Животная пища - Барлоу Джон Перри - Страница 22

• Предыдущая
• 22/40
• Следующая

И все-таки Том зашел слишком далеко. Он обозвал Рокку трусом и плаксой и, кажется, упомянул мать боксера (этого никто подтвердить не смог). Отважный Педро поднялся, бережно поставил бутылку на пол и подошел к рингу, где, выставив кулаки, пританцовывал Том. Рокка даже не перешагнул через канаты. Он просто натянул один из них и отпустил, в результате чего Том беззвучно, но с изумлением на лице полетел наземь. Боксер взвалил его на плечо, вынес на улицу и усадил на мокрую траву. Затем вернулся к своему пиву, и на минуту-две все забыли, кто такой Том.

В отличие от остальных кошек у Киски, должно быть, сложилось очень хорошее мнение о полисменах. На протяжении трех недель главный полицейский участок Дьюсберри снабжал ее бесконечной едой и ласками.

Каждое утро для вновь прибывшей собирали гору объедков, а потом весь день подкармливали ее во время полдников, обедов и просто перекусов. Казалось, полицейские силы Дьюсберри заняты исключительно набиванием своих желудков, среди которых попадались весьма вместительные. Каждый час все дружно бросали карандаши и газеты и снова принимались за еду, не забывая при этом угостить кошку. Бедняжка оставляла нетронутыми целые тарелки лакомых кусков, словно намекая, насколько скромны ее нужды в сравнении с нуждами полицейских.

В человеческом внимании тоже недостатка не было. Констеблей, должно быть, выбирали за сентиментальность: за три недели не было раскрыто ни одного преступления, и даже самые несговорчивые полисмены превращались в лопочущих идиотов, играя с крылатой кошкой. Судя по всему, они уже давно нуждались в особом способе выражения чувств и теперь кудахтали и ворковали, сидя на четвереньках перед любимицей, словно то был их собственный ребенок.

Но через три недели кошку забрали.

Сержант Гарольд Девитт нервничает, точно новобранец. Пятнадцать лет он прослужил в полиции, пятнадцать лет ел сандвичи и пил сладкий чай, в результате чего порядком округлился. Но сейчас Гарольд не знает, куда деть свои пухлые руки, а нутро свернулось в тугой узел. Он и стоять-то прямо не может. Подбородок дрожит, на лбу и носу выступили бусинки пота; он весь вдруг превратился в жар и жидкость, форма невыносимо натирает кожу, пока он пытается изложить дело о кошке. Ему еще не приходилось отчитываться перед столь высокопоставленным чиновником.

Поступило два заявления, оба оформлены по всем правилам. Одно от Джозефа Маркхэма, который был пошустрее и обратился к адвокату в день происшествия па ярмарке. Он обвинил Лонгстафа в краже кошки из работного дома. О том, каким образом вышеупомянутая кошка очутилась на ярмарке, ничего не говорится, зато сам Лонгстаф обвиняется, помимо прочего, в нетрадиционном ведении дел и зверском убийстве лошади (все показания подписаны бывшим работником из бригады ответчика). Есть свидетельства, что ответчик не подкрепляет сделок договорами, регулярно завышает цепы на свои услуги и оскорбляет клиентов, если те отказываются платить. Также прилагается подробное и занудное описание птичьей фермы, в которое исподволь вводятся мнения покупателей о неустойчивом характере Лонгстафа и его тяге к деньгам – такой человек вполне способен на кражу кошки ради выручки. Джон Лонгстаф якобы вступил в сговор с цыганкой Петронеллой и получат проценты с аттракциона. Однако последние показания никем не заверены и, следовательно, не рассматриваются.

Этой теории противоречит заявление самого Лонгстафа, поданное несколько дней спустя. В ней утверждается, что не Петронелла, а двое цыган украли кошку из Нью-Корта, где животное находилось по собственной воле с того дня, как Лонгстафы въехали в новый дом. Один из цыган описан во всех подробностях, но никаких имен не приводится, потому что ярмарка съехала на следующий день после происшествия и на месте шатра остались только черно-золотая вывеска да куча опилок. Лонгстаф, ничего не смыслящий в раскрытии преступлений, вдребезги разломал эту вывеску, следовательно, улика уничтожена.

– Итак, сержант, – говорит старший офицер. – Что тут у вас стряслось?

Высокопоставленный чиновник (из самого Главного управления) прибыл в город по причине широкой огласки, которую получило дело. Несколько недель подряд, в течение которых Девитт посещал место предполагаемого преступления и проводил всевозможные допросы, газеты наперебой гадали, кто же в итоге получит кошку. С самого начала любимицей общественности стала Петронелла. Описания исключительной внешности и поведения обеспечили ей победу в глазах читающей публики, а статьи о внушительных размерах и физической мощи цыганки кормили газетчиков до самого дня суда. С каждой статьей женщина-гора становилась все толще и выше, постепенно выходя за рамки возможного и сколько-нибудь правдоподобного. Наконец читатели пришли к выводу, что Петронелла, как и летающая кошка, – мутант, а один молодой очеркист предположил, будто это сиамские близнецы с одной головой. Его гипотезу подхватили остальные печатные издания, и скоро все сошлись на том, что столь выдающиеся размеры цыганки объясняются составной природой ее тела. Далее возникла дискуссия о существующих примерах подобной мутации, и через две недели выяснилось: Петронелла – единственная в своем роде. Так как никто не раздобыл ее фотографий, каждую статью о гадалке сопровождало старое изображение Чанга и Энга Банкеров, знаменитых сиамских близнецов. Даже в самых скромных газетах появились рассказы о европейских гастролях 1862 года (тогда близнецы имели грандиозный успех) и интересе, который питала королевская семья к братьям из Сиама, – по неясным причинам жители Дьюсберри особенно гордились последним обстоятельством. Менее приличные газетенки упоминали двойную свадьбу Банкеров и их необычайную плодовитость: в общей сложности у них был двадцать один ребенок (непонятно только, при чем здесь право Петронеллы на кошку). Вместе с фотографиями Чанга и Энга журналы размещали чертежи с возможными очертаниями цыганки. Ее гигантское тело состояло из двух, слитых воедино, и одной головы (вторая, возможно, тщательно скрывалась). Тайна просторных халатов – их теперь называли «загадочными одеяниями», «дьявольским убранством» и «роковой мантией» – повергла Дьюсберри (да и большую часть Йоркшира) в страх и трепет. Журналисты докатились до того, что связали загадочное ремесло гадалки с «миром уродов, чудовищ и магии». Отрицать это не имело смысла.

Вдобавок к всеобщему увлечению Петронеллой возник новый интерес к экзотическому укладу жизни на ярмарках. Публиковались многочисленные фотографии и внутренние планы фургонов. Статья под заголовком «А вы могли бы так жить?» рассказывала о блюдах, которые можно приготовить в тесной кухоньке. Неделю спустя появилась колонка с письмами читательниц, где они благодарили самоотверженных жен артистов за их нелегкий труд. По-видимому, готовить еду в столь ограниченном пространстве было еще ужасней, чем работать веслами на галере.

Сама Петронелла не получила никакой выгоды от масштабной бесплатной рекламы. Мало того, она больше не претендовала на кошку, потому что вместе со всей ярмарочной братией скрылась с места преступления на следующий же вечер. Девитт, ожидая такого поворота событий, успел допросить ее утром.

Его пригласили в фургон, где Петронелла занимала свое привычное положение в кресле, простираясь во всех направлениях одновременно и становясь то женщиной, то мебелью, то самим жилищем. Послали за Максом, и через какое-то время, показавшееся сержанту чрезвычайно долгим, тот прокрался внутрь, точно побитая собака, и прижался к двери. Девитт подумал, что стоит ему отвернуться, как парень бросится наутек.

– Так-так, – начал сержант, уповая на то, что самый первый допрос окажется самым легким. – Стало быть, Кот-Икар… И как он здесь оказался?

Столь ранний визит полицейского застал Петронеллу и Макса врасплох. Прошлым вечером, когда все улеглось, Максимилиан пребывал в подавленном состоянии. Даже если его не прикончит Лонгстаф, тюрьма-то ему точно обеспечена, ничего не попишешь. Чтобы как-то успокоить нервы, он заправлялся портвейном, элем и прочими напитками с соблазнительными названиями. Поэтому Петронелла рассказывала сержанту, как по дороге из Лондона они встретили неизвестного джентльмена, и тот продал им кошку за двадцать фунтов; описывала этого джентльмена и подробно цитировала разговор, так и не имея согласованной с Максом версии. Цыганка не видела его со вчерашнего дня. Сейчас по племянничку было явственно видно, что пил он не только вечером, но и ночь напролет. Без необходимости придерживаться совместно выдуманной истории Петронелла быстро вошла во вкус и продолжала повествование:

• Предыдущая
• 22/40
• Следующая