Сеятель бурь - Свержин Владимир Игоревич - Страница 51
- Предыдущая
- 51/101
- Следующая
– Ума не приложу! – лениво пожал плечами я.
– Что ж, если вы решили упорствовать, я не буду настаивать. Скажу лишь одно: вы попали в лапы ищейки, быть может, не слишком умной, но несказанно цепкой.
– А! Что я тебе говорил?! – взорвался бурными комментариями мой напарник. – Этот таксоид от нас не отстанет, пока в глотку не вцепится!
– Погоди, выкидывать белый флаг тоже нужно вовремя, а то не поймут, решат, что простыня сушится. Кстати, судя по всему, особа, готовая нас упечь в каземат, – это тот банкир, которому ты копилку Сен-Жермена продал.
– Я чего-то не пойму, шо за беспочвенные наезды на болезненное самолюбие? Машина работала, ты сам видел. А за несоблюдение техники безопасности фирма-производитель не отвечает! Если дырка в голове, поздно пить зеленку.
– Мне невдомек, к чему все эти угрозы. – Я укоризненно посмотрел на темный силуэт собеседника. – Если вы хотите денег и для того похитили меня, то, полагаю, мы сможем обсудить этот вопрос как уважающие друг друга люди. Ваша организация, как я понимаю, ставит перед собой определенные цели, более возвышенные, чем грубый шантаж и запускание рук в кошелек ближнего своего. Для осуществления ваших грандиозных планов, несомненно, требуются большие средства. Так давайте говорить без экивоков! Я зачем-то нужен вам. Может быть, интересны мне и вы. Не знаю уж, для чего вам понадобилась нелепая выдумка про моего двойника, но угрожать мне бессмысленно! Даже если бы это было правдой, поверьте, у меня хватит сил уйти отсюда в любой удобный момент, возможно, через ваш труп, заключить в дом умалишенных вашу ищейку, разорить состоятельного благодетеля, желающего выкупить упомянутого вами христианского пленника из рук неверных, да и самому пленнику, если таковой, конечно, имеется, объяснить, кто он такой.
– Значит, вы все же признаете, что вы не тот, за кого себя выдаете?
– Не забивайте себе голову этими глупостями – мой вам совет. А то в вашей братской семье вдруг окажется на пару-тройку братьев меньше, чем было утром. Хотите сотрудничать – я готов вас выслушать. Желаете воевать – что ж, приступим немедля!
– Ну, Капитан, ты разошелся! А говорил – простыни, простыни… Так их, супостатов! Все правильно: кто съел – тот и охотник, кого съели – тот и дичь.
– Вы блефуете, граф!
– А вы проверьте, любезнейший брат.
Молчание затянулось. Где-то сверху по доскам сцены маршировали легионы Октавиана Августа, а смуглые прислужницы царицы Египта выискивали на рынке Александрии змей для эффектной прощальной арии покинутой всеми несчастной Клеопатры. Из темноты возникла рука в кожаной фехтовальной перчатке, сжимающая клинок шпаги под самым эфесом. Оружие легло на стол рядом с лепешкой, и голос, который только что сыпал угрозами в мой адрес, изрек торжественно:
– Перед вами сталь и хлеб. Они есть символ выбора, стоящего перед каждым человеком.
– Ага, это, типа, кошелек или жизнь! – язвительно вставил Лис, напряженно созерцающий сцену под сценой.
– …Преломив хлеб, вы можете стать одним из нас.
– А преломив шпагу – не стать.
– …Поднявши хладную сталь, вы обрекаете себя на гибель, неминуемую и скорую.
– Это предложение? – стараясь говорить как можно мягче, поинтересовался я.
– Да! – гордо изрек неведомый брат. – И оно делается отнюдь не каждому, ибо тем, кому суждено править миром, след возвышаться над суетной толпой, из коей состоят народы.
– Что ж, хорошо. – Я протянул руку к лепешке.
– Да, скудноват паёк у потоптателей вселенной. Слышь, может, я тут в буфет сгоняю, каких-нибудь бутербродиков настрогаю? Шо за люди? Ну почему, скажи, все, кто обещает сделать жизнь чище и светлее, шхерятся в темных и грязных подвалах? Ну шо, выпивку-закусон принести?
– Погоди, Лис. Не видишь, здесь не что-нибудь, а тайный обряд свершается! – оборвал я друга.
– Слушай, а шо, нельзя было для тайного обряда найти менее людное место?
– Думаю, мы об этом еще узнаем.
Рука из темноты перехватила скудное угощение с противоположной стороны и попыталась отобрать сухой паек. «Священная» лепешка сломалась почти ровно пополам.
– Вкушай черствый хлеб обыденности, чтобы навсегда запомнить, от чего тебе предстоит отказаться, – прокомментировал действо иллюминат.
Я вонзил зубы в ритуальное «лакомство» и немедля пожалел, что не согласился на предложение Лиса сбегать в буфет. Хлебец наверняка был забыт в каморке под сценой кем-то из строителей в годы возведения этого храма искусств, и разборчивые венские крысы не покусились на древнее яство.
– Запей хлеб ключевой водой, она чиста, как помыслы наши! – продолжал свое поучение адепт.
Я подумал, что с такими помыслами воду стоило бы отправить на химический анализ, но послушно хлебнул несколько глотков. Вода действительно была чистой и холодной, а главное, с ее помощью мне удалось протолкнуть в горло «черствый хлеб обыденности». Между тем скрытый все еще темнотою собеседник вещал далее:
– Покорствуя великой силе, растворяясь в ней, сам будешь силою и могуществом земным. Буде же один аки колос на ветру – сгинешь втуне, и зерна даров твоих не дадут всходов. – При этих словах он зажег от горящей свечи тонкую лучину, и с ее помощью запалил одну за другой множество таких же восковых свечей. – Будь как они, ибо совместное их сияние разгоняет тьму, в одиночестве же слабый огонек разума лишь порождает глупые фантазии о круговерти земного бытия да пробуждает духов сомнения, кружащих над этим миром в поисках слабой души, обреченной на вечные терзания. Возгорись от мудрости единой – и обретешь истинный смысл всякого дня.
– И классный секс каждой ночью! Красиво глаголет, – обрадованно сообщил Лис. – Невнятно, но красиво. Как пить дать бабла на прокорм требовать будет.
– Ну ничего, дадим. От Палиоли не убудет!
– Точно-точно! Он сколько денег наварил на информации с поля боя, пусть теперь раскошеливается.
– Нарекаю тебя братом Октавианом. – Он опустил клинок шпаги мне на плечо. – Да будет отныне всякий удар тебе – ударом всем нам! И да обнажится твой клинок в тот час, когда преславнейшему ордену иллюминатов будет грозить опасность!
Покончив с импровизированным обрядом и выслушав мое обещание свято хранить и оберегать, замаскированный воспреемник чинно снял с головы колпак, закрывавший его лицо, и представился:
– Зовите меня братом Максимилианом. Здесь я представляю Великого Просветленного главу ордена – брата Эммануила, верного преемника брата Спартака. Все, что будет нужно, вы узнаете в свое время, пока же вашему сиятельству надлежит исполнить подвиг, коего от вас ждет Великий Капитул.
– Полон внимания, – чуть склонив голову, чтобы скрыть невольную усмешку, заверил я.
– Ого, уже и общественную нагрузку доверили, буквально почти шо действительный член тайной редколлегии! Растешь в рядах иллюминаторов, брат Проктопавиан! Ты ж смотри, будут нарезать участки по карте, берем Аляску. Она тут все равно на фиг никому не нужна, но мы-то знаем, как ею по уму распорядиться! – бушевал на канале связи мой развеселый напарник.
– Нам известно, что вы близко дружны с фаворитом императора Павла генералом Буонапарте.
– Я бы не сказал, что мы близко дружны, но действительно приятельствуем.
– Что ж, в таком случае вам следует поближе с ним сойтись. Нас интересует каждый его шаг. Вернее всего, он сам. Такой способный и прославленный брат, пожалуй, был бы весьма полезен нашему ордену.
– Могу я полюбопытствовать, отчего вдруг благородное собрание иллюминатов проявляет столь бурный интерес к этому генералу? Если взять, скажем, русскую армию, то в ней немало военачальников, прославленных никак не менее, чем сей, несомненно, талантливый артиллерист. Вот, скажем, князь Петр Иванович Багратион…
– Сей человек неординарен, – перебил меня брат Максимилиан, не желая слушать восхваления звездам российского воинства. – Его дарования превосходят все мыслимые границы. Под благим руководством отцов нашего ордена ему суждена великая будущность.
- Предыдущая
- 51/101
- Следующая
