Техасский рейнджер. Клан Аризоны - Грэй Зейн - Страница 10

• Предыдущая
• 10/115
• Следующая

Это мгновение позволило Дьюану прочесть во взгляде соперника мелькнувшую мысль, предшествовавшую действию. Но он не хотел никого убивать. Поскольку он вынужден был драться, он решил просто вывести врага из строя. Когда рука Бузомера дернулась к бедру, револьвер Дьюана выплюнул пламя. Всего два выстрела — оба из револьвера Дьюана, — и бандит упал с раздробленной правой рукой. Бузомер произнес хриплое ругательство, барахтаясь в пыли, левой рукой пытаясь достать револьвер. Однако его приятели, видя, что Дьюан не собирается убивать, если его к этому не вынудят, сомкнулись вокруг Бузомера и предотвратили дальнейшие безумные поступки с его стороны.

Из всех присутствовавших беглецов от закона Юкер оказался наиболее склонным придавать любопытству дружелюбный оттенок; он отвел Дьюана и его лошадей к маленькой глинобитной хижине. Здесь, под открытым навесом, он привязал лошадей и снял с них сбрую. Затем, прихватив с собой оружие Стивенса, он пригласил своего гостя в дом.

В доме были две комнаты, окна без занавесок и ничем не покрытые голые полы. В одной комнате лежали одеяла, оружие, седла и сбруя. Во второй находился очаг, сложенный из дикого камня, грубо сколоченный стол, скамья, две койки, комод и разнообразная почерневшая кухонная утварь.

— Располагайся поудобнее и живи, как дома, сколько захочешь, — сказал Юкер. — Мне не принадлежат сокровища мира, но все, что здесь — мое, и поэтому — милости прошу!

— Спасибо. Я поживу у тебя немного и отдохну. Я здорово вымотался, — ответил Дьюан.

Юкер бросил на него проницательный взгляд.

— Ладно, отдыхай. А я отведу лошадей на траву.

Сказав это, он оставил Дьюана одного в доме. Дьюан немного расслабился и механически вытер пот с лица. Он все еще находился словно под воздействием каких-то злых чар или заговора, которые никак не оставляли его. Немного придя в себя, он сбросил куртку, снял ремень и лег, вытянувшись поудобнее на одеялах. Сейчас он отдохнет и выспится, — промелькнуло в голове у Дьюана. — Но что это изменит в его завтрашней судьбе? Никакой сон, никакой отдых не смогут повлиять на его тусклое, невзрачное будущее… Он обрадовался шумному и суетливому возвращению Юкера, и впервые внимательно присмотрелся к своему гостеприимному хозяину, нашедшему здесь убежище от преследования закона.

Юкер был уже довольно стар. Макушку его едва прикрывали скудные остатки седых волос, на чисто выбритом лице виднелось множество морщин; он постоянно щурил глаза из-за многолетней привычки смотреть сквозь пыль и палящее солнце пустыни. Он сутулился при ходьбе, но в его худощавой фигуре чувствовались сила и выносливость, все еще не поддававшиеся времени.

— Закуришь? — спросил он. — Или выпьешь чего-нибудь?

Дьюан молча отказался. Не то, чтобы он совершенно не был знаком с виски, да и табаком он баловался умеренно с шестнадцати лет. Но сейчас, как ни странно, он почувствовал отвращение при мысли о спиртном или других возбуждающих средствах. Он не совсем ясно представлял, что с ним происходит, лишь постоянно возвращался к неясной мысли о чем-то диком в его крови, о чем-то таком, что вызывало в нем страх перед самим собой.

Юкер сочувственно покачал головой.

— Вижу, тебе немного не по себе. Я и сам стараюсь убежать, когда дело доходит до стрельбы. Сколько тебе лет?

— Двадцать три, — ответил Дьюан.

На лице старика отразилось удивление.

— Да ведь ты еще совсем мальчик! Я думал, тебе лет тридцать, по меньшей мере. Бак, я слышал, как ты отвечал Бленду; послушал я, прикинул так и этак и, понял: никакой ты не преступник. Применить оружие для самозащиты — это не преступление!

Дьюан, находя успокоение в беседе, рассказал еще немного о себе.

— Ха, — откликнулся старик. — Я много лет прожил здесь, на реке, и видел сотни разных типов, бежавших сюда от правосудия. Большинство из них, конечно, дрянь. И такие не живут долго. Эта речная долина была и остается убежищем для преступников из всех штатов. Я сталкивался с банковскими кассирами, фальшивомонетчиками, просто ворами и отъявленными убийцами, которым нечего делать на техасской границе. Люди типа Блэнда — исключение. Он не техасец, ты сам видел. Его банда состоит из выходцев со всех концов страны, и это тертые ребята, можешь мне поверить. Они живут легко и свободно. Если бы не драки между ними, то банда бы здорово разрослась. Рим Рок — не место для мирных, честных людей, Я слышал, как ты сказал Блэнду, что не хочешь вступать в его банду. Такой ответ едва ли заставит его полюбить тебя. Деньги у тебя есть?

— Немного есть, — ответил Дьюан.

— Сможешь ли ты прожить игрой? Как ты насчет карт, справишься?

— Нет.

— Будешь воровать коров и лошадей?

— Нет.

— Как же, черт побери, ты будешь жить, когда твои деньги кончатся? Здесь нет работы для честного парня. Не станешь же ты горбатиться вместе с толпой этих грязных мексиканцев? Да люди Блэнда просто пристрелят тебя где-нибудь в поле! Что же ты собираешься делать, сынок?

— Бог знает, — безнадежно вздохнул Дьюан. — Буду тянуть, пока не кончатся деньги, а потом помру с голоду!

— Ну, я и сам не такой уж богач, но пока у меня кое-что имеется, с голоду ты не помрешь!

И снова в словах старика Дьюана поразило нечто доброе, отзывчивое, человечное — то, что он встретил у Стивенса. По его прежним представлениям, преступники были напрочь лишены подобных качеств. Он не наделял их никакими добродетелями. Для него, как и для всего окружающего мира, они являлись всего лишь погрязшими в пороке, гнусными подонками безо всякой надежды на исправление в будущем.

— Я очень тебе благодарен, Юкер, — ответил Дьюан. — Но, конечно же, я не смогу жить с кем бы то ни было, не внося свою долю!

— Ладно, поступай, как знаешь, сынок, — добродушно проворчал Юкер. — Разведи-ка огонь, а я примусь за стряпню. Во мне ведь старая закваска, Бак! Нет на свете человека, кто мог бы сравниться со мной в части выпечки хлеба!

— Откуда вы берете здесь все необходимое? — поинтересовался Дьюан, думая о почти недоступном расположении долины.

— Частично из Мексики, а остальное — по реке. Эта речная дорога тоже не легкая прогулка. Отсюда до любого места, где можно приобрести какие-либо припасы, более пятисот миль. У Блэнда есть mozos — лодочники- мексиканцы. Иногда ему доставляют припасы с низовьев реки. Видишь ли, Блэнд продает тысячи голов скота на Кубу. И весь этот скот на баржах сплавляется вниз по реке, а там перегружается на суда.

— Но как же скот попадает сюда, в долину? — удивился Дьюан.

— Это не мой секрет, — коротко ответил Юкер. — Признаться, я и сам не знаю. Мне приходилось воровать скот для Блэнда, но он ни разу не посылал меня перегонять его через Рим Рок.

Дьюан даже ощутил некоторое удовольствие от сознания, что в нем пробудилось любопытство. Он заинтересовался Блэндом и его бандой, и был рад тому, что у него теперь есть над чем размышлять. Потому что время от времени его внезапно пронизывало острое чувство, напоминавшее резкую боль. Ему хотелось забыться. И следующий час помог ему в этом, когда он с наслаждением принимал участие в приготовлении пищи и в самой трапезе. Юкер, перемыв и развесив кухонную утварь, надел шляпу и повернулся уходить.

— Пошли со мной или оставайся дома, если хочешь, — сказал он Дьюану.

— Я останусь, — медленно ответил Дьюан.

Старый отщепенец и изгой вышел из комнаты и поплелся прочь, весело насвистывая.

Дьюан осмотрелся вокруг в надежде найти что-нибудь почитать: книгу или газету. Но вся печатная продукция, попавшаяся ему на глаза, состояла из нескольких слов на коробках с патронами и рекламы, помещенной на обратной стороне пакета с табаком. Заняться было абсолютно нечем. Он отдохнул; лежать ему больше не хотелось. Он принялся бесцельно ходить по комнате из одного конца в другой. И, Расхаживая, он снова предался недавно обретенной привычке размышлять о своей печальной участи.

Внезапно он вздрогнул и выпрямился. Машинально, совершенно бессознательно, он зачем-то выхватил револьвер, Стоя в оцепенении, с поблескивающим холодной сталью оружием в руке, он с испугом глядел на него. Как случилось, что он его выхватил? С большим трудом он проследил ход своих мыслей, но не обнаружил ничего, что могло бы обусловить этот неожиданный поступок. Тем не менее, он обнаружил у себя склонность то и дело непроизвольно тянуться рукой к револьверу. Это могло возникнуть от привычки, выработанной в результате длительных упражнений. Но точно так же причиной могло послужить и едва уловимое чувство, о котором он не задумывался до сих пор, — чувство давнишней, тесной и неизбежной взаимосвязи между ним и оружием. Он был немало удивлен, обнаружив, что, как ни горько складывалась его судьба, жажда жизни пылала в нем все сильнее. Окажись он в таком же печальном положении — но с той разницей, что никто не собирался бы бросить его в тюрьму или отнять у него жизнь, — и столь горячее стремление к свободе, к самозащите — он в этом нисколько не сомневался! — было бы далеко не таким всемогущим. Жизнь, бесспорно, не сулила ему никаких светлых перспектив. Он уже начал терять надежду вернуться когда-нибудь домой. Но поддаться, словно жалкий трус с куриным сердцем, позволить себя заковать в кандалы, бросить в тюрьму, бежать от пьяного хвастливого погонщика скота или дать себя застрелить какому-то пограничному грубияну, которому всего лишь захотелось добавить очередную зарубку на рукоятке своего револьвера, — подобные вещи были немыслимы для Дьюана, потому что у него был характер бойца. В тот час он уступал только судьбе и врожденному духу мужского достоинства. И, как следствие, этот револьвер должен стать теперь неотъемлемой частью его самого. Прямо здесь и сейчас он вернется к давно оставленным тренировкам — к упражнению во владении оружием. Теперь это станет для него суровым, горьким, смертельным занятием. Ему не нужно было упражняться в стрельбе, потому что меткость у него была врожденной и с годами стала еще более уверенной. Но быстрота извлечения оружия могла быть улучшена, и он поставил перед собой задачу добиться предела в скорости, возможной для человека. Он мгновенно останавливался на ходу; он шагал по комнате; он садился, ложился, падал, придумывал самые неудобные позиции, и из каждого положения старался как можно быстрее выхватить револьвер. Он тренировался, пока не запыхался от усталости, и пока не заломило правую руку, а ладонь не стала горячей, словно от ожога. Такую тренировку он решил проводить ежедневно. По крайней мере, это занятие поможет ему коротать тоскливые часы вынужденного безделья.

• Предыдущая
• 10/115
• Следующая