Животная пища - Барлоу Джон Перри - Страница 14

• Предыдущая
• 14/40
• Следующая

Лежа на деревянных досках, Элис вдруг теряет власть над собственным телом и притягивает к себе Тома. Он весь напрягается и сквозь одежду прижимается к ее бедрам. Она стягивает трусики, чем удивляет и его, и себя. Воздух вдруг разом исчезает из комнаты, в груди исступленно колотится сердце, и он дышит часто и неровно, путаясь в брюках. Они забывают о стыде, оба слишком напряжены, чтобы остановиться и посмотреть друг на друга. Их движения становятся все смелее и порывистей, тела впервые соприкасаются, влажные и онемевшие за один сказочный миг до того, как великая мощь предвкушения вытесняет чувства.

Том входит медленно, стараясь не наваливаться всем телом. Ей немного больно, и он готов отстраниться, но Элис сжимает ноги и не пускает его. Тогда он надавливает до конца, и их бедра соединяются. Некоторое время они лежат не двигаясь, почти не дыша, и им кажется, что так можно лежать целую вечность.

Потом Элис напрягается, и Том чувствует, как шевелится внутри нее.

– Что это? – шепчет она, услышав какой-то шорох. Он ничего не слышит и начинает двигаться вперед и назад с закрытыми глазами.

– Что это?! – уже кричит она, начиная плакать и извиваться, чтобы спихнуть с себя Тома. Но он прижал ее к полу так сильно, что Элис не может и двинуться. В мансарде кто-то есть, и она рыдает, потому что их поймали, и теперь все будет ужасно, а она ведь так долго ждала… Снова шорох, на этот раз громче, у самого уха. Она оборачивается и видит меньше чем в футе от себя… кота, его крылья распахнуты, огромные глаза горят на костлявой морде, тело сморщилось от голода, кожа прилипла к костям и висит на шее, мех свалялся и поредел.

Элис исходит воплем, прижимая руки к груди, и начинает лягаться, как в припадке. Том тоже кричит, но не от ужаса, а от блаженства. Его веки трепещут, и невольно он зажимает ей рот ладонью, не в силах остановиться.

Кончив, Том замечает, что Элис под ним тихонько всхлипывает. Он тоже видит кота – тот склонил голову набок и мурлычет. Элис прошибает озноб, но Том не может связать ее ужас с неожиданным появлением кота. В отличие от своей возлюбленной, которая так и не оправится после этого кошмарного зрелища – вмешательства самого Зла в миг ее взросления, – он сначала ничего не понимает. И только потом, отстранившись, Том осознает, почему она бьется в истерике и что их столь желанный союз осквернен.

Он хочет ударить кота, но сквозь слезы промахивается и бьет по деревянной перекладине с такой силой, что ломает руку. Откатывается подальше от Элис и сворачивается в клубок на деревянном полу.

Через неделю Элис кладут в сумасшедший дом. Ее безумие столь же внезапно, сколь и необъяснимо. Невесту Тома лечат за деньги его хозяина, который проявляет щедрость из практических, а не моральных соображений: если от девчонки не избавиться как можно скорее, конюх, чего доброго, и сам свихнется от горя. Позже, когда у Элис случается выкидыш, она больше не помнит о том, что с ней произошло.

Том ничего не знает о ребенке.

Мансарда была моим единственным прибежищем. После смерти мамы я понял, что лучшего места мне не найти. Полумертвый от голода, страха и горя, я жил один. О, если б я только знал, что они придут… такие нежные и тихие, что я и не заметил сначала. Они были невыразимо прекрасны в своей любви и доброте.

Тогда коту удалось избежать встречи с Томом. Но хотя Элис больше не жила в работном доме, скоро Том вернулся наверх. И уже далеко не таким нежным. Он приехал на другой день, мрачный, пьяный, на велосипеде, который спрятал в кустах. Прокрался в мансарду и провел там полночи. И следующую ночь. А потом еще одну. Том решил убить крылатую тварь. Он снова и снова забирался по лестнице, а вокруг шныряли крысы, которым ночью нет дела до людей. Иногда у него был нож или дубинка, а порой дамский носовой платочек, который он целовал, чтобы набраться храбрости и сил, но расстраивался пуще прежнего и сидел в темноте, обливаясь слезами.

Так или иначе, коту пришлось бы бежать. И однажды ночью, когда бедный конюх совсем отчаялся его поймать и поехал восвояси, сирота навсегда покинул работный дом. Опасаясь, как бы с рассветом его не нашли, он попытался найти укромное место для отдыха и сна, но так отощал, что на ослабевших лапах преодолел не больше двух-трех миль. Кот не мог карабкаться на деревья или исследовать новые территории – он просто шел вперед, зная, что рано или поздно что-нибудь да подвернется.

Наконец он протиснулся в какую-то дыру и очутился во дворе старого дома. Первое дыхание рассвета тронуло небосвод. Трава, которой зарос дворик, из черной превратилась в темно-синюю, затем приобрела морской оттенок и почти сразу, в зловещей спешке, окрасилась в зеленые и бирюзовые цвета. В дальнем углу двора валялась перевернутая фаянсовая раковина с отбитым краем. Вот и на нее – большой закругленный квадрат темно-серого – упали первые лучи, она стала четче и белее на темном травянистом фоне. Кот залез под раковину и повалился на землю. Деревья еще походили на чернильные пятна, застывшие в небе, но птицы уже щебетали вовсю, словно каждая хотела заслужить любовь утреннего солнца. Несмотря на поднявшийся гвалт, кот забылся сном.

Двор весь зарос травой сочной и тяжелой. Кое-где виднелись старые следы повозок, ведущие от ворот к конюшням, но то были лишь шрамы, которые никогда не исчезнут полностью. Рядом с конюшнями стояла телега. На нее опирался человек. Он глядел на слоеное разноцветное небо на востоке. Его губы медленно шевелились, обозначая словами все оттенки, которые он видел: морской, алый, сапфировый, желто-розовый. Человек изобретал новые названия цветов: например, «розетта» – для бледно-розового с едва уловимой примесью желтизны. И посложнее: «светло-темно-синий» или «быстро угасающий желто-голубой с ноткой алого». Глаза человека были широко открыты, и он шептал цвета под нестройное птичье щебетание. Он провел здесь полночи, вглядываясь в кромешную тьму, чтобы увидеть первые лучики света над своим новым домом. Упивался каждой секундой, а потому не заметил прошмыгнувшей мимо кошки. Та его тоже не заметила.

Взошло солнце, и усталость прошла. Я освежился и согрелся. У меня было чувство, будто все это время я сидел, свернувшись в тугой клубок, а теперь распрямился.

Кот высунул голову из-под раковины и увидел в каких-то четырех футах от себя человека. Тот был в поношенном мешковатом костюме, может, черном – трудно сказать, настолько ткань засалилась. Мужчина стоял возле телеги. Держал что-то маленькое в руках. Поднес это к губам. Кроме руки, ни один мускул не дрогнул в его теле. Человек был настолько неподвижен, что, когда ветерок стал теребить полу его пиджака, показалось, что он закачался с головы до пят.

Незнакомец легонько сжал сигарету губами, и если есть на свете самый правильный способ просто держать сигарету во рту, то так он ее и держал. Даже не закурив, он получал удовольствие, медленно втягивая несуществующий дым. Ритуал прикуривания был краток, но точен. Он затушил спичку таким щедрым и непринужденным взмахом руки, что сразу стало ясно: этот человек наконец-то нашел свой собственный мир.

Он стоял, не двигаясь, в облаке дыма. А потом обернулся. Его взгляд – темный изнутри, такие пугают людей, но не кошек, – упал прямо на кота.

Джону Лонгстафу на мгновение показалось, будто тихое утро его предало. Ведь он думал, что, кроме него и солнца, здесь никого нет. И давно эта кошка нарушает его уединение? Он уставился на маленькую рыжую голову. Странно, но в ответ кошка уставилась прямо на Джона. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Пригревало утреннее солнце. Оба думали о том, что делать дальше.

В конце концов Лонгстаф шагнул вперед. Кошка тут же забилась под раковину и прижалась мордочкой ко дну. Джон присел на корточки. Он долго разглядывал кошку, которая лежала точно мертвая. Та приподняла голову и посмотрела на него. Глаза Лонгстафа были рядом, они лишали присутствия духа и проникали насквозь. Глядя в них, вы задумывались о противостоянии света и тьмы. Джон погладил кошку. У него была маленькая рука, и он стал перебирать мех кончиками пальцев. Кошка готовилась к худшему. Лонгстаф осторожно провел по рыжей голове и спине, нащупан странный выступ – контуры крыльев. Животное оцепенело. Одолеваемый любопытством Джон склонился над раковиной так низко, что едва в нее не залез. В тот же миг кошка взвилась над ним и стрелой полетела к конюшням.

• Предыдущая
• 14/40
• Следующая