Сеятель бурь - Свержин Владимир Игоревич - Страница 47

• Предыдущая
• 47/101
• Следующая

Узнав о предстоящем бое, князь Борис Антонович немедля послал за доктором, чтобы в случае необходимости тот мог оказать помощь раненому. Пришедший на его зов лейб-медик российского двора, высокий, тощий шотландец, носивший красивое русское имя Иван Самуилович Роджерсон, осмотрев клинки, велел обработать их карболовой кислотой, дабы не занести в рану какой заразы, после чего мы стали ждать Бувеналя с секундантами, любезно принявшими наше предложение дуэлировать в фехтовальном зале моего особняка.

Наконец дворецкий сообщил, что французы у ворот, и я, перекрестившись, начал спускаться, чтобы принять их по форме. У дверей апартаментов, занимаемых Наполеоном, мой шаг невольно сбился. Из комнаты доносилась громкая итальянская ругань.

– …Ты вернешься к мужу! – настаивал граф Бонапартий, сопровождая это утверждение эпитетами весьма нелестного свойства. – Ты вернешься и скажешь ему, что во время отступления французских войск твой экипаж захватили казаки, но ты вовремя назвала мое имя, и это спасло тебе жизнь.

– Я давно не люблю его и не желаю видеть этого мерзкого зануду! – раздавался ответный вопль Каролины Дезе, не уступавшей брату в проявлениях корсиканского темперамента.

– Я потратил на твое воспитание уйму денег, я позаботился, чтобы ты вышла замуж за аристократа и маршала Франции. И я желаю, чтобы ты делала, что тебе говорят, ибо от твоего послушания во многом зависит благо нашей семьи! Ты должна повиноваться! А не рассуждать! Запомни, в нашем роду все решения принимаю я! Кроме того, у тебя нет выбора. Если ты не желаешь возвращаться сама, я распоряжусь, чтобы тебя вернули в момент подписания договора вместе с военнопленными!

– Ты не посмеешь, брат! Не посмеешь поступить так мерзко со мной! Я не какая-нибудь полковая маркитантка!

– Вот и помни, что ты маршальша! Дьявольщина! Ты немедля вернешься к мужу! И не просто вернешься, а будешь всячески склонять его действовать заодно со мной, как и должна была с самого начала! Да не забудь, – должно быть, на лице Каролины все же отразилась видимость покорности, – расскажи ему как бы вскользь, что красавчик Бувеналь по своей отваге сунулся дуэлировать с твоим старым знакомцем графом Турном.

Весть о дуэли и последовавшей за ней пирушке облетела Вену со скоростью, с какой притаившееся в лесу эхо спешит на зов тоскующего в одиночестве путника. Конечно, самыми интересными новостями были слухи о ходе переговоров, просачивавшиеся из Бельведера, но все же они были слишком официальны, чтобы тревожить воображение публики, а потому, воздав должное торгам за контрибуции и передел границ, в салонах наперебой обсуждали подробности австрийско-французского поединка из-за российского штандарта.

Как оказалось, приглашенный князем Четвертинским доктор был не столько докой в лечении телесных недугов, сколько сплетником, каких свет не видывал. Упиваясь вниманием салонной публики, сей эскулап раз за разом пересказывал детали того, что видел своими глазами. С каждым очередным повествованием дуэль, продлившаяся не более трех минут, все более приобретала вид эпической битвы.

К вечеру следующего дня, если верить доктору, выходило, что из присутствующих не сражался лишь он, да и то потому что бинтовал раны, полученные неуемными задирами. Свои версии происшедшего изложили и секунданты Бувеналя, а уж скорбную повесть Лиса и вовсе нельзя было слушать без содрогания. Должно быть, именно эта версия достигла ушей Екатерины Павловны Багратион, ни с того ни с сего прикатившей в мой скромный «военный лагерь».

Признаться, я по-прежнему числил ее в отъезде, хотя и понимал, что сейчас на переговорах ей как непревзойденному знатоку венского двора самое место. Выяснив, что вопреки россказням вся кровь из меня еще не вытекла и я не спешу произнести побледневшими губами фатальное «Прощай!», княгиня не замедлила обрушить на мою голову лавину упреков из-за отсутствия в указанное время в оговоренном месте. Не думаю, что ее полностью удовлетворили мои сбивчивые оправдания, но суть дела была в другом.

В одном экипаже с Екатериной Павловной, должно быть, для того, чтобы придать визиту видимость официальности, в особняк Турнов пожаловала еще одна дама. Как я уже говорил, княгиня Багратион небезосновательно считалась замечательно хорошенькой. Большие умные глаза и чуть насмешливая улыбка придавали ей особый шарм, но… в тот момент, когда спутница Екатерины Павловны лишь показалась в дверях кареты, выставляя изящную ручку, чтобы даровать поклонникам счастье оказать ей мелкую услугу, а заодно прикоснуться к нежным пальчикам, я едва не был сметен с пути резвым корсиканцем. Можно было держать пари, что не посторонись я вовремя – и в фехтовальном зале нынче же разыгралась бы очередная дуэль. Слова возмущения уже были готовы сорваться с моих губ, но в ту же секунду Лис сомкнул на моем плече железную хватку.

– Вальтер, не делай глупостей. – Его слова звучали очень тихо, но твердо. – Тебе шо, повылазило? Не видишь, что ли, старина Бони прет напролом, как бык на красный флаг. Ты ж его знаешь, недоглядит – затопчет! Потом жди, пока его на Святую Елену вышлют. А тут могут еще и не выслать!

Я недовольно отступил, убежденный логикой слов моего друга. Однако перестать смотреть, да что там, глупо пялиться на прекрасную гостью было выше моих сил. Да простит меня Бог, я не уверен в существовании ангелов, но если они действительно имеют место быть и таковы, как их описывают, то непонятно, отчего вдруг одному из них, вернее, одной, вздумалось прикатить к особняку Турнов в карете светлейшей княгини Багратион.

– Кто это? – не отрываясь от созерцания видения, тем более дивного, что вполне материального, прошептал я.

– Это сестра моя, Маша, – раздалось в ответ.

Я зачарованно обернулся. Борис Антонович Четвертинский, все еще опирающийся на трость после достопамятного падения, спешил навстречу ясноокой красавице.

– Здравствуй, свет мой Мария Антоновна…

Вечером этого дня, когда любезные дамы покинули нас, оставив на память лишь воспоминания, от которых порывисто замирало сердце, мы с Лисом вновь отправились в фехтовальный зал, чтобы под звон клинков мало-мальски осмыслить происходящее.

– Капитан, по-моему, ты втюрился, – беря защиту, подытожил собственные наблюдения Сергей.

– Если ты имеешь в виду мои чувства… – Я продолжил атаку, не сбавляя темпа.

– Это я имею в виду твои чувства?! – Лис забирал вправо, стараясь зайти мне в бок. – Это она имеет в виду твои чувства, причем, скажу тебе как верный друг, правильно делает.

– Это еще почему? – Я скользнул под руку язвительного секретаря, демонстрируя укол.

– Да потому, господин полковник и, не побоюсь этого слова, граф, что, как говорится, что-то с памятью твоей стало. Так вот, напоминаю… – Клинок Сергея вскользь коснулся моего плеча. – Стареешь, раньше ты таких ляпов не пропускал. Эта самая красавица, сногсшибательная, как совместный удар обоих братьев Кличко, мало того шо мужняя жена, еще и верная и преданная возлюбленная великого князя Александра Павловича. И, судя по тому, как на нее сегодня бычился или, если хочешь, орлился наш пациент, у него с цесаревичем разногласия не только военного толка.

– Ты думаешь?

– Да что тут думать? У него ж на лбу не надпись, у него там светофор! Причем все три глаза пылают неестественным огнем. Вспомни крошку Мэрилин, ты же знаешь, на что способен сей пылкий вьюнош, когда мыслительный процесс от верхних полушарий смещается к нижним, ну, в общем, в ту область.

Я опустил саблю. Забыть такое было невозможно. Он был семнадцатилетним юношей, снискавшим вполне заслуженную славу храброго и умелого офицера, она – тридцатитрехлетней вдовой, уже год не дававшей проходу самому лихому из усачей армии континенталов, бригадному генералу техасских гусар Ржевскому. Страсть внезапно скосила будущего полководца, как посылаемая им картечь – шеренги английских гренадеров.

• Предыдущая
• 47/101
• Следующая