Пусть всегда будут танки - Хорсун Максим - Страница 34
- Предыдущая
- 34/58
- Следующая
– Делай что хочешь, но никаких упоминаний о Луне быть не должно, – сказал Рюмин строго. – Убери два последних слова и отправляй.
Прокофьев хмыкнул.
– «Я дарю тебе свой первый след» – как-то слишком неоднозначно. Только морочить женщине голову.
– Допиши – «на простыне», – посоветовал с каменным лицом Рюмин.
Когда командир по пути на пункт управления рассказал мне эту историю, я не удержался и хихикнул. Но потом извинился и посочувствовал.
Что за деньки были! Все ходили в мыле. Спали и ели – как получится.
На Луне! Все-таки – на Луне. Без предупреждения, без фанфар и аплодисментов. В рабочем режиме, словно на заурядной тренировке. Да еще сразу после праздника: кто бы мог предугадать?
А этому – телеграмма жене.
– Как там Валентина? – спросил я. – Скоро вернется в наши степи?
Прокофьев замялся.
– Пока отдыхает у родителей в Одинцово. Надоели ей тараканы нашей общаги.
– У вас все в порядке? – спросил я, ощутив в тоне командира неприкрытую горечь.
– У нас-то все в порядке, – сказал он медленно. – Но вот ее родители… Сплошь интеллигенты-либералы, кичатся своей дворянской кровью, словно не знают, что гордыня – это смертный грех.
Нечто подобное мне уже приходилось слышать от других товарищей по службе. Я не имею в виду наш экипаж, но время от времени кто-то из ребят проговаривался о семейных проблемах. Не важно – здесь ли, в Калининграде, на Камчатке или на Ленинградском НИПе. Быть женой офицера – непростая работа. Спартанский быт, частые переезды, муж вечно занят на службе, зачастую и выходных нет – через какое-то время это все становится испытанием на прочность, которое проходит не каждая.
– В общем, ее старики считают, что дочь заслуживает лучшей судьбы, – договорил Прокофьев.
– Это же надо быть такими скотами! – Я хлопнул командира по плечу. – Не переживай, Ваня, жена тебя любит.
– Что ты, я и не думаю переживать, – сказал сквозь зубы Прокофьев. – И как назло – вагон работы…
На пункте управления все еще шла дотошная проверка всех систем нашей «Осы». К этому процессу подключился Контрольно-измерительный комплекс, куда стекались данные со всех НИПов и где стояли наши самые мощные ЭВМ. Периодически на связь выходили то отцы-полководцы, то конструкторы. Диагностика, на которую изначально отводилось четыре часа, длилась вторые сутки. Начальники требовали проверить, перепроверить, уточнить…
Алиев, Апакидзе и Дорогов продолжали работать. Горобца, как и нас, отпустили на часик завести глаза, с минуты на минуту он должен был вернуться в пункт управления.
Я включил телеэкран и расположился поудобнее в кресле. Сначала я увидел светлое пятно, притом искаженное мелкой рябью помех. Затем появилась контрастность, и одно большое пятно стало множеством мелких. В общем, в моем распоряжении были все оттенки серого.
Мы уже знали, что «Оса» стоит носом к пологой рыхлой возвышенности, чуть накренившись. За возвышенностью простиралась терра инкогнита.
Посадочная ступень сослужила добрую службу. Она находилась прямо за нами: низкие опоры, опущенные аппарели, округлые топливные баки, открытая хлипкая на вид рама, острые штыри антенн. Это была не танковая обойма, а самая базовая рабочая лошадка, которая изначально разрабатывалась для доставки на Луну научных планетоходов Бабакина. После ряда усовершенствований этот нехитрый и надежный аппарат смог обеспечить нам мягкую посадку…
Но мы были не в обойме, а одни. Кто прикроет нас? Кто усилит? Кто доведет миссию до успешного завершения, если мы сойдем с дистанции?
– Похоже, у нас все благополучно, – сказал, потягиваясь, Алиев. – Но начальство в это не верит и ищет, в чем подвох. Кажется, их бы больше порадовало, если бы мы разбились в блин.
– Есть новости от Черникова? – спросил командира Апакидзе.
Прокофьев приподнял наушник.
– Черников желает нам приятного дня. С этого момента мы подчиняемся исключительно Минобороны. Научная часть нашей работы пока закончилась. Будем воевать.
Мы притихли, ожидая продолжения. Прокофьев потер переносицу, надел очки.
– В КИКе говорят, что наша посадочная ступень серьезно промахнулась. Мы не дотянули до расчетной точки почти пятьдесят кэмэ.
– Вот ё! – только-только вошедший в зал Горобец хлопнул по бедру. – Почему нам всегда везет как утопленникам?
– Будем выкручиваться, – проворчал Апакидзе.
– Гриша, мы находимся в Заливе Радуги, – сказал Прокофьев. – КИК работает над нашим новым маршрутом, но ты можешь им помочь.
Штурманы всех экипажей изучали прилегающие к Океану Бурь области на случай, если танковая обойма промахнется мимо цели. Что, собственно, и произошло. Прокофьев продиктовал координаты, уточненные телеметристами НИП-10, а штурман взял на карандаш и зашуршал картами.
– Ничего, ребята, – сказал, получив очередное сообщение из КИКа, командир. – Они скорректируют орбиту спутника, и мы получим картинку нашего квадрата.
И снова – ждать. На экране – куча лунного гравия, скорость – ноль, пробежка – шесть метров. Захватывающее начало захватывающего приключения… Хочется зевнуть.
На перекуре мы перехватили Янсонса. Тот излучал счастье, как печка-буржуйка – тепло, а круглые стекла очков поблескивали, как велосипедные катафоты в свете фар.
– Сели – как по нотам! – От волнения у него опять прорезался волжский говор, как после того раза, когда я дал ему в чайник. – «Красный Прорыв» в Океане Бурь, коллеги!
Наши хмуро пожали Янсонсу слабую руку.
– А вы в обойме или тоже сами по себе? – спросил Горобец.
– Сами. – Янсонс огляделся, не обнаружив рядом посторонних, он сказал: – Штатовцы сбивают обоймы почти наверняка… Бугаев сказал, что вся их противокосмическая оборона сейчас заточена под ликвидацию наших танковых обойм. Так что прорываться пришлось на более мелких аппаратах. Нас разбросало, конечно, – от Кратера Платона до Моря Влажности. Но… но! – Он поднял указательный палец, плотоядно усмехнулся, показав меленькие зубы, и побежал в свой пункт управления – рулить «Красным Прорывом».
Вскоре последовали новые указания. Нам разрешили объехать посадочную ступень, чтоб мы приноровились к управлению, и вывести «Осу» из тени. Дело в том, что у нас все еще заряжались аккумуляторы. Солнечные панели, выполненные в виде жалюзи и размещенные вдоль бортов и на корме, были открыты и жадно ждали свет.
В общем, в ходе машины особых отличий я не уловил, вот только картинка существенно ухудшилась: ехать пришлось практически на ощупь. Как только мы выбрались на освещенное место – на экране оно выглядело, как залитая солнцем бетонная плита, никаких деталей не просматривалось – связь сразу же улучшилась. Стрелки на циферблатах, показывающих уровень заряда аккумуляторов, дрогнули и поползли вверх.
И снова – проверки-перепроверки, отчеты, ожидания распоряжений. Когда делать было совсем нечего, я пытался улучшить картинку по настроечной таблице.
Потом в наш зал заглянул воодушевленный Янсонс. Кончики его оттопыренных ушей были ярко-красными, словно раскаленные угли.
– Угадайте, где проходит сейчас «Красный Прорыв»? – спросил он.
Мы недоуменно похмыкали, делая вид, что сильно заняты и не можем отвлекаться на праздные расспросы.
– По Расщелине Янсонса! – почти выкрикнул наш темпераментный латышский стрелок, а затем хлопнул дверью и умчался: только затопотало в коридоре. Мы же продолжили притворяться, что с головой ушли в работу: Дорогов смещал антенну на полградуса туда и обратно, стараясь поймать «золотую середину», Апакидзе шуршал картами, Горобец стучал ногтем по циферблату индикатора азимутального положения башни, я маялся с настроечной таблицей, а командир принялся давать бортинженеру указания по поводу дополнительной проверки двигателей.
Наконец из КИКа поступила какая-то важная информация: мы это сразу определили по вытянувшемуся лицу командира.
– Вася, убери танк с открытого места, – распорядился он первым делом. – Загони его к чертовой матери в тень, где стоял.
- Предыдущая
- 34/58
- Следующая
