Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/73
- Следующая
Бывали дни, когда Василию казалось, что над ним витает смерть; он затихал надолго, и Клавдия в страхе прислушивалась к его дыханию. Лицо его горело, а в полуприкрытых глазах стояли слезинки. Василий невнятно бормотал, и только отдельные слова можно было разобрать: «Рота… не бояться огня… рабочего человека доконать хотите… Не грусти, земляк, наше время придет». Горячечные слова пугали ее, но она умела пересилить в себе страх.
Лежа часами на боку, Василий неотрывно смотрел в одну точку и думал. Думал о том, что ему только двадцать седьмой год, а какой долгий путь пройден. Восемь лет прослужил в купеческой лавке, три года проработал на заводе да столько же отсидел в Бутырской тюрьме. На фронте дрался с беспримерной русской храбростью. Не раз хотелось побить морду всем офицерам полка и крикнуть: «Теперь вяжите, судите!» — а в бой шел молодцом. Сейчас Василий уже твердо верил в то, что будет жить, но, по-видимому, ему предстоит вернуться на фронт писарем в штаб, а может, вестовым к какому-нибудь офицеру. На передовую его больше не тянуло — не раз вспоминал клубы вонючей гари, испепеленные дотла городки с торчащими трубами, кропотливый человеческий труд, превращенный в сплющенные куски железа и обгорелого дерева. Война представлялась ему теперь жестокой мясорубкой. Не думал он искать для себя теплого местечка и в тылу, хотел вернуться на завод слесарем-механиком. Легко сказать, а хватит ли сил?
Однажды, когда за окном бушевала метель, Клавдия подошла к постели Василия и, наклонившись, спросила:
— Газетку почитать хочешь?
Василий ожил. За время, что он лежал в госпитале, у него притупились всякие желания, исчез интерес к книгам, к которым он особенно пристрастился, когда служил на Мытищинском вагоностроительном заводе. Слова фронтовой сестры о том, что он не жилец на этом свете, подкосили его тогда, и вера в выздоровление вначале угасла, понизился интерес к жизни, а сейчас он час-другой может уже полежать на спине, быть может, даже скоро поднимется с постели и понемногу начнет ходить. И как это случается с каждым, кто чувствует с приливом физических сил жажду к жизни, Василий повеселел, стал разговорчивей.
— Спасибо, Клашенька, за заботу.
Она помогла ему сесть и подложила под спину подушку. Василий впился в газету «Казанский телеграф». Газета была большого формата, и он, сложив ее вчетверо, стал читать. Первое, что бросилось в глаза, сразу заинтересовало: «От штаба Верховного главнокомандующего. В Галиции, на фронте Средней Стрыпы, произошел ряд стычек. В районе Усечко противник пытался наступать, но был отброшен. На Черном море наши корабли успешно обстреляли немецкий миноносец, успевший скрыться». Из Петербурга сообщали, что уже целую неделю нельзя купить молока. Прибалтийский край, оказавшийся районом военных действий, совершенно потерян для столицы как поставщик молочных продуктов. В самой Казани в ресторане «Черное озеро» во время исполнения певицей Снежинской романса «Гай-да тройка, снег пушистый» сидевший за столиком в одиночестве поручик поднялся и крикнул: «Мы истекаем кровью на фронте, а здесь шансонетки распевают песенки. Глядите, как бы русский солдат не потопил бы вас всех в чертовом озере». Поднялся шум, скандал. Поручик перебил посуду, выхватил револьвер из кобуры и рванулся к эстраде, но его задержали, обезоружили и препроводили к коменданту города.
Под Новый год раненым выдали по пачке папирос и кулечку ландрина. Василий отдал подарок Клавдии.
— Папироски обменяй на газеты, — посоветовал он, — а ландрин возьми себе.
Спрятав в карман халата папиросы и леденцы, она взбила подушку, слежавшуюся под Василием, и дрожащим голосом, выдававшим ее волнение, предупредила:
— Петр Федорович наказал подготовить тебя на комиссию.
Василий недоуменно спросил:
— Что это за подготовка?
— Искупать, постричь, побрить, белье сменить. Не тебя одного, всех так готовят.
Невеселые мысли одолевали Василия. Хотя он уже ежедневно вставал и прохаживался с трудом по палате, хотя его сильный и выносливый организм сумел побороть тяжелый недуг, вызванный ранением, но отправляться снова в действующую армию вовсе не хотелось. Он не собирался выпрашивать отставки у членов комиссии, но верил, что совесть не позволит им послать на фронт инвалида, которому нужно длительное время, чтобы окрепнуть.
Заседание комиссии происходило в госпитале. Клавдии не полагалось присутствовать на заседании, но сам Петр Федорович приказал ей:
— Перед осмотром сними бинты с твоего георгиевского кавалера.
Клавдия надела на Василия чистую нательную рубаху, которую сама накануне тщательно отгладила дома, накинула на его плечи халат и повела на второй этаж, где заседала комиссия. Опираясь одной рукой на перила, а другой на плечи Клавдии, он с трудом поднимался по железным ступенькам крутой лестницы, боясь согнуть спину. Ему казалось, что затянувшаяся на спине кожа лопнет, и тогда придется начать лечение сызнова. Испытать еще раз перенесенные боли было бы для него невыносимо.
Осмотр длился недолго. Присутствовавший на комиссии уездный воинский начальник посмотрел на лиловую спину Василия и скривился:
— Пусть идет на все четыре стороны.
Слова больно задели Василия. Он знал, что воевать уже не может, но его возмутил тон, словно его выбрасывали, как отработанный материал.
— На фронте, ваше превосходительство, — рискнул он сказать, — гнали только в одну сторону — на запад, а теперь мне, кавалеру двух георгиевских крестов и двух медалей, предлагают еще три стороны.
Генерал смутился:
— Ты меня, солдатик, плохо понял. Я говорю, что воевать тебе больше не с руки.
— Понял, ваше превосходительство, — с трудом сдержал гнев Василий.
Комиссия без возражений пришла к выводу, что унтер-офицер к прохождению военной службы не пригоден и подлежит увольнению из армии с белым билетом и 96 рублями годовой пенсии.
Василий, в конце концов, был рад этому решению, но когда он с помощью Клавдии сходил со второго этажа, то без умысла заглянул ей в глаза:
— Все это хорошо, но дальше как жить буду?
— Переедешь ко мне, а там будем думать, — ответила она так, словно давно уже решила этот вопрос.
Никакой перспективы у Василия не было. В чужом городе без денег и работы — а работать он все еще не мог — ему оставалось просить милостыню, выставив напоказ свои кресты и медали, и поселиться в какой-нибудь ночлежке, опускаясь постепенно на дно жизни. Ехать же домой в Ярославскую губернию в тягость оставшимся в живых родителям он не мог и потому молчаливо принял предложение Клавдии.
Клавдия хлопотливо помогла Василию улечься на кровать и поспешила в укромный уголок — хотелось сполна прочувствовать охватившую ее радость.
Василий остался один со своими мыслями, но сосредоточиться на них не смог — его отвлек сосед:
— Чего там тебе сказали?
— Уволили с белым билетом.
— Пофартило.
— Разбитым быть — лучше жить? — раздраженно спросил Василий.
— А червей в земле кормить? — в свою очередь спросил сосед.
— И этак плохо, и так не сладко, — согласился Василий и задумался: «Какой же выход? Войну надо: кончать, но как это сделать? Попробовал бы сказать об этом в окопах — меня бы предали суду и расстреляли. Между собою, правда, говорили, но только шепотом и с оглядкой. То ли дело на заводе — рабочие знают, чего хотят. Там и вожаки есть, а на фронте каждый сам по себе, да и начальство на каждом шагу подслушивает. Вот бы сейчас повстречаться со студентом Ковалевым, он бы мне растолковал, что делать».
Перед уходом из госпиталя Клавдия подошла к Василию, расспросила, надо ли чего-нибудь, и, как бы мимоходом, бросила:
— На будущей неделе отвезу тебя к себе.
Василий посмотрел ей прямо в глаза:
— Клаша, не бери на себя обузу. — И, повременив, добавил: — Да и мужик твой ненароком вернется.
Клавдия чутьем понимала, что, чем больше Василия уговаривать, тем сильнее он будет упорствовать; лучше всего не убеждать, а делать по-своему. Уж если она на что решилась, то добьется своего. Кто знает, может, Василий принесет в дом и счастье, и детей, и уют. Двухкомнатная ее квартирка небольшая, но чистая, всегда прибранная. Весной Клавдии пойдет тридцать пятый год. Неужели же весь век ей маяться одной, не знать близкого человека, не заботиться ни о ком? Правда, Василий еще слаб, беспомощен, но вернутся же когда-нибудь к нему силы, расправит он плечи. Лицом он красив и характером хорош: незлобив, неболтлив, рассудительный, а главное, с добрым сердцем. Все будет так, как она задумала. Но порой закрадывалась мысль о возможном возвращении мужа, и тогда Клавдия терялась, все ее планы рушились.
- Предыдущая
- 4/73
- Следующая
