали между собою пари о том, как они будут держать себя под топором. Особенно разнообразные пари вызывал Эдуард Осборн. Никто не сомневался, что он не проявит малодушия, но спорили о том, скажет ли он что-нибудь и что именно.

Когда осужденные уже стояли над плахами, окруженные палачами, с эстрады Антиоха были прочитаны обвинительные сентенции всех. Эта продолжительная процедура не вызвала никакого волнения между осужденными. Все стояли спокойно и, по-видимому, молились про себя. Затем, на всех эшафотах одновременно, палачи стали хватать осужденных и валить их на плахи. Большая часть не оказывали никакого сопротивления и, перекрестившись, сами клали голову на плаху. Через несколько минут на всех эшафотах началась бойня, повсюду брызнули фонтаны крови. Большинство палачей не умели сразу отрубить голову и повторяли удары топором два и три раза, а потом всюду начали подымать скатившиеся головы и, показав их зрителям, бросали обратно на эшафот… Толпа с каннибальским восхищением впивалась в отвратительное зрелище… На него смотрел, с высоты своего эшафота, и Осборн, около которого молча и неподвижно стояли палачи.

Отчего же не казнят его? Что предназначено ему? Эта загадка начала уже возбуждать между зрителями новые пари, как вдруг раздался громкий голос Антиоха:

— Эдуард Осборн, все твои товарищи, виновники преступного бунта, погибли. Ты заслуживаешь смерти вдесятеро больше, чем каждый из них. Но я милосерд. Я дам тебе полное помилование, если ты отречешься от Иисуса Назарянина и признаешь меня Спасителем человечества.

Гробовое молчание охватило всю площадь, и среди этой мертвой тишины звучно разнесся ответ Осборна: