Легионы просят огня (СИ) - Врочек Шимун - Страница 17

— Зачем вам это?

— Мы хотим вернуть свою родину.

— Атлантиду?

Пауза. На мгновение мне показалось, что по губам прозрачного человека скользнула усмешка.

— Да… Атлантиду.

Он продолжает:

— Но для этого нам был нужен человек. Человек, который мог собрать воедино тысячи фигурок. Можешь называть его героем. Или мессией. Это неважно. Главное, что был тот, кто мог стать этим избранным…

До меня нескоро, но все же доходит.

— Мой брат?! Луций?

— Твой брат подавал большие надежды. Жаль, что он так распорядился предметом.

— Как?

Он не отвечает.

Как мой брат распорядился предметом? Умер с ним в руке?! Тоже мне, выбор.

— Ты, легат — не самый лучший хозяин для Воробья, — говорит прозрачный. — Он принесет тебе только горе. Поверь.

Может, стоило бы вернуть фигурку?

Правда? И как мне потом найти ответы?! Хороший вопрос.

Что было написано на столе в той таверне?

«Встань и уезжай

Ты не знаешь игру»

Верно. Я не знаю игру. Но я не собираюсь сдаваться.

— Я рискну, — говорю я.

Молчание.

— Что ж, — кивает прозрачный человек. — Это твой выбор.

Открываю глаза. В комнате клубится дым — резкий сладковатый запах тлеющей на углях травы. От копоти слезятся глаза и першит в горле.

Я резко сажусь.

Висок словно пронзает железная игла. Ох!

Фокусник смотрит на меня непроницаемым темным взглядом. Белки глаз у него синеватые.

— Что? — спрашиваю я. В голове звенит. Морщусь и потираю висок. Ощущение, что я с глубокого похмелья.

— Проклятье, — говорю я. — Я… что, заснул?

Фокусник, черный как помешательство, слегка улыбается.

— Так и есть. И, похоже, разговаривали с богами, легат.

Кха — кха. Я откашливаюсь. Во рту кисловатый привкус — как от вулканического пепла.

— Что это было?! Где прозра… — я замолкаю.

Я вижу человека в капюшоне. Он сидит спиной ко мне у жаровни. Значит, это был не сон?!

В два шага я оказываюсь рядом. Сдергиваю капюшон…

И застываю. Проклятье!

Человек поднимает голубые глаза. Глубокий шрам пересекает лицо от виска до челюсти. Светлые волосы, прямой нос. Ему лет двадцать пять. На щеке выжжено клеймо — беглец.

Он уродлив, да. Но он человек и раб, а не прозрачный… или полубог.

— Прости, — говорю я.

Лицо фокусника неподвижно, словно каменная маска.

— Прощайте, легат, — говорит он. — Может, еще встретимся. И удачи вам.

Я киваю.

Смешно.

Титан Прометей подарил людям огонь. И в каждом человеке есть частица этого дара — иначе бы у нас не было бессмертной души.

Так говорят.

Но одно все забывают…

Откуда Прометей взял огонь? Правильно. Позаимствовал у кузнеца Вулкана, обитающего в глубинах Эреба. В подземном мире…

В мире мертвых.

Какая ирония. В каждом из нас — без исключения! — горит огонь Преисподней. Отражаясь в черных водах болота Коцит. Да, за это надо выпить неразбавленного…

Каждый человек носит в себе частицу Ада.

«Эй, ты!» — удачное имя для домашнего раба. Никогда не забудешь.

— Господин, он здесь, — говорит Эйты.

— Хорошо.

Я откладываю стило и восковую табличку, встаю.

В атриуме палатки ждет невысокий кавалерист. При виде меня он выпрямляется. И тут я понимаю, насколько он худой. Скелет, кое‑как обтянутый кожей. Болезненно бледное лицо с желтизной, запавшие глаза.

Он вскидывает руку, чтобы отдать честь — и вдруг начинает кашлять. Пытается зажать рот ладонью. Бесполезно.

Кха — кха. И словно рвется что‑то внутри. И чем сильнее кавалерист пытается сдерживаться, тем хуже.

— Про… простите, легат, — говорит он наконец.

— Давно это у вас?

Кавалерист поднимает взгляд. С трудом выпрямляется.

— С похода Тиберия.

Всего два года? Великая Германия сожрала его здоровье и силу. Выпила его кровь. За это время от человека остались кожа, кости да боевые награды…

Грудь кавалериста увешана фалерами — за храбрость, за взятие чего‑то там, за осаду крепости и прочее.

Награды тяжелые. Это, видимо, чтобы его не унесло ветром.

Марк Скавр, декурион всадников Восемнадцатого легиона, четко салютует:

— Легат!

— Это ты нашел моего брата, декурион?

— Да, легат.

Я медлю, прежде чем задать следующий вопрос.

— С вами кто‑то был?

— Да, легат. Однорукий по имени Тиуториг. Этот гем был у нас проводником. Раньше он нам несколько раз помогал, и все проходило хорошо. Но на этот раз…

То есть… я закусываю губу. Проклятье!

Однорукий Тиуториг привел солдат к месту убийства. А это не мог быть другой однорукий?

По времени не совпадает. Потому что к моменту появления в деревне всадников Марка Скавра, мой брат и его люди были уже мертвы.

Проклятье, проклятье, про…

Я стучу по столу ладонью, потом соображаю, что делаю. Поднимаю голову.

— Когда вы нашли убитых, кровь была свежей?

Декурион кивает:

— Прошло всего пара часов, может, даже меньше.

— И убийцы могли находиться рядом, — говорю я медленно. — Интересно. Закололи всех римлян и…

— На вашем брате не было ран.

— Нет?

Этого я не знал.

— Мы нашли его в доме. Сидел с открытыми глазами, за столом. Он уже не дышал, легат. Но… — декурион запинается.

— Что «но»?

— Ну, он скорее выглядел спящим, чем мертвым.

Спящим? Интересно. Яд не очень сходится с моим представлением об одноруком. Этот гем скорее убьет собственными руками… вернее, рукой… чем возьмется за отраву. К тому же «яд» подразумевает знание о ядах. Что не так просто. Это уже Рим. Египет. Или, скажем, Парфия и дальше на восток. Там это дело любят. А тут люди простые… варвары.

— Яд?

Декурион пожимает плечами.

— Не знаю, легат. Я не очень в этом разбираюсь.

Я молчу. Думаю.

«Случайностей не бывает», сказал последний из атлантов. «Случай — это просто выбор того или иного варианта».

— Марк? — говорю я наконец. Поднимаю взгляд. Кавалерист переступает с ноги на ногу.

— Легат?

— Покажешь мне это место?

Небесный эфир, он же квинт эссенция — пятая стихия. Легчайший слой воздуха, в котором живут и которым дышат боги. Если задрать голову и посмотреть вверх, то его даже можно увидеть. Он голубого цвета. Он — целест. Небесный.

Его зовут так же, как меня. И как звали моего брата. Как нашего отца.

Семейное прозвище.

Означает высоту стремлений, чистоту помыслов, полет мысли… и что‑то еще.

А еще мы очень жестокие. По себе знаю.

Тит Волтумий, старший центурион Семнадцатого легиона. За сорок, круглая голова с сединой в висках. Жесткие черты лица, крупная челюсть. Насмешливые морщины в уголках глаз. Центурион идет, слегка прихрамывая. В какой‑то момент он оступается и едва заметно морщится. Тит Волтумий был ранен в ночном бою, когда наши пути пересеклись с шестью гемами. Меня тоже задели, но то была царапина. Рана Волтумия оказалась гораздо серьезнее…

Центурион берет себя в руки, подходит и салютует — четко и красиво. Как всегда.

Хромота почти незаметна. Если бы я не знал, то…

— Как твое бедро? — спрашиваю я.

Центурион кивает, щурится:

— Спасибо, легат. Уже могу танцевать.

Я хмыкаю.

— Конечно, конечно. Рад тебя видеть, Тит. И — давай выздоравливай. Ты мне нужен. — Я поворачиваюсь, чтобы идти.

— Легат?

— Что, Тит?

Глаза центуриона ярко — золотистые, как мед. Он наклоняет голову, смотрит на меня исподлобья.

— Вы, наконец, скажете, куда собираетесь? Или мне догадываться?

Я улыбаюсь. Мне сильно не хватало этого долбанутого на всю голову служаки…

— На танцы, центурион. На танцы.