Своевольная принцесса и Пегий Принц (ЛП) - Хобб Робин - Страница 16

По этому поводу Рэдбёрд сказал так: возможно, дело в девушке и ее чарах, но, скорее всего, она была не более чем предмет для соперничества и повод для того, чтобы давний раздор обернулся скандалом и кровопролитием. Состязание, в которое они вступили с момента рождения Пегого Принца, наконец-то приобрело ту форму, в которой можно было одержать чистую победу или поражение, не опасаясь осуждений или, тем паче, обвинений в измене короне Шести Герцогств. Останови Леди Уиффен свой выбор на том или другом, возможно, их увлечение испарилось бы через пару недель. Но при нынешнем раскладе недосягаемый предмет вожделения добавил желчи их спору, и подспудная война, наконец, вылилась наружу.

Рэдбёрд как-то сказал, что мнения могут содержать правду, но только правда должна быть свободна от мнений. Так что ради него я скажу теперь не то, о чем судачили, а то, что случилось на самом деле. Леди Уиффен не объявляла избранника. Прошли недели, потом и месяцы, то, что раньше забавляло придворных, теперь больше раздражало и даже вызывало открытую враждебность. В Канни-дворе шептались, мол, Чарджер уже украл у Лорда Канни трон, а теперь еще и пытается увести возлюбленную. Пестрый Двор парировал, мол, Леди Уиффен не обещала покамест свою руку никому, а значит, законный король был в том же праве ухаживать за ней, что и любой другой. Ссора перешла от грубых жестов до оскорблений, но не в открытую между соперниками, а всегда среди их свиты.

Однажды за стенами Большого Зала клинки покинули ножны и пролилась кровь — и все из-за слова, которое кто-то сказал о чужом господине. То был Лорд Ульдер из Черноземелья в Баке, чья кровь окропила снег, и пролил ее Лорд Элквин, держатель маленького феода у Башенной Скалы в Фарроу, из свиты Пегого Принца. Схватка была короткая и честная, возможно, ее бы замяли, если бы рана Ульдера не загноилась и не воспалилась. Не прошло и недели, как он скончался, и поползли слухи о грязи на клинке Элквина, которую нанесли нарочно, чтобы вызвать заражение. Первой же ночью после кончины Ульдера кто-то наведался в конюшни. Прежде чем тревога, поднятая лошадьми и собаками, обратила негодяя в бегство, погибла добрая дюжина пегих скакунов. Говорили, этот низкий удар нанес младший брат Ульдера Кёрл, но поскольку ни один менестрель не засвидетельствовал этого, то ни один теперь и не может петь об этом, словно бы о правде. Так что я излагаю это так, как сделал бы сам Рэдбёрд.

Но и ему знать не дано, сколь сильный это был удар по той дюжине людей Короля-в-Ожидании, чья душа была связана узами Уита с погибшими лошадьми. Трагедия была равносильна тому, как если бы их возлюбленных жен зарезали во сне. Смерти потрясли их так сильно, что некоторые обезумели от слез, иные впали в молчаливую скорбь, а кое-кто и умом тронулся, и все это вызвало волнения в Оленьем Замке, и много было дано клятв мести. Более других казался сокрушенным Лорд Элквин из Башенной Скалы, тот, кто сразил Лорда Ульдера в честном поединке. Он упал на колени рядом со своим мертвым конем и рвал на себе волосы и бороду до крови, расцарапал лицо и выл, словно рожающая женщина.

В конце концов к нему вызвали лекаря, с травами и пиявками, дабы изгнать безумие. Много дней и ночей Лорд Элквин лежал в своей комнате и не произнес ни слова ни одному человеку, даже самому принцу, который навещал его и умолял прийти в чувства.

Надобно сказать, что любимый пегий конь Чарджера тоже был зарезан, но Пегий Принц от этого в уныние не впал. Он горевал, как горевал бы любой всадник, и был полон сочувствия и не жалел слов утешения для своих друзей, наделенных Уитом. Но если трус, убивший лошадей в стойлах, надеялся тем навредить принцу, то это ему не удалось. Ибо его Уит-зверем был не конь, как долгое время предполагали. Зверь, с которым Принц Чарджер делил душу и разум, был тайной за семью печатями, которую тот берег даже от своей Уит-свиты. Слишком опасно было знать, какое существо связало свою жизнь с Королем-в-Ожидании. Так что Чарджер, пусть и скорбящий по своим друзьям, сохранял спокойствие, хотя вокруг него Пестрый Двор взывал к кровавой расправе. Несмотря на обещание Короля-в-Ожидании найти и наказать виновного, многие громко заявляли, что никакое наказание не будет достаточным для такого позорного преступления.

Даже тогда разумные головы все же взяли бы верх, да только на следующий день король одеревенел на своем ложе, потом забился в агонии и испустил дух. Лекарь, который находился при этом, позже божился, что в тот самый роковой момент черная птица снялась с оконного парапета и взлетела в небо, словно возрадовавшись смерти короля. Из такой мелочи, как эта история, и выросли слухи о подлых деяниях и темнейшем предательстве. Одни в своем невежестве заявляли, что черная птица украла и унесла с собой квинтэссенцию жизни короля. Другие — что это был Уит-зверь кого-то из Пестрого Двора и что он разнес радостную весть о смерти, которая возведет их принца на престол. А кто-то был уверен, что это был сам король, обращенный в черную птицу и обреченный на такую жизнь благодаря темной магии своего ублюдка-внука. Сколько еще диких и глупых россказней выросло из слов лекаря об улетающей с карканьем черной птице, будто бы это было самой неестественной вещью в мире, на какую нормальная птица не способна. И все эти басни только добавили жару в закипающую при дворе распрю.

Хоть Канни и Чарджер оба срезали прядь волос в знак траура, и этому примеру последовали их свиты, воздавая должное уважение почившему королю, мало кто говорил о его смерти с грустью и печалью. Нет. Только и разговоров было о том, признают ли герцоги Пегого Принца законным королем или заявят на эти права Лорда Канни, разорвет ли Шесть Герцогств на части кровавая гражданская война? Слишком быстро забыли доброго Короля Вирайла. В тот день мало кто осознавал, насколько мудро он правил, сохраняя мир на своих землях.

Сейчас интересно вспомнить, что именно молодые земельные лорды и леди открыто признавали свою верность одному из двух соперников. Как говорит пословица, пока молодые сердца поют во весь голос, старые головы правят. Так оно и было, когда настало время герцогам утвердить Короля-в-Ожидании как полноправного короля. Каждый из них поднимался и ни один не преминул напомнить, что у всех границ Шести Герцогств стоят враги, которые обязательно нанесут удар, если мы не будем стоять друг за друга как за одного. И каждый герцог или герцогиня из говоривших присягали на верность Пегому Принцу.

Последним встал Стратеджи Видящий, Герцог Бака. Позади сидели его жена, побелевшая лицом, и сын, а глаза Канни Видящего были так черны, словно из них ушла вся жизнь. Стратеджи начал речь с того, что говорит не только за себя, но и от лица своего сына Канни, которому быть Герцогом Бака в свой черед. Его желание и желание всего их рода — в том, чтобы Шесть Герцогств не были разделены междоусобицей, но оставались сильны в своем единстве. Ибо никто в его семье, подчеркнул он, не любил ничего более своей родины. Процветание всех людей, сказал он, куда более важная цель, чем чьи бы то ни было амбиции, и поэтому он преклонит колено перед Чарджером, законным королем, которого выбрал в наследники его брат. И тогда, ко всеобщему изумлению, его сын поднялся с места и тоже преклонил колено рядом с отцом, склонив свою голову перед соперником.

Король Чарджер, более не Король-в-Ожидании, принял эту присягу, сначала побелев настолько, что пятно на его лице походило на черную плесень на белом сыре, а затем покраснев, чувствуя, как бьется кровь в висках. Ибо своим жестом оба — и Герцог Стратеджи, и его сын Канни — завоевали признание всего двора, который воспринял его как благородную жертву уважаемых людей. Вот так вышло, что, уступая трон своему сопернику, Канни и его отец завладели сердцами даже многих из тех, кто не жаловал их раньше.

Кто-то говорит, в тот момент Канни и покорил сердце Леди Уиффен. Сомнительный это сюжет для любого менестреля, ибо откуда известно, в какой момент сердце леди склоняется к сердцу лорда? Редбёрд предостерег меня от этого, одобрив только утверждение, что все выглядело именно так, потому что на пиру в честь нового короля она уселась рядом с наследником герцогства Бак, хотя ей было предложено почетное место по левую руку от Чарджера. Странный это был праздник, так как тот, кого чествовали, не мог отвести глаз от отвергшей его дамы, а гости его стола все еще скорбели о потере своих Уит-зверей, говорили мало, ели и того меньше. Не самый многообещающий знак для предстоящего славного правления, и так оно и вышло.