Нежные листья, ядовитые корни - Михалкова Елена Ивановна - Страница 36

• Предыдущая
• 36/74
• Следующая

– Итак, о чем, по-твоему, рассказала Машка?

– Как минимум, о двух очень любопытных вещах! Во-первых, о том, что все боялись приезда одного человека. Все, кроме тебя, Маш: ты даже не поняла, что происходит, лишь зафиксировала какую-то неправильность в происходящем. Надо будет разобраться, отчего так вышло. Скорее всего, ты пропустила что-то важное, но когда оно успело случиться – вот вопрос.

– Приезда одного человека? – эхом откликнулась Маша.

– Во-вторых, – увлеченно продолжал Илюшин, – из твоего текста – ну, из Серегиного текста, если уж быть объективным, – совершенно очевидно, что ты не знаешь точно, кто приехал вместе с тобой в отель.

Маша умоляюще взглянула на мужа.

– Маша не знает? – уточнил тот. – Про своих одноклассниц?

– Не имеет полного представления, скажем так.

Бабкин что-то прикинул и обернулся к жене:

– Шарики. Это они.

– Нет, вы серьезно не понимаете? – удивился Макар.

– Если оторвать ему голову и потрясти, то будет слышен металлический стук, – доверительно поведал Бабкин.

– Но это же очевидно!

– Перестали магнититься, – пояснил он. – Надо отдать его в ремонт, но, боюсь, гарантия на него закончилась.

Илюшин насмешливо фыркнул.

– Но ведь ответ просто бросается в глаза, мои недогадливые друзья. Маша не узнала многих из тех, кого увидела.

– Кого, например?

– Для начала – Шверник, Липецкую и Стриженову.

– Ну и что? Люди меняются!

– Само собой, но речь не о том. Она увидела новых людей, совершенно незнакомых. Свежих, так сказать. Их можно было бы с таким же успехом взять с улицы и присвоить имена в произвольном порядке.

– Ну, допустим, – неуверенно протянул Бабкин.

– У нее вызвала сомнения Люба Савушкина, и только двоих Маша идентифицировала четко: Матильду Губанову и Анжелу Лосину.

– Подожди, а Коваль? – вмешалась Маша.

Макар покачал головой.

– Ты ее узнала по сопутствующим признакам.

– Каким?!

– Сопутствующий признак Коваль – это Савушкина. Маленькая хрупкая женщина и большая грубая тетка. Фея и колхозница. Как только ты увидела эту парочку, у тебя нашелся в памяти подходящий ярлык. В принципе, на их месте могли быть любые другие люди похожего типажа.

Маша от изумления забыла про чай, который собиралась выпить.

– Нет, постой… Я узнала их по голосам! Раньше, чем увидела!

– Аргумент, – согласился Илюшин. – Сам голос изменить трудно. Зато манеру говорить…

Он вдруг подобрался, подался вперед и протянул, гнусавя:

– Слышь, ты чо-то борзеешь не по-детски, Елина…

Бабкин захохотал. Маша широко раскрыла глаза. Это было точное воспроизведение голоса Кувалды, которую Илюшин не видел ни разу в жизни.

– Откуда ты… Как тебе…

– Говорю же – ты отличный рассказчик, – сказал Макар уже своим, привычным тоном. – Трех характеристик голоса достаточно, чтобы попытаться ему подражать. Это не так сложно, как кажется.

– Ты хочешь сказать, Машка не может четко идентифицировать пятерых женщин из семи, – уточнил Сергей, озадаченно потирая лоб.

– Нет. Я хочу сказать, она вообще никого из них не может идентифицировать.

– А Мотя?! – вскинулась Маша. – Макар, ты что! Не делай из меня сумасшедшую.

Он снисходительно улыбнулся.

– Все обстоит ровно наоборот. Я делаю из тебя крайне здравомыслящую женщину! Сумасшедший видит знакомое лицо и тревожится: а не инопланетянин ли это в человеческой шкуре, притворяющийся моим другом? Здравомыслящий человек видит неуклюжую толстуху и прикидывает: кто же это из моих друзей? У него в голове есть перечень известных имен. Он непроизвольно примеряет к ней каждое и, найдя совпадение, останавливается. Все! Диагностика завершена. С Лосиной сложнее, у нее нет настолько ярко выраженных признаков, чтобы для опознания хватило одного. Но если взять другую пучеглазую коротконогую женщину и поставить перед тобой, ты не будешь полностью уверена, кто из них твоя бывшая одноклассница.

– Но лица! – запротестовала Маша. – Я же помню лица!

– Два лица, – уточнил Илюшин. – Матильду и – кого еще?.. Лосину?

Маша не ответила. Она пыталась представить, что встретила бы в отеле любую энергичную низенькую женщину на крепких ножках, которая приветственно кивнула бы ей. «Я решила бы, что это Лось. Мне хватило бы минимального сходства, на уровне типажа. Собственно, я так и сделала».

– Одно лицо, – признала она. – Мотино.

– Ну вот. Что и требовалось доказать.

Бабкин, переводивший взгляд с одного на другую, не мог больше молчать.

– Да вы с ума сошли оба! Тетки же общались! Вспоминали былое! Орали друг на друга! Невозможно чужаку притвориться кем-то, кого знает семь человек! Ну, или знало неполных двадцать лет назад.

– Чужаку – нет, – сказал Илюшин. – И здесь мы вплотную подходим к весьма интересному вопросу.

Почему-то в этот момент Маше захотелось выйти из комнаты, а еще лучше – выбежать, пока длится пауза. Она чувствовала, что не хочет слушать ни интересный вопрос, ни узнавать не менее интересный ответ. Ей только что убедительно разъяснили, что она вполне могла не знать половины из присутствующих на встрече, и это произвело на нее сильное впечатление.

Но зачем? Зачем кому-то притворяться, скажем, Сашей Стриж?

– Не томи, голубь, – попросил Бабкин. – Куда подходим-то? К какому вопросу?

– К вопросу о том, кто такая Юля Зинчук.

– Она была умница, – сказала Маша. – Только немножко странная.

– В чем это выражалось? – тут же спросил Макар.

Маша задумалась.

– Наверное, это все-таки мы были странные, – призналась она после долгих размышлений. – А Юлька как раз нормальная.

– Опиши ее. Максимально подробно.

Бабкин раскрыл блокнот и приготовился записывать. Он устроился на полу: все стулья в этом номере казались ему слишком хлипкими, да и кресла не вызывали доверия. Макар за неимением полноценного подоконника запрыгнул на край стола и сильно склонился вперед, подавшись к Маше. «А вот теперь он всерьез взялся за дело, – понял Сергей. – До этого была разминка».

– Ну, она была типичная серая мышка, – сказала Маша. – Мне кажется, такие есть в каждом классе. Отличница, очкарик, упрямая тихоня. Мать у нее была бухгалтером, это я точно помню. Она вечно таскала портфель на одном плече – Юлька, не мать, – и к одиннадцатому классу спина у нее выглядела здорово перекошенной.

– А внешность? – спросил Илюшин.

Маша невидяще уставилась перед собой.

– Почему-то кроме очков и мышиной косички ничего не вспоминается, – призналась она.

– Рост? Телосложение?

– Примерно с меня, может, чуть выше или чуть ниже. Не дылда и не карлица. Худая. Сейчас бы про нее сказали «стройная». Она была очень умная, но мы этого долго не замечали.

– Почему?

– Понимаешь, тихонь в школе редко считают умными. Точнее говоря, их никакими не считают, про них вообще не думают. Чтобы обращать на себя внимание сверстников, ты должен чем-то выделяться. Не выделяешься? Значит, не стоишь внимания. Во всяком случае, так было в нашем классе.

– А Зинчук не выделялась? – быстро уточнил Макар.

– До определенного времени. В десятом классе в середине года к нам пришел новый учитель по геометрии – на замену. Провел два урока. Учитель был пожилой и высокомерный, у него на лице было написано, что всех нас он по умолчанию считает идиотами – ну и мы не стали его разочаровывать. Тем более что во многом он был прав: геометрию с алгеброй нам преподавали из рук вон плохо. Но разговаривал он с нами так брезгливо, что в конце концов Светка Рогозина сделала ему замечание.

– То есть?

Маша усмехнулась.

– У Светки, в отличие от всех нас, не было прописано в настройках такой опции, как почтение к учителю. Она считала, что уважение сперва нужно заслужить. И ей было плевать, кто перед ней – учитель, дворник или президент. Она никому не позволяла так с собой разговаривать.

• Предыдущая
• 36/74
• Следующая