Научи меня любить (СИ) - Guardian Angel - Страница 35
- Предыдущая
- 35/65
- Следующая
– Еще что-нибудь узнал? – задумчиво спрашиваю я.
– Да нет еще. Куда копать, когда тут такой дурдом... – говорит он, обводя пространство первого этажа парковки широким жестом руки. – Такое ощущение, что блядская пресса узнала о взрыве раньше нас. Ума не приложу, как они это делают?! – гневно сплевывает на бетонный пол друг, прикуривая сигарету. – Не успели еще подъехать, а они уже тут как тут. Ходят, под ногами мешаются, всё вынюхивают. Ненавижу журналюг.
– Что сам думаешь по этому поводу? – спрашиваю я, проигнорировав гневную тираду Дана по поводу СМИ.
– Да что тут думать, Амир! – восклицает Даниил, глубоко затягиваясь дымом. – Тут и так все ясно как божий день. Покушение в чистом виде. Думаю, тебе стоит перешерстить окружение твоего олигарха, да вычислить, кому он мог на хвост так больно наступить, что его решили убрать.
– Дан, Глеб не олигарх...
– Да плевать мне, кто он такой, суть от этого не изменится. Он тот, кто имеет дело с большими бабками, а там где они, там грязь и мокруха. Не мне тебе это рассказывать, так что займись тем, что ты лучше всего умеешь – ищи.
– Хорошо. Спасибо, Дан, – искренне улыбаюсь я другу, крепко пожимая его руку, – держи меня в курсе, ладно?
– Ок. Договорились. – Откликается он, кивая мне на прощание.
Первый раз вздохнуть полной грудью за эти два дня, что Глеб провалялся в отключке, у меня получилось только тогда, когда позвонил его отец и сказал, что он пришел в себя.
Эти несколько дней ожидания и неизвестности тяжелым грузом легли на нас всех, отпечатком отложившись в нашей памяти.
Из отчета медиков скорой помощи я узнал, что за время, пока Глеба везли в больницу, ему пару раз «заводили» сердце. Как выяснилось позже, сломанные ребра порвали легкое, что повлекло за собой большую кровопотерю, которая едва ли не стоила ему жизни...
POV Глеб
(Писалось под 30 Seconds To Mars – Hurricane; http://vk.com/audios304258210)
Никогда раньше мне не приходилось задумываться о смерти. Когда тебе тридцать семь, об этом как-то не думается. Ты живешь беспечно и раскованно, идя по жизни твердой поступью, но только до того момента, пока что-то не происходит, что меняет для тебя всё... Именно так и произошло со мной...
Я был дураком, думая, что со мною ничего и никогда не может случиться. И вот сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько не ценил то единственное, что есть у каждого человека – жизнь.
В тот день, когда я был на волосок от смерти, я понял, как все скоротечно и стремительно. Что жизнь - она не так длинна, как думалось раньше. Что она так же хрупка, как лед с наступлением весны, и что разрушить ее может всего лишь миг.
Сегодня утром меня перевезли из реанимации в палату. Всё тело болит и ноет, как будто меня несколько часов истезал садист-боксер. Меня постоянно пичкают обезболивающим, от которого я постоянно сплю, что, в общем-то, и неплохо, учитывая мое общее состояние.
В редкие часы моего пробуждения ко мне наведывались из полиции, потом заходили родители. Мать плакала и причитала, отец был бледен и изможден.
Тот день отразился на всех нас…
Когда же я прихожу в себя в следующий раз, то вижу мать, сидящую рядом с моей кроватью:
– Привет, мам, – говорю я, не узнавая в этом хриплом и низком голосе себя.
– Глеб, сынок, как ты? – тут же отзывается она, подсаживаясь ко мне поближе. В ее глазах боль и тоска. Прости меня, мама…
– Прекрасно! – пытаюсь шутить я и даже делаю попытку улыбнуться. Не получается, даже рот болит. Шиплю…
– Ох, тише, дорогой, у тебя губы потрескались. Сейчас, секунду, – просит родительница, что-то выискивая в недрах своей сумочки. Найдя гигиеническую помаду, аккуратно смазывает мне губы.
– Спасибо, мам. Как папа? – спрашиваю, потому что мне совершенно не понравилось то, каким я его увидел сегодня утром.
– В порядке, – нарочито бодро отвечает она, пряча за улыбкой тревогу и страх.
– Что с ним? – включаю свой авторитет, который одинаково действует, что на подчиненных, что на родителей.
– Глеб, ты только не волнуйся, ладно, – гладит меня по руке мама, – у отца случился гипертонический криз, когда нам позвонили и сообщили, что тебя… – срывается, прижимает руки к лицу и начинает плакать, – Боже, Глеб, это было ужасно. Я думала, что я умру… А потом ты долго не приходил в себя, и мы…
– Мам, мам, посмотри на меня, – настойчиво прошу я, легонько теребя ее за руку, – я жив, отец тоже, всё хорошо, слышишь меня?
– Да, мой хороший, слышу, – сквозь слезы говорит мама, вытирая лицо маленьким платочком, – я тебя так люблю, Глеб.
– И я тебя очень люблю, мам, – блин, что-то глаза подозрительно щиплет, – обними меня, пожалуйста, – прошу я, понимая, что безумно хочу почувствовать родное тепло на своем измученом теле. Мать тут же подскакивает и не совсем деликатно прижимается ко мне грудью.
– Ох… Мам… Полегче, раздавишь, – охаю я, хрипло посмеиваясь над родительницей. От рваного смеха ребра отзываются тупой и тянущей болью до самой грудины. Дерьмо…
– Прости-прости-прости! – причитает она, отлепившись от меня, – вот же дура старая, у тебя же ребра сломаны.
– Ты лучше скажи, что у меня не сломано, – в ответ бурчу я, морщась от боли, которая, кстати сказать, начинает нарастать, распространяясь по всему телу...
– Не гневи Бога, Глеб! – строго отчитывает меня мать, наставив на меня острый пальчик, – как говорят врачи, ты легко отделался после такого мощного взрыва. Ох… Даже думать не могу, что было бы, если бы ты сел в машину…
– Как раз таки в этом случае всё было бы абсолютно понятно, – мрачно говорю я, – ладно, мам, не будем об этом. Так как там папа?
– Уже лучше. Его даже в стационар не клали. Прокапали капельницами и домой отправили. Он сейчас, кстати, договаривается с главврачом краевой больницы о твоем переводе.
– Ну и зачем этот цирк?
– Как «зачем»? – искренне удивляется мама, – там врачи лучше, условия, оборудование.
– Понятно, – нет, ну а смысл спорить, если они и так всё решили.
– Все. Закругляемся. Время для посещений закончилось, – врывается в палату девушка, с медицинским подносом в руках, – а Вам, Глеб Маркович, пора делать укольчик и спать.
– Да, да, конечно, – кивает мама и поворачивается ко мне, – Глеб, там за дверью стоит парень... – сердце пропускает один удар – ...он практически на коленях меня умолял разрешить ему тебя повидать, сказал, что он дизайнер твоего дома.
– Да, есть такой, – говорю как можно равнодушнее, хотя внутри все сжимается от радости и предвкушения, – пусть зайдет, – поворочаюсь к медсестре и обращаюсь уже к ней: – можно мне еще пять минут, пожалуйста?
– Ох, Глеб Маркович, – нарочито громко вздыхает она, – веревки из меня вьете этой своей улыбкой. Ладно, но только пять минут, а потом укол и спать.
– Спасибо.
– Завтра с утра мы с отцом к тебе заедем, – говорит мама, целует меня в щеку, гладит по голове и выходит вместе с медсестрой, – до завтра.
– Пока, мам, – бросаю я и замираю в ожидании.
Ровно через десять ударов моего сердца дверь в палату открывается и на пороге замирает бледный, осунувшийся и совершенно не знакомый мне Алик.
Из него словно всю жизнь высосали, настолько серым и безжизненным казалось его лицо. Глаза, мои любимые, невероятно красивые глаза потухли и поблекли. Губы потеряли свою очаровательную припухлость и цвет.
Боже, что же с тобой случилось? Неужели это из-за меня ты так плохо выглядишь? Но почему? Разве я для тебя что-то значу?
– Алик…
POV Алик
Все эти два дня, что Глеб не приходил в себя, стали для меня самыми мучительными в жизни. Изо дня в день, из часа в час я только и делал, что сгорал в пламени своего собственного ада.
Всё это время Макс был рядом со мною, как верная и заботливая курица наседка. Если бы не он, я бы, наверное, умер от голода и обезвоживания, потому что для меня перестали существовать такие банальные потребности, как еда, вода и сон. Кстати, о последнем. Им я забывался только благодаря сильнодействующему снотворному, которое где-то раздобыл для меня Макс.
- Предыдущая
- 35/65
- Следующая
