Выбери любимый жанр

Парламент Её Величества - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 13


Изменить размер шрифта:

13

Зашевелился младенец Карл Эрнст, заерзал, засучил ножками так сильно, что герцогиня содрогнулась от удара, а потом басисто заревел. Не то есть опять хочет, не то в пеленки наложил.

– Ну-кося, возьми! – приказала царица Машке, передавая ребенка. – Глянь, че там у него? Может, пеленки мокрые?

Пока Машка меняла пеленки, Анна выглянула в оконце, но торчало только плечо верхового. Идолы окаянные эти гвардейцы!

– Царицу везут! – опять кто-то проорал.

Герцогиня Курляндская (титула ее никто не лишал) слегка скривилась. Царицам положено ездить открыто, ручкой людям махать, пряники печатные кидать. А тут ровно арестантку какую. Везут, видите ли… Вот была бы ее воля, везли бы щас самого князюшку Василия Лукича с семьей и всем Долгоруким отродьем куда подале. Надо подумать, куда их всех…

Думка о том, куда отправить Долгоруковых, завлекла будущую государыню, и она начала перебирать города, о которых помнила и что-то слышала. Имения Долгоруковых под Казанью и Москвой отмела сразу – слишком близко, да чересчур шикарно! А куда еще? В Вологду ежели, так слишком близко. На Соловки? Или в Березов, куда Алексашку Меншикова сослали? Где он, энтот Березов-то? Вроде бы где-то в Сибири. Можно и туда. Александр Данилыч, кажись, в прошлом годе помер. Слышала, что и Мария Лександровна, дочка евонная, незадачливая невеста Петра, тоже преставилась от горя и огорчений. Значит, сироток, оставшихся в живых, можно обратно вернуть. Скока их там осталось? Сынок – Сан Саныч, коего наградили тремя высшими орденами Российской империи[15], и дочка младшая, тож Александра. Главного врага нет, а детки, как ни крути, Салтыковым родней будут. Супруга Меншикова, Дарья Михайловна, тоже покойница, – из рода Арсеньевых. Кажись, ей четвероюродной сестрой приходится. Стало быть, Александр и Александра Меншиковы ей племяшками доводятся. Можно и обратно возвратить. Титул Меншикову-младшему вернуть, а ордена да чины пущай по новой добывает. А дом-то, который Алексашка, как говорят, своими руками срубил, пустым останется. Вот будет Василий Лукич этот дом и обживать.

За стенкой кареты опять заорали: «Царицу везут!» – и Анна Ивановна решила, что Березов – тоже недалеко. Видела она как-то в кабинете у дядюшки-государя огромный лист бумаги, изрисованный синими прожилками да черными с серыми пятнами, ровно кошка нагадила, – карта называется. И города, хоть и не по-русски написаны, но прочитать можно. Верно, не стащил никто карту-то дядюшкину? Глянуть бы на нее да ткнуть пальчиком куда подале, где край Руси Великой. Там, говорят, лишь белые медведи рыбу ловят да море-океан ледяной. Вот пущай туда и едет. А по дороге с семейством Долгоруковых разные неприятности будут случаться. Скажем, отъедут они от Москвы со всеми дворовыми людишками, скарбом немалым, а через сотню верст – гонец к ним. Мол, людишек оставляй, не велено. Потом, снова через сотню верст, – еще гонец – мол, имущество излишнее оставь. И так вот еще разочков пять, пока не останутся князья-бояре в одних штанах да пешими. Точь-в-точь, что маленький император Петр, по наущению Долгоруковых, с Меншиковым проделал. Правильно Петруша сделал…

– Царицу везут!

– Как есть – везут!

«На плаху, паразита!» – мстительно решила Анна Ивановна. Представив, как отлетает башка Василия Лукича в дорогом парижском парике (она бы еще и сапожком поддала!), решила: «А остальных – в монастырь, в келии каменные!»

Успокоилась, приняв-таки решение касательно Долгоруковых. Ну а как уж ей это удастся, с такими-то ограничениями власти, она пока не знала. Ну да, Бог даст, получится.

Из Митавы до Москвы ехали пять дней. Ни поесть толком, ни в баньке попариться. Даже спать приходилось урывками. А дай Долгорукову волю – ехали бы ночами. Спешил Василий Лукич, очень спешил. Верно, хотелось, чтобы на коронации были оглашены Кондиции. Если случится оное, деваться государыне будет некуда. Назад уже не возвернуть.

И какая сволочь придумала кормить ее всю дорогу балтийскими сардинами? На каждом постоялом дворе – жареные, вареные, тушеные… Сардины, сардины, сардины! Не иначе, решили расстараться для государыни, привыкшей в немецких землях к сардине?! Будто бы на Руси уже ни грибов соленых, ни огурцов со хрустом уже и нет? Верно, все Долгоруков, Василь Лукич, спроворил… Нарочно, чтобы государыню свою помучить… Ну, отольются кошке мышкины слезки…

Когда до Москвы оставалось рукой подать – вон, Красное село виднеется, Анна Ивановна возмутилась – потребовала сделать большую стоянку. Нужно было привести себя в порядок – в бане помыться, волосья причесать. Да и в церковь сходить, свечки поставить, помолиться.

Василий Лукич, помявшись, согласился. А как не согласиться? Простая баба, коли в Москву идет, и та в праздничную одежду наряжается, а как же будущей царице? Нельзя таким полохолом въезжать. Правда, потребовал, чтобы царица уложилась в сутки. В крайнем случае в два дня.

Как же, уложишься тут в два дня. Два дня Анна Ивановна только отпаривалась да отмывалась, а потом потребовала куафера, чтобы прическу сделал. Куафера, понятное дело, пришлось везти из Москвы. А приехал тот не один, а вместе с родными сестрицами будущей императрицы, да еще и двоюродная пожаловала – Лизка-цесаревна. Морщился Василий Лукич, зубами лязгал, а как запретить будущей царице с родимыми кровиночками поговорить? Но во время всех встреч царицы с родней стоял неподалеку, словно истукан, и на все просьбы оставить наедине – надо же сестрам о своем, о бабском, посудачить – только мотал башкой…

Ивановны – Екатерина и Прасковья – за сестру были рады. Целовали в щечки да в губки, кланялись. А вот Елизавета Петровна, змея такая, хоть и расцеловала двоюродницу в обе щеки, но кланяться не стала. Кивнула лишь, будто ровне. Зато напомнила, что все они к романовскому дому принадлежат и нужно друг за друга держаться! Анна Ивановна покивала и посетовала, что мало их осталось, Романовых-то…

Когда Елизавета Петровна удалилась, ее двоюродная сестра завистливо вздохнула – да, хороша, чертовка. Понятное дело, что у Лизки от мужиков отбоя нет. Перекрестилась, наложив за правило в ближайшее же время на исповеди покаяться, что помянула нечисть. Задумалась – а что теперь с Лизкой-то делать? Романова она, видите ли! Да и у дядюшки-государя таких Романовых по всей земле столько наделано, что плюнь – в Романова попадешь. А еще, говорят, в голландских и в немецких землях у Петра Алексеевича детки остались. Эка, Романова худородная. Может, замуж ее отдать куда подальше? Куда-нибудь во Францию или Германию? Не за короля, понятное дело, а за какого-нибудь герцога али барона. За простого дворянина не отдашь. Хоть и незаконная, а родная дочка властителей всея Руси. Будет Лизка вместе с муженьком на охоту ездить, танцы-жманцы на балах крутить, чужих мужиков охмурять. Чем не жизнь? Ан нет… Шиш ей, а не танцы-жманцы. Тогда тут, за кого-нибудь из своих? Посмотреть да подыскать вдовца ей какого-нить, построже. Ан нет. Не найдется такого для Лизки мужа, чтобы ее в кулаке держал. Будет царевна во дворец приезжать, по охотам рыскать, а не запретишь! А коли глаз положит на мил-друга Эрнестушку? Не устоит ведь перед Лизкой-то. Перед ней, чертовкой этакой, ни один кобель не устоит. А Эрнестушка даром что мил-друг, но тоже кобель. В позапрошлом годе, когда она вместе с Эрнестушкой была на царской охоте, фон Бюрен на царевну Лизку во-от такущими глазами глядел! А что делать? Мужеску натуру не переделать – будь он хоть русский боярин, хоть прусский барон. Верно, лучше всего царевну Елизавету Петровну в монастырь отправить, от греха подальше. Не в столичный, Новодевичий, а за Волгу, к Белому озеру. Пусть себе в Горицах кружева плетет али на Выксе мыло варит – все польза от девки. Да и милого друга Эрнестушку не будет видеть.

Москва встречала государыню малиновым звоном. Первыми вдарили звонари на Иване Великом, потом – колокольни Новодевичьего и Андроникова монастырей, а там уж звон пошел по всей столице. Потом начали палить пушки. Анна, на сей раз пересаженная в открытые сани, чинно улыбалась радующимся москвичам и помахивала ручкой. Пока проехали по Тверской, сворачивая к Успенскому собору, еще некоронованная царица успела простить Василию Лукичу часть вины (голову можно не рубить, но в ссылку поедет!).

вернуться

15

Сын Александра Даниловича Меншикова, Александр Александрович, был единственным мужчиной, награжденным орденом Св. Екатерины, – высшим женским орденом, а также орденами Св. Андрея Первозванного и Св. Александра Невского. После падения отца лишен всех наград.

13
Перейти на страницу:
Мир литературы