Знаменитые авантюристы XVIII века - Коллектив авторов - Страница 33
- Предыдущая
- 33/105
- Следующая
Он сопоставил представлявшиеся ему выходы. Их было только два — броситься «на ура» в канал либо мирно вернуться в свою тюрьму. Что же делать? Надо было во всяком случае что-либо начать, предпринять. Он видел перед собою слуховое окно, выходившее на канал; оно находилось примерно на высоте двух третей ската кровли. Какое помещение освещало это окно? Оно находилось, по-видимому, в стороне от тюремных камер. Что, если тут каморки дворцовой прислуги? Эти люди, если бы они увидели беглецов, не тронули бы их и, наверное, помогли бы им выбраться. Казанова был в этом глубоко убежден. В Венеции все и каждый так глубоко ненавидели инквизицию, что оказание помощи людям, ускользавшим из ее когтей, будь это гнуснейшие злодеи, каждый считал чуть ли не благочестивым делом.
Казанова смотрел на это слуховое окно, и в нем все больше разгоралась надежда на то, что, быть может, в этом окне все его спасение. Он переполз по коньку кровли и очутился как раз над этим окном, по обыкновению снабженным собственною особою кровелькою. Он слез с конька и начал тихо и осторожно спускаться к окну. Спуск был страшно рискованный и опасный, но Казанова преодолел его благополучно и скоро сидел верхом на кровельке окна. Тогда, опираясь руками на край кровельки, он изогнулся и заглянул в окошко. Он различил в потемках железную решетку, закрывавшую окно; потом он протянул руку, ощупал эту решетку; просунув руку дальше, он ощупал раму с переплетом и стекла. У него немедленно явилось решение проникнуть сквозь это окно внутрь чердака. Сладить с рамою, по-видимому, не представляло затруднений, вся трудность состояла в железной решетке; она была очень тонка, но Казанове в первые минуты все-таки подумалось, что ему ее не удастся выломать без помощи подпилка; а у него только и было с собою его верное долото.
Казанова сидел на окне, думал, но ничего не мог придумать. В его душу начинала закрадываться мрачная безнадежность, сознание полной безвыходности положения. И вдруг его всего словно озарила яркая, простая и естественная мысль: выломать всю решетку целиком, выбить ее из стенки, в которую она, без сомнения, запущена не на очень значительную глубину. Он немедленно принялся долбить своим долотом; посыпалась штукатурка, мусор, концы решетки, запущенные в стену, обнажились, и через четверть часа вся решетка свободно снялась с места. Это был истинный триумф для Казановы! Выломать оконную раму — было делом одной минуты; Казанова, впрочем, при этом весьма чувствительно поранил себе левую руку стеклом, но обращать внимание на такие пустяки у него не было времени.
Веселый и бодрый возвратился он к своему спутнику, который все еще — уже битых два часа — продолжал сидеть верхом на прежнем месте на коньке крыши. Бальби встретил его упреками и бранью, но Казанова от радости успеха не мог в ту минуту сердиться. Он успокоил бесновавшегося Бальби, который чуть было не порешил вернуться обратно в тюрьму, и велел ему следовать за собою. Они подползли к слуховому окну. Здесь Казанова отдал Бальби подробный отчет. Предстояло спуститься через окно внутрь здания и там сообразить, куда судьба завела их, и нельзя ли оттуда выбраться на свет Божий. Веревки у них были, и спуститься одному с помощью другого было нетрудно. Но как спуститься другому, если окажется, что от окна до полу слишком большое расстояние? Веревку прикрепить было решительно некуда. Казанова высказал все эти соображения Бальби, но тот с нетерпением крикнул ему:
— Нечего тут разговаривать! Спустите сначала меня, а потом уж сами придумывайте, что хотите.
Казанова схватился было за свое долото, чтобы тут же прикончить своего чересчур эгоистического компаньона. Однако вовремя остановил свой порыв. Он молча размотал свою веревку, обвязал ею Бальби под мышки и потихоньку спустил его к слуховому окну. Бальби пролез в окно — оно было достаточно широко для этого, — и Казанова понемногу разматывал свое полотнище, пока его товарищ не стал на пол помещения, куда его спустили. Тогда Казанова снова смотал полотнище и тотчас обмерял его приблизительно руками, чтобы по его длине судить о глубине помещения, в которое вело слуховое окно. Измерение дало ему очень крупную цифру — до 50 футов. Спрыгнуть с такой высоты было очень рискованно. Тут мы должны сделать довольно существенную оговорку. Один из комментаторов Казановы указывает на большую ошибку в его расчете — глубина помещения, о котором Казанова говорил (т. е. расстояние от слухового окна до пола), на самом деле не превышает 2–2,5 сажени. Но Казанова и не мог сделать точного определения. Так или иначе для него стало ясно, что лишившись содействия Бальби, он не имел никакой возможности сам спуститься внутрь чердака.
Совершенно растерявшись, не зная, что предпринять, он вновь взобрался на конек крыши. Оглянувшись еще раз, он обратил внимание на один из куполов (церкви или дворца? — в записках сказано глухо — pres d’une coupole). Здесь была крытая свинцовыми листами терраса в виде платформы, а на ней виднелось окно, запертое ставнями. На террасе стоял чан с известью; рядом с нею лежали штукатурные лопатки и большая лестница. Вот она-то и привлекла внимание Казановы. Он сразу увидел, что такая лестница должна достать до дна чердака. Он зацепил ее своим полотнищем и приволок к слуховому окну. Лестница, по словам Казановы, имела в длину 12 брассов, т. е. разверстых рук. Эту меру можно принять, примерно, в 2,5 аршина; таким образом, лестница должна была иметь в длину почти 10 сажен. Тут опять очевидное преувеличение; едва ли в то время были такие лестницы, да если бы попавшаяся нашему герою и была такова, то он, конечно, не сладил бы с нею. Очевидно, ее передвижение и установка, да еще в потемках и в совершенно незнакомом месте, были бы совершенно невозможны даже для первоклассного силача и эквилибриста. Впрочем, может быть, Казанова смешивал французскую меру brasse с итальянскою braccio (оба названия происходят от слова рука), которая может быть принята равною примерно 12–14 вершкам — длине руки от плеча до конца среднего пальца. Тогда длина лестницы сокращается до 3–3,5 аршина. Но и такой груз при крутизне крыши, на которую жалуется Казанова (опять-таки преувеличенно: кровля дожеского дворца имеет обычную крутизну), все-таки страшно должен был затруднять неопытного человека, работающего при необычных условиях.
Подведя лестницу к окну, Казанова уселся на крышку окна и пропихнул один конец лестницы в окно. Как ему удалось выполнить такой маневр — это граничит почти с чудом. Но тут вышла задержка. Лестница уперлась концом во что-то, надо полагать, в крышу окна — и ни взад ни вперед. Как помочь горю — это было ясно: надлежало приподнять другой конец лестницы, свесившийся за край крыши; тогда упершийся конец опустился бы, и стоило толкнуть лестницу, она бы и свалилась внутрь чердака беспрепятственно. Казанове пришла в голову мысль — воспользоваться лестницею как точкою опоры для полотнища. В самом деле, лестницу можно было повернуть поперек, привязать к ней полотнище и безопасно спуститься вниз, на пол чердака. Но лестница осталась бы на месте; ее увидали бы при первых проблесках дневного света и тотчас догадались бы о бегстве и пустились бы в погоню. Лестница оставалась бы уликою бегства — большая неосторожность! Надо было во что бы то ни стало спустить ее в окно.
Тогда Казанова выполнил истинное чудо силы и ловкости; можно сказать, что перед ним было 99 шансов гибели и только один шанс успеха. Но судьба улыбнулась ему, и он одолел.
Он спустился до самого свеса крыши, до дождевого желоба. Лестница держалась крепко, ее можно было оставить, не держать. Он лег ничком под нею, опираясь носками в желоб. В этой позе он поднял руки, уперся ими в лестницу, приподнял ее и пихнул вперед. К его неимоверной радости, она подалась вперед на целый фут; это, конечно, уменьшило тяжесть ее свесившегося конца. Надо было продвинуть ее еще фута на два, не более, тогда легко было бы двигать ее, сидя на кровельке слухового окна. Но для этого надо было приподнять ее еще выше. И вот Казанова, под страхом смерти, решился стать на колени, упереться в такой позе в лестницу, приподнять ее и двинуть вперед, в глубь чердака. Но в то время, как Казанова напряг все силы, чтобы сделать это движение, его ноги сорвались с желоба, он скользнул вниз за край крыши и, несомненно, ринулся бы вниз, в мутные волны канала, если бы локти его каким-то чудом не уперлись в края желоба. В этой ужасающей позе он и повис над бездною.
- Предыдущая
- 33/105
- Следующая
