Игрушки дома Баллантайн - Семироль Анна - Страница 34
- Предыдущая
- 34/105
- Следующая
Он открывает тумбочку рядом с кроватью, шарит там, обыскивает ящики письменного стола, стеллаж, заваленный пухлыми тетрадями с записями и расчетами, шкаф в коридоре. Искомое — коробка с топливными брикетами — обнаруживается под столом в кухне. Генерал возвращается в комнату, расстегивает грязную рубаху на груди Коппера.
— Жену тебе надо хорошую, совсем распустился, — ворчит Раттлер.
Он чиркает спичкой, поджигает край брикета и вкладывает его в топку перерожденного. Берет валяющийся на полу ключ, отмыкает наручники. Выжидает минуту, пристально наблюдая за лицом Коппера, набирает в грудь воздуха и оглушительно басит:
— Подполковник Коппер! Смир-р-рно!
Перерожденный вздрагивает, открывает глаза, пытается вскочить. Раттлер хохочет, помогает ему подняться. Коппер беззвучно смеется, хлопает генерала по плечу.
— Я ж знал, что ты выживешь, хитрый лис, — радостно улыбается сэр Уильям.
«Когда ты вроде как не пьешь уже двадцать лет и тебе среди ночи является алкофея, первое, что приходит в голову, — пристегнуть себя покрепче, чтобы не наделать глупостей», — жестикулирует подполковник.
— Эта фея посетила всех перерожденных Нью-Кройдона. Коппер, послушай… Тебе необходимо ехать со мной.
Улыбка исчезает с лица Коппера.
«Собратья и сосестры что-то натворили?»
— Устроили резню. Тысячи жертв. Приказ императора — тотальное уничтожение перерожденных. Потому я и приехал за тобой. Ты мне нужен, Коппер.
«Стоп. Если приехал убить — зачем кормил? — хмурится Коппер, оглаживая аккуратную русую бородку. — Если нет — это неподчинение приказу императора, Крысобой».
— Давай о последствиях потом, а? Дочь я им не отдам. Тебя тоже. Какой смысл уничтожать оружие, когда убивает человек? Собирайся. И рубаху надень почище, — морщится Раттлер. — Элеонор станет дурно от одного твоего запаха.
Коппер беззвучно смеется, в темно-карих глазах пляшут веселые искры.
«Леди Раттлер за столько лет не привыкла к славному запаху портянок?»
— Коппер! Да собирайся уже!
В штаб генерал возвращается к обеду. Его встречает хмурый Стивенс.
— Господин верховный главнокомандующий, ваш приказ выполнен. Лично навестил Элизабет Баллантайн в госпитале Святой Инесс. Разрешите далее не по форме?
— Разрешаю.
— Девка сотрудничать отказывается. Еле дышит, а наглости и высокомерия — что у титулованной особы. Дрянь редкостная, пристрелил бы с радостью, подвернись случай!
Раттлер с трудом удерживается от ехидной улыбки.
— Чем же юная леди так уязвила вас, полковник?
— Знанием табуированной латыни, — бурчит Стивенс. — В участке тоже был. Снова почувствовал себя идиотом.
— Учитесь общаться с гражданскими, полковник. Не все подчиняются командному тону. Некоторым нужно простое человеческое отношение. Я сам говорил с Брендоном и более чем уверен: парень даст показания против Баллантайна. Только давить не надо. Что вас так перекосило, Стивенс? Пытались запугать ребятишек?
Надменное худое лицо полковника расцветает красными пятнами.
— Стрелять таких ребятишек, — цедит он сквозь зубы. — Безжалостно.
Раттлер его не слушает. Он думает о том, что Долорес и Коппер в безопасности и что он сам не собирается останавливаться на достигнутом.
«Подам прошение императору. Нельзя же всех под одну гребенку… Хотя бы негласно — сохранить тех, кому империя обязана своим расцветом. Сколько среди перерожденных таких, как Брендон и Коппер. Наверняка император понимает это ничуть не хуже, чем я».
— Да, господин главнокомандующий, а я оказался прав насчет сопротивления приказу. Те немногие, что сберегли своих кукол, не желают их отдавать. Недовольство горожан растет.
— Скажите об этом Его Императорскому Величеству, — сухо отрезает генерал.
Стивенс пристально смотрит на него.
— И сожалею по поводу вашей дочери, сэр. Как это пережила леди Элеонор?
Раттлер садится за письменный стол, открывает папку с рапортами и только потом отвечает:
— Как и положено жене верховного главнокомандующего. Стойко.
— Где похоронили Долорес?
— На городском кладбище, Стивенс.
— Если вы не против, сэр, я хотел бы возложить венок на ее могилу.
Раттлер хмуро кивает и углубляется в чтение бумаг.
Дождь стучит по стеклу автомобиля. Мир плывет, размытый и тусклый. Машину верховного главнокомандующего слегка ведет на раскисшей грунтовой дороге.
«Блестящая работа, сэр Уильям, — сказал император после утреннего рапорта. — Читаю свежие газеты. Фотографии впечатляют. Отдохните несколько дней, генерал. Побудьте с женой. Выражаю вам самые глубокие и искренние соболезнования по поводу гибели дочери».
Раттлер останавливает машину, смотрит вперед сквозь пелену дождя. К лобовому стеклу прилипает сорванный ветром желтый листок.
…Площадь перед мэрией забита от края до края. Тройное оцепление. По одну сторону — свист, улюлюканье, отчаянный плач, слова молитв. По другую — ни звука. Лишь тысячи воздетых к небу механических рук. Слова прощания на амслене.
Стивенс складывает подзорную трубу, уходит с балкона.
— Весьма драматично, господин главнокомандующий, — мрачно сообщает он. — Желаете взглянуть?
Раттлер качает головой. Он еще увидит. Ему отдавать приказ танкам, замершим на периферии.
— Который час, полковник? — спрашивает он едва слышно.
— Пора, сэр.
Верховный главнокомандующий выпрямляет спину и идет через зал. Каждый шаг отдается болью глубоко в груди. Он переступает через порог балкона, и августовское солнце слепит глаза.
— Граждане Нью-Кройдона! — несется с дрейфующего над площадью дирижабля. — Будьте благоразумны, разойдитесь по домам!
Толпа по ту сторону оцепления вскипает при виде Уильяма Раттлера. Взлетают в воздух шляпы и цилиндры, слышатся возгласы «Да здравствует империя!». «Будьте вы прокляты, убийцы!» — бьет по ушам надрывный женский крик.
— Custodi et serva, Domine… — шепчет генерал, прикрыв глаза. Вынимает из кармана белый батистовый платок и подбрасывает его вверх.
Девять танков одновременно приходят в движение. Солдаты оттесняют людей с площади. Крики и рыдания тонут в грохоте техники.
Раттлер стоит на балконе здания мэрии и смотрит вниз.
Врезается в память сцена: светловолосая девушка в цилиндре, обвязанном алой и сиреневой лентами, подсаживающая на ползущий танк девочку лет десяти. Танкист, пробивающий грудь девчонки штыком и сбрасывающий ее под траки. И лицо девушки в цилиндре, обращенное к Уильяму Раттлеру: прежде чем исчезнуть в мешанине полумеханических тел, она улыбается и машет ему шляпой. И ее улыбка подобна выплеснутому в лицо кипятку.
«Блестящая работа, сэр Уильям. Читаю свежие газеты. Фотографии впечатляют…»
На загородную виллу в часе езды от Нью-Кройдона генерал прибывает постаревшим лет на десять. Целует жену бледными сухими губами. И долго-долго не выпускает из объятий дочь.
Ночью ему снится, что Долорес срывается с балкона и падает — медленно, как подхваченный ветром осенний листок. А он стоит и вертит в руках цилиндр, обвязанный яркими лентами. И механический дог сенатора Баллантайна улыбается, прежде чем рвануть стальными клыками горло Уильяма Раттлера.
После завтрака генерал идет в комнаты для гостей. Подполковник Коппер с каменным лицом читает последние новости. Заметив Раттлера, он аккуратно складывает газету и глядит на сэра Уильяма выжидающе.
— Я сделал то, что приказано, — тихо говорит генерал.
Коппер смотрит в сторону, словно что-то прикидывает. Качает головой и спрашивает: «Ты думал, как быть дальше? Долорес, мне, Хлое?»
— Хлое? — переспрашивает Раттлер.
«Перерожденная с транслятором, с которой ты попросил меня повозиться. Ее имя Хлоя».
— Ты посмотрел? Сможешь это вытащить, не убив ее и не поломав прибор?
«Вполне вероятно. Только сперва ее бы в порядок привести. Дамочка в ужасном состоянии, животных в клетке лучше содержат. Ты знаешь, что у нее погибли дети? Младшую сенатор при ней разделал. Ей и двух лет не было».
- Предыдущая
- 34/105
- Следующая
