Тихий друг - Реве Герард - Страница 8
- Предыдущая
- 8/50
- Следующая
Но в то же время я ничего не мог поделать с тем, что от умелых ласк Кристины, сопровождающих мытье, и от того, как она пропускала пряди волос между пальцев, особенно когда притрагивалась к шее и ушам, мое дыхание учащалось.
— У тебя благословенные руки, — болтал я без умолку, — я совсем не удивился бы, если б оказалось, что ты можешь лечить прикосновением.
Кристина восхищенно засмеялась:
— А все это существует, знаешь, Герард?
Женщина в белой маске, которая сидела теперь через два кресла от нас и проходила в данный момент какую-то процедуру под руками помощницы, вновь вмешалась в наш диалог. Она говорила очень аккуратно, когда-то научилась читать и писать, но выступление, в котором она с завидной простотой свалила в одну кучу телепатию, предсказание будущего, гипноз и магию, было лишь очередным явным доказательством, что, по большому счету, человечество делится надвое: на тех, кто все отрицает, и тех, кто все проглатывает. Я оставил дамам продолжение дискуссии, Кристина начала рассказывать историю о письме и сне, в ходе которой она хотела что-то доказать, но не сумела.
— А какую ты хочешь прическу? — спросила она чуть позже.
Она стояла рядом, наклонившись ко мне.
— На твой вкус, золотце, — ответил я и быстро провел тыльной стороной ладони по ее груди.
Вообще-то, она могла бы дать мне сеанс массажа, подумалось мне, повсюду, включая massage de luxe. Да… так все-таки обосноваться здесь?.. Я уже совсем запутался.
VI
Управившись с моими волосами, Кристина всем сердцем отдалась работе. Помассировала мне лицо горячими полотенцами и уложила волосы, хоть и не с челочкой, но что-то детское в этом было: я стал похож на невинного британского бойскаута или молодого рекрута. Вполне возможно, что, работая, Кристина руководствовалась исключительно эстетическими критериями, оставляя без внимания особенности личности и характера клиента, но если, подстригая меня, она хотела отразить мою внутреннюю сущность, то чудесным образом преуспела, и только слепой не увидел бы этого в зеркале: я не мужчина, нет, я на всю жизнь останусь испуганным маленьким мальчиком, которому необходима опека. И сейчас это проявилось вновь, потому что я стоял у кресла, чувствуя себя в одной из ситуаций, выходу из которых не учат в школе: поборов собственную жадность, предложить ей деньги или нет? Или она воспримет это как полное отсутствие такта и оскорбление?
— Потрясающе. Просто великолепно, — сказал я, с восхищением оглядывая свое чуть оттененное и потому еще более красивое отражение, и осторожно продолжил: — Это же произведение искусства. Как тебя отблагодарить? Такое не купить ни за какие деньги.
— Ах, так я еще должна отдать тебе деньги, — вспомнила вдруг Кристина, — чуть не забыла.
Женщина в кресле вытянула шею, горя желанием получить разъяснение последней фразы, и даже парикмахерша, полностью исключенная из круга нашей сладкой тайны, оглянулась.
То, что Кристина вдруг вспомнила о деньгах, о том, что она, бухгалтер сообщества, должна расплатиться со мной, означало, по-моему, момент прощания:
— Ты не знаешь, во сколько уходит ближайший поезд? Мне бы добраться домой к вечеру.
Будто кто меня ждал…
Мы вернулись в дом, где Кристина сняла и повесила свое кимоно на вешалке в прихожей. Оказалось, она была не в изношенной домашней одежде или ночной рубашке, а в красивом, хорошо выглаженном светло-голубом костюме-двойке, под пиджаком — опрятная блузка кремового цвета. Нет уж, неряхой ее не назовешь, и если она когда-нибудь будет одевать меня в таком же духе, то я точно не зря стараюсь. Да: стать ее куклой, которую она будет раздевать и одевать, ее, ее… Испугавшись, я тут же выкинул из головы итальянское слово, готовое всплыть в памяти.
Выбрав нужный ключ из связки, которую она всюду носила с собой — еще одно доказательство, что именно она была хозяйкой, — Кристина открыла дверь расположенной в передней части дома маленькой продолговатой комнаты — наверное, бывшей гостевой или, если заглянуть еще дальше в прошлое, комнатой гувернантки. Теперь же ее явно использовали для обсуждения разных деловых проблем: тут стоял огромный шкаф с непрозрачными стеклянными дверцами; посреди комнаты — круглый стол с металлическими ножками, который окружали металлические же кресла, покрытые рубчатым плисом; круглая хрустальная пепельница и серебряная зажигалка «Queen Anne» на столе. Напротив открытого шкафа из металла, набитого конторскими папками, стояло металлическое или алюминиевое бюро-цилиндр, крышка которого была закрыта, а перед ним — кресло.
Настал момент оплаты по счетам, у меня даже появилось ощущение, что слова «оплата по счетам» я должен воспринимать в более широком смысле: теперь мы должны были подвести сумму вечера и ночи, проведенных вместе. И в то же время принять решение, увидимся ли мы когда-нибудь. Мысль о том, что она могла сейчас запросто отделаться от меня, какие бы доводы я ни приводил, задела мою мужскую гордость, и кровь ударила мне в голову. «Привести к себе домой бедного поэта, затащить его в постель, так, во временное пользование, для удовлетворения мимолетного желания, — думал я, — и все?..» Сыграть, что ли, безнадежного поклонника или ненасытное, грубое животное, зовущееся мужчиной? Я уже возбудился, да, частично из-за настойчивого самовнушения: мы были за закрытыми дверьми, в маленькой, безличной, отдаленной комнатке, и наглости у меня хватило бы. Схватить ее прямо сейчас… прижать к столу… тоненькую, плиссированную юбочку, ее… ну неважно… скажем, стянуть юбочку и «взять» ее, так это, кажется, называется?.. Интересно, заорет она, устроит сцену?.. Нет, наверное, нет, улица слишком близко… да и не так легко вывести ее из равновесия: она уже много повидала на своем веку… Сколько мужчин, сколько мальчиков перебывали, как я, в ее постели, ни за что, ни про что, будто это само собой разумеется?.. Если бы я хоть что-то знал о ней, но я не знал ничего, абсолютно ничего… Не знал ее прошлого, жизни, юности, казалось, даже фамилии у нее нет… Да, Ондердайк[4] или что-то в этом роде, я слышал, как она говорила в трубку, да: валяться у насыпи, под кустами с мальчиками, с любым мужиком за просто так, душными летними вечерами, шлюха…
Ну что, «мотор» или нет?.. Я слишком долго колебался, Кристина уже подошла к бюро, повернула ключ, подняла крышку и вытащила темно-синюю резиновую панель, на которой лежали какие-то бумаги. В этот момент в прихожей зазвонил телефон. Кристина поспешно вышла, оставив дверь приоткрытой.
Я подошел к письменному столу. Все ящички и дверцы были аккуратно закрыты; на виду, кроме тех бумаг, ничего не лежало. Это были две четвертушки листа, исписанные чернилами, согнутые пополам, но слегка приоткрывшиеся. Рядом с ними лежал конверт, на котором сверху тем же почерком был выведен адрес: Госпоже К. Овердайк… Как мне показалось, почтовая марка была иностранная, но я не смог определить, откуда именно послано письмо. Я наклонился, расправил листочки и прислушался.
— В пятницу вечером… или в субботу утром, — услышал я голос Кристины, — если будет много народу… не знаю, когда освобожусь, сколько будет клиентов, я имею в виду в пятницу вечером… да…
…Я подсчитал, что — когда разговор закончится — у меня будет достаточно времени, чтобы принять непринужденную позу где-нибудь на безопасном расстоянии от стола.
Что же там, в письме?.. Дюссельдорф, 19 мая 19** Любимая Кристина, прочитал я. Я задрожал, но старался прислушиваться к тому, что происходило за дверью:
— Если ты, например, в пятницу вечером… Если мы договоримся, что ты еще ненадолго…
Я передвинул первую страничку чуть наверх, чтобы посмотреть, что стоит в конце. Подпись гласила:… твой любимый Герман. Какой идиот называет самого себя «любимым», но, может, он такой любовничек, мчится, закусив удила…
Я прислушался:
— …Да, я записываю… Золотце, я же могу найти…
Я хотел передвинуть верхнюю страничку еще дальше, чтобы прочитать предпоследние строки, которые, дыша любовной страстью, могли открыть мне все, но случайно переместил оба листка одновременно и увидел уголок фотографии. Кристина все еще говорила по телефону, и я решился их отодвинуть. Под письмом лежала фотокарточка с закругленными углами, казалось, отпечатанная на картоне… Интересно, в Нидерландах так фотографии не печатают… Но все эти размышления будто порывом ветра смело, когда я увидел изображение. Дрожь охватила мое тело. Могло ли… быть такое на свете?.. Мальчик или молодой мужчина, но что за мальчик… «Господи, помоги…» — прошептал я.
- Предыдущая
- 8/50
- Следующая
