Красный Петушок - Сэблетт М. - Страница 36

• Предыдущая
• 36/42
• Следующая

На следующее утро, взяв с собой людей, я похоронил семью Беннони в тени мрачной рощицы, прилегающей к дому. Затем я стал наводить справки, не осталось ли у них каких-либо родственников, но жители города были враждебны и не сказали бы, даже если бы и знали. Я обыскал весь город, но убийц не отыскал: они исчезли, как будто земля их проглотила, хотя имею основание думать, что они живы до сих пор.

В течение нескольких лет, во время Итальянской кампании, я разыскивал наследников Беннони, но безуспешно, пока, наконец, недавно я не получил письмо от их секретаря, который одновременно был и наставником юноши. Он сообщил мне всю историю своих господ и заключил письмо тем, что эта семья была полностью истреблена во время войн последних сорока лет. Таким образом, я решил, что эти сокровища могут так же принадлежать мне, как и кому-либо другому, и стал думать, как бы получше использовать их.

Два раза за время моего владения этими сокровищами я подвергался предательскому нападению: один раз — во время охоты с адмиралом де Колиньи, когда стрела, пущенная сзади из самострела, задела только мой дублет, и второй раз на улице Парижа, когда на меня напали двое бродяг, и я избежал смерти только благодаря быстроте моего глаза и силе руки. К несчастью, я убил обоих, так что не было возможности узнать, кто руководил ими. Вчера я долго был у Великого Камня Брео, который, как ты знаешь, по преданию служил алтарем у какого-то древнего народа; а сегодня я заметил, что земля на большом расстоянии вокруг него разрыта и видны следы двух человек, одного, очевидно, тяжеловесного. Как видно, те два негодяя еще не отказались от розысков.

А теперь, мой дорогой сын, я должен тебе сказать, к каким выводам я пришел. Я часто замечал, что неограниченное богатство в молодости ведет к распущенной жизни и лени в возмужалом возрасте; оно не ведет ни к чести, ни к славе, ни к дальнейшему увеличению богатства; между тем как бедный, единственное состояние которого составляет только его шпага, если только в его жилах течет хорошая кровь, будет сам добиваться славы, богатства и всяческих успехов. Как тебе известно, я посвятил последние три года твоему воспитанию и надеюсь, что сделал из тебя скромного, способного юношу. Ты обладаешь сильным телом, прекрасно владеешь шпагой, и я решил скрыть от тебя, что ты будешь обладать таким большим состоянием, и предоставил тебе возможность развивать свои таланты в трудных условиях жизни, пока тебе не исполнится 25 лет, когда ты будешь иметь достаточно опыта, чтобы благоразумно распоряжаться своим богатством.

Некоторое время тому назад я рекомендовал тебе разыскать Мартина Белькастеля, моего старого друга, и научиться у него, чему только сумеешь, так как он в высшей степени честный и храбрый человек. Если ты не сделал этого до получения моего письма, то я еще раз советую тебе постараться сделать его своим другом. Обращайся к нему, если тебе нужен будет человек спокойный и опытный. Дели с ним все. что ты имеешь.

Еще одну вещь я возлагаю на тебя, мой милый Блэз. Если один из сыновей графа Марселя де Флага (не Этьена, а его кузена) захочет драться с тобой, то прошу тебя принять его вызов ради меня. Мы с ним поспорили и решили драться, но он заболел жестокой лихорадкой и за день до нашего поединка умер. Как видишь, мы обязаны дать им возможность восстановить их честь.

Мы, Брео, с самого начала собирали рубцы, удары и прославились этим больше, чем богатством: поместья же наши с каждым поколением все уменьшались. Надеюсь, что ты используешь сокровища Беннони, чтобы возвратить Брео прежнее благополучие. Но это ты сам решай.

Драгоценности Беннони ты найдешь в шлеме Жана де Брео, который висит на дверях оружейной».

Тут-то я вспомнил странные жесты моего отца, когда я его застал ночью у дверей оружейной за несколько дней до смерти. Какой я был олух тогда, что не обратил на это внимания! Я стал читать последние строки:

«Это была тяжелая работа для руки, привыкшей больше к шпаге, чем к перу, и боюсь, что я на ней слишком долго задержался. Итак, прощай. Умирая, я сожалею только об одном — что расстаюсь со своим горячо любимым сыном.

Твой отец Жервэ де Брео».

Когда я прочел эти изумительные слова, меня охватила печаль: мой добрый отец заботился обо мне даже в предсмертных мучениях. Затем, после печальных размышлений, я вернулся к моему настоящему положению. Сложив письмо, я положил его в дублет, вскочил на лошадь и галопом помчался домой.

Мартин был в оружейной и шагал взад и вперед в глубоком раздумье, когда я ворвался к нему с удивительной новостью. Я дал ему письмо моего отца. Он читал его спокойно до того места, где упоминалось о нем, и здесь я заметил подозрительный блеск в его глазах.

— Это на него похоже! — воскликнул он сухо.

Я снял старый шлем Жана де Брео и нащупал внутри что-то мягкое, действительно оказавшееся кожаным мешочком. В то время как я его открывал, Мартин запер двери оружейной. Когда я опрокинул мешочек над столом, оттуда посыпалась такая масса сверкающих, ярких . драгоценных камней, что я был совершенно ослеплен; даже Мартин вышел из своего обычного спокойствия и был потрясен виденным.

— Вы богаты, Блэз! — закричал он радостно.

— Нет, мы оба богаты, — ответил я. Мартин улыбнулся и покачал головой.

В течение нескольких дней мы с Мартином тратили много времени на рассматривание драгоценностей Беннони, делали разные предположения об их ценности, но были так не сведущи в этих делах, что наша прикидка впоследствии оказалась гораздо ниже действительной их стоимости.

— Черт возьми! Теперь, когда я богат, — сказал я Мартину, сидя однажды ночью в оружейной, — надеюсь, что мне не трудно будет убедить графа де ла Коста, что я подходящая партия для его племянницы.

— Не сомневаюсь, что это поможет, — согласился Мартин, — к этому следует еще прибавить ваш старинный и славный род, вашу храбрость и рыцарский дух, на что я обращу внимание де ла Коста в надлежащее время.

Слова Мартина смутили меня, и, чтобы скрыть это, я воскликнул:

— Но ведь в Бордо речь шла о богатстве…

— Истинное богатство человека в его сердце, — ответил Мартин. — Возьми своего отца, мой мальчик! Всю свою жизнь он едва ли имел два пистоля в своем кошельке, между тем он был храбрый, любезный, добрый, решительный человек.

Он вздохнул и глубоко задумался.

На следующее утро я намекнул Мартину, что нам пора было бы отправиться в Париж для того, чтобы продать драгоценности и, наконец, узнать размер нашего богатства.

— И сделать предложение де ла Коста, немедленно жениться и быть счастливым, а, Блэз? — улыбнулся Мартин. — Нет, дорогой мальчик! Разве вы забыли, что мы назначили назавтра свидание с де Гуржем?

На следующее утро около полудня прибыл этот самый Доминик де Гурж, беспечный и любезный, в красивом зеленом платье, верхом на белой лошади.

— Эй, друзья мои! — крикнул он громким, веселым голосом, проезжая мост через ров. — Я здесь, как и обещал.

За столом, когда язык де Гуржа несколько развязался от вина, он без всякого предисловия стал излагать задуманный им план.

— Я советовался с друзьями и соседями моих владений, людьми всех сословий, и все они того же мнения, что и я: такое насилие не может быть больше терпимо. Эти кровожадные испанские собаки в конце концов превзошли самих себя. Я распорядился, чтобы продали мои поместья, а на вырученные деньги я снаряжу 3 корабля — думаю, что этого будет достаточно — с солдатами и артиллерией. С тремя хорошими судами я сумею произвести большие опустошения среди убийц. Что вы скажете об этом проекте?

— Хорошо! — закричал я с энтузиазмом. — Но и я должен участвовать в расходах.

— Можете, если имеете желание, — сказал Доминик де Гурж.

— Я думал кое-кого заинтересован этим, — сказал Мартин, — но надо действовать секретно, не торопясь, под видом мирных целей. Если это дойдет до ушей дворян, окружающих королеву-мать, то они не дадут нам уехать.

• Предыдущая
• 36/42
• Следующая