Халиф на час - "Шахразада" - Страница 8
- Предыдущая
- 8/39
- Следующая
После смерти отца прошло ровно два года. И этот день все изменил в судьбе Абу-ль-Хасана.
Стояло солнечное прохладное весеннее утро. Пение птиц разбудило Абу-ль-Хасана на рассвете. Такого с ним не бывало уже давно. И потому он, вместо того чтобы, как в иные дни, нарядиться в пышный кафтан и отправиться на прогулку, призвал к себе слугу и велел собрать все конторские книги во всех лавках, а если приказчики не захотят их отдавать – привести к нему и приказчиков вместе с этими книгами.
Старик слуга, прекрасно помнивший гнев Мухрада ас-Суфи и опасающийся, что младший сын унаследовал эту скверную черту характера, со всех ног поспешил исполнить приказание молодого господина. Не прошло и часа – Абу-ль-Хасан только успел закончить трапезу – как конторские книги уже горой высились у него в кабинете. Рядом же с кабинетом выстроились вдоль стены трепещущие приказчики, которых доверенный слуга все же прихватил с собой. Просто для того, чтобы приказание было исполнено более чем усердно.
Семнадцать лавок оставалось у Абу-ль-Хасана, семнадцать пыльных захватанных грязными пальцами книг высилось на столе, семнадцать приказчиков, не помнящих себя от страха, ждали хозяина в коридоре.
– О достойнейший, – проговорил белый как полотно слуга, – твое приказание исполнено. Твои приказчики ждут тебя.
Абу-ль-Хасан угрюмо кивнул, втайне удивляясь собственному решению. Увидев, сколько ему предстоит прочитать, он пришел в ужас. А потому решил, что оставит лишь одного приказчика, который и разъяснит ему, как обстоят дела в многочисленных лавках и что же, собственно, записано на страницах толстенных конторских книг.
Ровно через десять минут беседы со словоохотливым приказчиком голова Абу-ль-Хасана пошла кругом. Он уже не рад был тому, что решил поинтересоваться своими торговыми делами. Но он все же не зря был сыном мудрого и удачливого Мухрада ас-Суфи! И потому еще через пять минут понял, что за болтливостью приказчика скрываются большие неприятности. Увы, лавки больше не приносили прибыли. Более того, приказчики были столь глупы и столь нерасчетливы, что отдавали людям товары в долг, но потом платы никогда не взыскивали. От долговых расписок конторские книги разбухли, как после дождя, но ни дирхема, ни фельса от этого в опустевшем кошеле Абу-ль-Хасана не прибавилось.
– О Аллах милосердный, – пробормотал незадачливый купец, когда смог наконец выпроводить болтливого приказчика. – Я же теперь беден, как корабельная крыса! Куда делось все, что оставил мне отец?! О стыд мне! О позор на мою седую голову!
Последние слова были любимыми словами отца. А из уст Абу-ль-Хасана прозвучали глупо. Ибо был Абу-ль-Хасан молод, чтобы не сказать юн, чернобород, черноус, а на его голове не было ни одного седого волоса.
Но стыд, жгучий стыд перед памятью отца разъедал, казалось, всю душу Абу-ль-Хасана. Он так истерзал разум юноши, что даже шум в коридоре не вырвал Абу-ль-Хасана из тяжких размышлений.
– Абу, весельчак Абу, где ты? – раздался почти в самом кабинете крик Рахмана, гуляки с соседней улицы.
– Почему ты кричишь, невежа? – проговорил Абу-ль-Хасан, выходя к гостям.
– Да разве я невежа? И что такого недостойного я сделал? Разве это не дом моего друга, где я могу вести себя так же, как у себя дома? Разве не будешь ты искать меня у меня дома так же, как я искал тебя?
– Твой крик может побеспокоить мою матушку, достойную и уважаемую женщину. Твой крик побеспокоил и меня. Я занимался делами…
Дружный хохот четырех глоток перебил речь Абу-ль-Хасана.
– Вы слышали, братья? Он занимался делами!
Абу-ль-Хасан поморщился, но постарался ответить сдержанно.
– Да, глупый индюк, я занимался делами! А вы отвлекли меня от серьезных размышлений!
– Да о чем ты можешь размышлять, несчастный? И надо ли размышлять – вот вопрос! Ибо кувшины твои, надеюсь, полны живительной влагой, барашек, должно быть, уже устроился над очагом… И значит, нам осталось лишь сдвинуть чаши за нашу вечную дружбу!
«Ах ты, надменный баран! Ах ты, недостойный сын шакала! Ах ты, ломаный медный фельс!»
О, как хотелось Абу-ль-Хасану все это выкрикнуть в лицо Рахману, но он рассудил, что опускаться до уровня своих недавних приятелей было бы недостойно. Ведь, увы, хватило совсем недолгого размышления, чтобы понять: он сам виноват в том, что пусты его кошели, что товары раздаются даром, что лавки его отца, некогда вызывавшие уважение у любого купца, теперь сделались лишь мишенью многочисленных насмешек.
«Как же должны были эти уважаемые люди называть меня? И как, должно быть, они бранят меня за то, что я презрел повеления отца и советы матери!»
Иногда, Аллах свидетель, бывает достаточно и мгновения, чтобы человек стал совсем иным. Гуляка превращается в скупца, убежденный холостяк ищет невесту, а глупец совершает поступки, до которых не додумался бы и самый мудрый из мудрецов.
Именно такое превращение и произошло с Абу-ль-Хасаном. И потому вовсе неудивительно то, что он, вместо того чтобы поднимать чашу во здравие великого халифа прекрасного Багдада, начал выгонять незваных гостей.
– Но, Абу, ты ли это? – пытался увернуться от рук хозяина громкоголосый Рахман. – О нет, это не ты! И мы сейчас призовем стражников, чтобы они как следует обшарили дом уважаемого Абу-ль-Хасана и нашли нашего веселого друга!
– Я сам сейчас приглашу стражников, чтобы они выгнали незваных гостей! И не забуду рассказать, как еще вчера кое-кто из вас ввалился в корчму и избил ее хозяина только за то, что он отказался отпускать в долг вино и плов!
– Но мы же хотели есть! – возмущенно взвыл Рахман. – Ты же помнишь, Абу, глупец, как мы были тогда голодны! А его долг – кормить каждого, кто войдет под его уважаемый кров!
– О Аллах, ну уж не тебе говорить о чьем-то долге!
– Абу, ну прекрати выталкивать меня из своего дома! Мы и сейчас голодны! А в округе уже не осталось ни одного трактирщика, который нас накормит и не потребует платы! Вот поэтому мы и решили, что лучшего хозяина, чем ты, нам не найти – ибо в твоих погребах и вина и яства…
– В моих погребах из-за вас, недостойных, давно уже только голодные мыши, а в моем кошеле последний фельс сейчас уйдет на плату стражникам. Я беден, как самый бедный из бедняков!
– Абу, ты врешь! Разве может обеднеть такой уважаемый купец, как сам Абу-ль-Хасан?!
И четверо гостей вновь расхохотались. Но теперь их смех звучал как-то натянуто.
– Абу-ль-Хасан, повторяю вам, беден! Его обокрали приказчики, объели выпивохи-приятели…
– Так это правда? – почему-то вполголоса спросил Рахман. – У тебя и впрямь не осталось ничего?..
– Ровным счетом… Я беднее любого из вас… Я беднее, чем был мой дед в тот день, когда его караван отправился в первый переход…
– Так что же ты, грязный бедняк, морочишь уважаемым людям головы?! Мы бы давно уже нашли другое место для веселой пирушки! Пошли, братья, в этом доме нет ничего интересного!
Когда шум за воротами наконец стих, Абу-ль-Хасан проговорил задумчиво:
– Ты прав, глупый Рахман! В этом доме для любого из вас ничего интересного не найдется… Но как же мне быть?
Да, взглянуть правде в глаза – это великое дело, на которое отважится не каждый. Но этого мало. Ибо потом надо понять, что же делать дальше, как восстановить доброе имя Хасанов среди купцов и торговцев, как поправить дела, которые и в самом деле уже здорово походили на руины.
– О Аллах, кто же поможет мне в этом непростом деле? Кто хотя бы даст совет?
– Какой совет тебе нужен, мальчик мой? – Из дверей, ведущих на женскую половину, появилась уважаемая Заира, мать Абу-ль-Хасана.
– Матушка, добрая моя, умная матушка, как же вовремя ты пришла!
– О Аллах милосердный, Абу! Ты ли это? Ты не называл меня матушкой уже почти два года! И где твои приятели? Я слышала шум и подумала, что они вновь собрались у нас попировать и повеселиться…
– Так оно и было, матушка! Они собрались попировать. Но я их выгнал…
- Предыдущая
- 8/39
- Следующая
