Испытательный срок для киллера (Свидетели живут недолго) - Александрова Наталья Николаевна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/48
- Следующая
– А-а, теперь куда ни посмотри, я везде крайним буду. Никандрову ключи давал, Ленку в щитовую послал, когда должен был сам сходить, да и вообще, должен же кто-то виноватым быть, вот я и буду.
– А что ты, действительно, ключами разбрасываешься, ведь не положено же, так кто угодно может взять.
– Вот Никандров взял и повесился. Откуда я знал, что он вешаться вздумает? Сама знаешь, у нас сейчас гибкий график ввели, можно на работу приходить с полвосьмого до десяти. Я к девяти прихожу, а Никандрову было удобнее к полвосьмого, что ж, мне его стеречь с утра? Или ему питание не включать, меня ждать, так зачем тогда вообще приходить?
– А что он в такую рань на работу приходил-то? Чем он в последнее время занимался?
– Да делал что-то свое, я не проверял. Сама знаешь, сейчас особо работу не требуют, вот он по утрам возился с чем-то своим. Для Мерзоева какой-то заказ.
У Мерзоева было малое предприятие здесь же, в институте, он доставал заказы, потом заключал временные трудовые соглашения с сотрудниками, которые выполняли работу, расплачивался сразу, и все были довольны.
– А чем сейчас Мерзоев занимается?
– Да охранную сигнализацию делает для банка одного и для магазина на Невском.
Приехала полицейская бригада: женщина-врач и два парня в штатском, эксперт и опер, похожие друг на друга, только один блондин, а другой – брюнет. Всех разогнали по комнатам. Тело Никандрова отцепили от трубы, осмотрели и увезли в морг. Врач уехала, эксперт возился в щитовой, а оперативник обосновался в кабинете Синицкого и стал снимать показания с сотрудников. Первым вызвали Голубева. Он вернулся через полчаса злой как черт, присел к Надеждиному столу, закусил печенье.
– Как сказал, так и вышло. Я кругом виноват. И зачем ключи давал, и почему не уследил, и что вообще у меня в секторе творится.
– Полиции-то какое дело, что в секторе творится.
– Да нет, это Синицкий уже потом мне в коридоре вставил.
Когда Валя сердился, он бывал грубоват.
– А что они там говорят, самоубийство это, точно?
– Да вроде к этому склоняются. Опер спрашивал, были ли у него какие-нибудь неприятности? Я говорю, у нас у всех одни неприятности, денег не хватает, платят мало, отсюда и неприятности. А как у него, спрашивает опер, со здоровьем было и в семейной жизни? Я отвечаю, про это ничего не знаю, там, в семье, и спрашивайте. Ну, он вызовет еще теток, Полякову, она вечно все знает, а тебя не будут спрашивать, я сказал, что ты сегодня из отпуска первый день и ничего не знаешь.
– Ну, спасибо, Валя, выпей еще кофейку.
Надежде было жалко Вальку, надо же, такое ЧП, теперь действительно начальство вцепится намертво, могут и с поста снять, ведь Голубев таки нарушил инструкцию, а с инструкциями в институте всегда было строго.
Валя Голубев был хорошим человеком, это признавали многие, но с начальством отношения у него не складывались. Он не любил подчиняться, заискивать и открыто презирал начальников за то, что они, за редким исключением, ничего не соображали в инженерной работе. С Синицким у Вали сложились особенно плохие отношения, а Синицкий был, по Валиному же выражению, мужик сволочеватый, так что теперь он воспользуется случаем и отомстит Вальке. Что его снимут с начальников сектора, Валя не боялся, ему это было до лампочки. Прибавка к зарплате небольшая, а забот – выше крыши. Да и назначили-то его начальником случайно, прежний начальник Яков Михайлович вышел на пенсию, а никто из подходящих людей не хотел вешать себе на шею такой хомут: сектор маленький, двенадцать человек всего, в основном женщины. Начальство от безысходности предложило должность Вале, и коллектив его уговорил.
Надежда знала Валю очень давно, больше двадцати лет, они пришли работать почти вместе, только Валя был старше ее на три года, так как перед поступлением в вуз служил на флоте. И хоть было это давно, Валя службу свою помнил очень хорошо и по каждому поводу рассказывал флотские байки, причем редко повторялся.
Обласканный Надеждой, Валя выпил еще кофейку и печенья съел полкоробки в расстроенных чувствах, а потом его опять вызвали к начальству. Надежда сидела за столом и думала грустные думы. Она вспомнила Сергея Никандрова, который хоть и работал в институте много лет, был человеком довольно нелюдимым, ни с кем близко не сходился, никому про себя ничего не рассказывал. Надежда раньше его мало знала, так, здоровались в коридоре, а года два назад, когда их сектор остался без начальника и его расформировали, а потом началась всеобщая реорганизация, Надежда недолго думая попросилась в сектор к Вале Голубеву, да он и сам ее давно звал, а потом и Никандров туда перешел. А сектор их старый расформировали потому, что начальник сектора Сан Саныч Лебедев, муж Надежды, уволился в связи с переходом на другую работу. Был он начальником недолго, меньше года, и сначала Надежде ужасно не понравился. А потом много всего случилось плохого, много пришлось им вместе пережить. Оба они с Сан Санычем были люди одинокие, дети у них взрослые, свои семьи имеют. И вот три года назад после ноябрьских праздников только посмотрели они друг на друга с интересом, а к Новому году уже поняли, что жить друг без друга не могут. И хоть официально они записались в ЗАГСе позже, он настоял, Надежде-то было все равно, но вели отсчет своей семейной жизни с того Нового года. И вот на трехлетнюю годовщину их семейной жизни муж решил в качестве подарка свозить ее к своим родственникам в Краков. Хотели поехать на Рождество, но выяснилось, что двоюродная сестра Сан Саныча, которая была замужем за поляком и много лет жила в Кракове, уезжает на Рождество в Вену, сын ее с компанией студентов – в Париж, а свекровь восьмидесяти лет, которой сидеть бы дома и принимать гостей, собралась с группой паломников в Рим, чтобы помолиться в соборе Святого Петра и повидать Папу. Ничего не поделаешь, Польша хоть и Восточная, а все-таки Европа, всюду им близко, вот и разъезжают все кому не лень! Поэтому пришлось поехать в конце ноября, но оказалось, что так даже лучше, туристов меньше, спокойнее.
Погода этой осенью в Кракове стояла на удивление теплая, дожди шли редко, снега вообще не было, а город был так хорош, что Надежда первый раз в жизни почувствовала себя абсолютно счастливой. Она вспомнила, как в первое утро они с мужем самостоятельно пошли гулять. По крутой булыжной улице они поднялись в Краковский замок – Вавель. На солнце набежала быстрая черная туча с яркой окантовкой света, хлынул короткий, сильный, почти летний дождь. Они спрятались от него в портале замкового собора, прошли под своды, спустились к могиле Мицкевича. Собор был почти пуст, только две женщины молились рядом в одной из келий. Неожиданно яркий солнечный луч проник сквозь переплет высокого окна и упал на темную роспись стены, которая вспыхнула и ожила, как после прекрасной реставрации. Они вышли на воздух. Туч как не бывало, замок сверкал после дождя, как драгоценный камень в оправе темного золота осенних садов. Они вышли за крепостную стену, по зеленому, как весной, склону холма спустились к реке и долго брели вдоль нее, взявшись за руки.
Надежде нравилось здесь все. И пустынный замок на горе, и строгие костелы с потемневшей резьбой внутри, и маленькие булочные, набитые какими-то удивительными кренделями и булками, и продавщицы на каждом углу с большими прозрачными ящиками, заполненными краковскими бубликами, они назывались баржанки, и бесчисленные кондитерские, где продавалось что-то большое, воздушное и сбитое, и красивые полячки, и вежливо-вкрадчивое «Пшепроше, пани» по каждому поводу. Хозяева повозили их по всей Польше, показали Гданьск, Варшаву, но Краков остался в памяти навсегда.
Через две недели они уезжали из Варшавы поздно ночью. Прижавшись к теплому плечу мужа, глядя на убегающие огоньки за окном купе, Надежда вдруг поняла, что так хорошо не бывает долго и что наверняка дома ждет ее какая-нибудь неприятность, – и вот, как в воду глядела. После двух недель счастья сразу, что называется, мордой об стол! Перед ней встало лицо, вернее, то, что было когда-то лицом Никандрова, которое мелькнуло в дверях щитовой. Да, судьба работает на контрастах!
- Предыдущая
- 2/48
- Следующая
