Тихий друг - Реве Герард - Страница 3
- Предыдущая
- 3/50
- Следующая
И вдруг, когда выступление окончилось, я опять почувствовал себя неуверенно. Я пил — что-то крепкое, и это не очень умно, если ты алкоголик, но мне хотелось расслабиться, — и чувствовал, скорее, уныние, чем бодрость. Нет, я, как всегда, на ложном пути: лучше было поискать отель.
Будто угадав предмет моих размышлений, председатель спросил, поеду ли я тем же вечером обратно.
— Так ведь поздно, — сообщил другой член правления.
— Нет, я останусь в городе, — сказал я и заметил (это было унизительно), что, как школьник, сомневаюсь, рассказывать ли, где я останусь на ночь. С ума сойти!
Я же взрослый человек!
— Он переночует у меня, — встряла «Кристина». Может, я и сочиняю, но мне послышался вызов в ее голосе.
Все замолчали. Что означает эта тишина? Неужели каждого заезжего трубадура, выступившего в клубе, Кристина брала к себе домой с намерениями, о которых в приличном обществе не говорят? И я, по существу, мальчик неопытный, провинциальный, чуждый этому миру и вообще не местный, оказался в руках «падшей женщины»? Вполне возможно, — подумал я, опустошая третий бокал тоника с порядочной порцией алкоголя, — но тогда, по меньшей мере, в моей жизни хоть что-то произойдет, ведь так редко со мной что-нибудь случается, хотя в своих книгах я всех уверяю в обратном…
— Вот и прекрасно, — сказал председатель. — Тогда все хорошо устроилось.
Он хотел всего лишь показать, что у него гора с плеч свалилась, но именно нарочито спонтанный тон выдал распутные мысли, копошащиеся в его тщательно причесанной голове.
Но чего беспокоиться? Ведь приятная, очаровательная, привлекательная молодая женщина нашла меня интересным, а в мире, где «моя мама умерла, и никто, никто меня больше не любит», это все-таки воодушевляющая мысль. Что это была за женщина, такая вот непосредственная в изъявлении чувств Кристина, и что она думает обо мне, мы еще увидим.
«Мы, — подумал я нагло, быстро пьянея, потому что пил на голодный желудок. — Ты чего? Жизнь прекрасна».
III
Вскоре собрание закончилось, и все разошлись. С несвойственной мне сдержанностью я, поблагодарив, отказался от четвертой порции спиртного и вместо нее уговорил половину сэндвича с яичницей и две чашки кофе. В гардеробе, с такой же непривычной для меня вежливостью, я подал Кристине ее бежевый, тонкий, как паутина, плащ, от которого повеяло дорогими иноземными цветами — запах, придавший моим мыслям небывалую смелость. Нет, я должен держать себя в руках: куда мы поедем, в какую квартиру, в какую обстановку попадем? Все еще может повернуться совсем иначе, чем я предполагаю.
Мы сели в машину Кристины — насколько я мог определить, у нее была довольно новая модель приличной, дорогой марки, хотя уже забыл, какой именно — и поехали через спящий город. Если не ошибаюсь, городок был разделен несколькими высокими дюнами на две части, и для того, чтобы попасть из одного района в другой, нужно было спуститься через дюны в порт, а оттуда опять подняться. Кристина жила не в той части города, где заседало сообщество, поэтому мы поехали вниз к широкой, асфальтированной набережной, возле которой от дуновений слабого морского бриза сонно покачивались небольшие баркасы и рыбачьи лодки. Луна только взошла и светила ясно и чисто, что в наших краях непривычно. Кристина ехала медленно, осторожничая, потому что по дороге из темноты то и дело выплывали якорные канаты или штабеля ящиков, которые становились заметны лишь в самый последний момент.
Романтика ночного порта может очаровать каждого.
— Выйти из гавани… Отдать швартовые, поднять якорь… и никогда не возвращаться, — сказал я на удачу, тихим, но почти клятвенным голосом.
— Да, Герард… если б это было возможно, — Кристина взглянула на меня и улыбнулась.
Вот так: она уже зовет меня по имени. Но что тогда «невозможно»? Что нам мешает? Экзотический аромат, исходящий от плаща Кристины, наполнил всю машину. Если она сейчас затормозит, чтобы мы могли вдвоем слушать плеск волн и смотреть на огни в порту, все сомнения и неясности исчезнут. Но нет: она прибавила газу и продолжала путь к населенному миру в другой части города.
Мы остановились, кажется, на приличной, мелкобуржуазной улочке у большого, одиноко стоящего дома. Нет, вообще-то домов было три: один большой, квадратный, в стиле fin de siecle, а два здания пониже с правой стороны примыкали к основному, и вместо окон в них были витрины. На том, который стоял сразу за большим, вывеска сообщала: Бижутерия — орнаментальное искусство «Сфинкс», а на втором висело: Дамская парикмахерская «Модерн». Буквы на витринах были выполнены в одинаковом стиле, так что, скорее всего, у фирм был один хозяин. А этот громадный оборудованный под жилье квадратный ящик, в который мы вошли — имел ли он что-то общее с фирмами? Фасады всех трех зданий явно не так давно отреставрированы — в одинаковом мертвенном «современном» стиле, так что, всего вероятней, это принадлежит одному человеку. Снимала ли «моя» Кристина — примечательно: я уже думал о ней как о своей собственности — здесь комнату или она была управляющей, да что я говорю, владелицей всей недвижимой Троицы? В последнем случае она наверняка очень приличная женщина, из хорошего сословия, и нет ничего зазорного в том, что я принял ее приглашение. Может быть, раздумывал я, все это было когда-то собственностью одной семьи, с прислугой, живущей в маленьких помещениях. Постоянный персонал в нынешнее время обходится слишком дорого, поэтому Кристина переделала эти здания в магазины и сдала внаем.
Мысль о том, что она может оказаться хорошо обеспеченной женщиной, меня возбудила: она богата, но притом, естественно, «ужасно одинока»: так уж это обычно бывает, и она наверняка «жаждет» любви.
Кристина открыла большую дверь, подделку под Луи Филиппа, и мы вошли. В отделанном плиткой, очень чистом вестибюле я помог Кристине раздеться и повесил плащ: исходящий от него неизвестный цветочный запах, который мог быть или шикарным и дорогим, или очень вульгарным — рожденный в бедности, я никогда не научусь этого определять, — подхлестнул мое воображение, и между ног я ощутил, что действительно являюсь мужчиной.
А когда мы зашли в большую, современно меблированную комнату, что-то подсказало мне — но на чем основывалось это предположение? — что, кроме нас, в доме никого нет. Я почувствовал, как во мне поднимается странное желание. Мне захотелось сейчас же схватить Кристину — нет, не нежно поцеловать или приласкать, а с дикой силой вывернуть ей руку за спину или положить ее на колено, обнажить снизу и хорошенько ей надавать — и спросить потом: «Ты чего вообще хотела? Что ты думала? Думала, все пройдет так просто? Ты не знала, что все стоит денег — очень больших денег?» Я с трудом подавил одолевавшие меня мысли и осмотрелся, пока Кристина зажигала лампы в разных углах большого помещения. Я вдруг понял, что в этой комнате я вряд ли смог бы сотворить что-нибудь подобное или на что-то решиться; я подошел к огромным дверям из двойного стекла, за которыми лежал сад — даже в темноте можно было различить дорожки из гравия, деревья и кусты.
— А сад большой? — с интересом спросил я. — Можно посмотреть?
Кристина кивнула.
— Почти все время слышно море, — сообщила она. «Чтобы поставить сцену, тут даже режиссер не нужен», — внезапно подумал я, лихорадочно сглотнув. Я открыл двери. Кристина подошла и стала рядом.
— О, тут можно спуститься в сад, — констатировал я. Вниз вели — как обычно в таких домах — широкие деревянные ступени.
— Какой прелестный аромат, — я ступил на гравий и приглашающе взглянул на Кристину, — Ты часто здесь сидишь?
Кристина тоже вышла наружу.
— Какая луна, — констатировал я. — Его отсюда хорошо видно.
«Луна — женского рода», — подумал я тут же, но Кристина это, по-моему, переживет без труда. Подойдет ли она ко мне? Да, подошла. Я стоял между двумя кустами, с этого места хорошо было видно луну, висящую прямо над крышей беседки или сарайчика в глубине сада. Луна была почти полной и ее свет лился сплошным золотым потоком — редкое зрелище в наших краях. Ее окружала изящная, тонкая опаловая вуаль, выделяющаяся на фоне безоблачного звездного неба.
- Предыдущая
- 3/50
- Следующая
