Капитан Мак. Игрок - дю Террайль Понсон - Страница 53

• Предыдущая
• 53/120
• Следующая

Увидев своего врага, которого они собирались ограбить, не только не ограбленным, но, наоборот, взявшим верх, граф в ярости лишился последней рассудительности, которая у него оставалась, и, не столько желая помочь полковнику, сколько мстя за свои несчастья, выхватил шпагу и проткнул ею тело врага насквозь.

Шотландец стал оседать, и перепачканный кровью полковник вылез из-под него, ловя ртом воздух. Макуэртер корчился и страшно хрипел несколько мгновений, а потом затих, распростершись на полу.

Встав над ним, Орн крикнул:

— Наконец-то, собака, ты заплатил за все.

Потом он в испуге посмотрел на де Миля.

— Ты дурак! — прохрипел полковник, гладя рукой грудь. — Ты круглый дурак! Что ты наделал?

Орн ухмыльнулся.

— Спас тебе жизнь, — ответил он, так как вопрос показался ему неблагодарным.

— И ты ждешь, что я скажу тебе спасибо, так что ли? Боже, давай сматываться отсюда, пока нас не схватили, а то нас ждет виселица.

Он наклонился, чтобы поднять свою шляпу. Потом пошел к двери. Шум шагов на лестнице заставил его остановиться.

— Окно, — выдохнул он и побежал к нему.

Орн, который был к окну ближе, первым поставил ногу на подоконник. Но он не успел. Дверь распахнулась. Хозяин дома с тремя слугами вошел в комнату.

Одного взгляда на тело, распростертое на полу в луже крови, было достаточно. Двое побежали к окну, чтобы успеть схватить графа, пока он не спрыгнул, а двое других схватили де Миля, который даже не пытался сопротивляться.

Орн обеими руками держался за подоконник и поэтому не смог выхватить шпагу, чтобы оказать сопротивление. Его разоружили, и тяжело дыша, он сдался.

Только когда лучники повели их к тюрьме Ла Турнель, Орн с ужасом осознал, в какую катастрофу он попал. Но с другой стороны, хотя его и арестовали за убийство, он ощущал удовлетворение за совершившуюся месть. Он, наконец, убил негодяя, который ограбил его и соблазнил его жену.

Он подумал, что на этом и надо строить защиту, когда дело дойдет до суда. Он вспомнил, сколько влиятельных врагов успел нажить себе генеральный контролер Его Величества на своем пути к власти, и подумал, что защитников на его процессе будет хоть отбавляй. И они будут поддерживать его, требовать справедливого рассмотрения, а потом добьются его оправдания. Он мог смело полагаться на таких известных дворян, как герцог Ноай, герцог д'Омон и маркиз д'Аржансон, да и вообще на весь парламент. И он уже представлял, как в конце процесса народ приветствует его как освободителя Франции, спасшего ее от тяжелого рабства подлого иностранца, этого шотландского еврея.

Все казалось ему таким логичным и неизбежным, что он чуть было не запел от восторга, когда их с де Милем, тащившимся рядом с видом висельника, вели по улице Венеции.

Сочиненная им героическая драма пошла прахом, когда они прошли половину улицы Сен-Мартен. Охранники неожиданно заставили их прижаться к стене дома, чтобы дать дорогу красивой карете, в которую была впряжена пара превосходных гнедых. На запятках кареты стояли два лакея в бордовых ливреях с серебряной вышивкой. Когда она проезжала мимо них, кожаная занавеска отодвинулась, и из окна выглянул человек в черном парике. У него было суровое, продолговатое, красивое лицо.

И это было лицо мистера Лоу — мистера Лоу, которого граф Орн оставил только что лежать мертвым в луже крови на полу комнаты второго этажа гостиницы «Летящий олень» — направлявшегося в Королевский Банк на улице Кенкампуа.

Когда взгляд генерального контролера вопросительно остановился на арестованных, идущих под охраной, все поплыло перед глазами графа Орна.

Графа Орна не объявили спасителем нации. Суд рассмотрел его и полковника де Миля преступление и признал обоих обычными ворами и убийцами и в качестве воров и убийц приговорил их к колесованию.

Орн рассчитывал, что за него заступятся герцоги и пэры, и в этом он не ошибся. Не только герцоги и пэры, но и принцы, начиная с его брата принца Орна, пришли к регенту просить замены приговора. Собственно, выбор был невелик. Принимая во внимание характер преступления, колесование могли заменить только на повешение или обезглавливание. Но это была бы менее бесславная смерть. Уготованная ему казнь покрывала позором членов всей его семьи. В Германии, где у него было много влиятельных родственников, этот позор был столь значителен, что им и трем поколениям их потомков запрещалось бы присутствовать на дворянских собраниях или занимать какие-либо государственные посты.

Но разъяренный совершенным преступлением регент проявил необычную строгость и твердость, сказав просителям, что его долг стоять на страже закона и следить за его неукоснительным исполнением.

Он процитировал им Корнеля[70]: «Это преступление, влекущее бесчестье, а не эшафот.»

Он напомнил им, что когда-то Орн был в кругу его близких друзей и что он даже его дальний родственник.

— И я тоже, — ответил он просителям, — буду вынужден нести свою долю этого позора.

Удалось уговорить аббата Дюбуа и герцога Сен-Симона использовать свое большое влияние на регента, чтобы он изменил свое решение и пересмотрел приговор. Дюбуа, однако, не вмешался, поскольку был очень занят приготовлениями к вступлению в должность архиепископа Камбрейского, что было ступенью на пути к вожделенной красной шляпе.

Сен-Симон собирался уехать в деревню, чтобы провести там пасху. Он писал в своих воспоминаниях, что ему удалось получить от регента обещание заменить для Орна колесование обезглавливанием.

Но, когда герцог уехал, никакого указа об изменении приговора не последовало. Был сделан логичный вывод, что другие влияния на регента носят противоположный характер.

Стало известно, что Ангус Макуэртер был одним из главных помощников Лоу, а между Лоу и Орном существовала смертельная вражда. Если принять в расчет, что влияние Лоу на регента было решающим, то отсюда вытекало, что генеральный контролер и являлся причиной твердости обычно отходчивого регента.

Призывы к Лоу вмешаться поступали к нему отовсюду. К нему приходили: принц де Конти, который в последний раз покинул его в ярости из-за того, что не была удовлетворена его непомерная жадность, старый герцог де Вильруа, который всегда был его врагом, даже д'Аржансон, которому он стал ненавистен после разрушения его Антисистемы и потери должности генерального контролера.

Не вдаваясь в детали, мистер Лоу всем отвечал одинаково: его дело — финансы, а не правосудие, и с его стороны было бы непростительной самонадеянностью передавать их просьбы Его Высочеству.

Вильруа, побледнев от ярости под своими румянами, сказал господину барону, что раз уж он не хочет просить регента спасти графа от колесования, то тогда пусть и не вмешивается с просьбой не заменять эту казнь другой. Вместо ответа мистер Лоу дернул шнурок и попросил вошедшего лакея проводить господина маршала-герцога до его кареты.

Привыкший угрожать д'Аржансон сказал, что господин барон вступает на опасный путь.

— Хочу пояснить, — очень вежливо ответил мистер Лоу, — что в этом вопросе я не вступаю вообще ни на какой путь.

— Вот это-то и опасно, — вскричал маркиз и вышел.

Сходным образом и господин де Конти пророчил, что господин барон погубит себя, если не примет участие в изменение судьбы графа Орна.

— Тогда пострадаете и вы, mon prince[71], — сказал мистер Лоу, намекая злому горбуну на причину его обогащения.

— Как вам будет угодно.

Все трое и раньше ненавидели его, но теперь они возненавидели его еще сильнее, потому что вынуждены были обращаться к нему. Они уходили от него в состоянии глубокого озлобления, считая, что причина отказа лежит в желании унизить их.

Последними по этому делу к нему пришли лорд и леди Стэр. Орн был их близким другом. Ведь это они когда-то ввели его в дом мистера Лоу. Они заручились также поддержкой Катрин. Она вспомнила нежные слова, которые граф говорил ей, и была склонна простить ему посягательства на ее честь, приписывая их своей женственности и его страстности, которую она даже нарочно возбуждала в нем, пока та не вышла из берегов.

• Предыдущая
• 53/120
• Следующая