Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман - Страница 24

• Предыдущая
• 24/74
• Следующая

В языке тайпи сложная грамматика. В миссии на одном из Сандвичевых островов я видел таблицу спряжения гавайского глагола по всем временам и наклонениям. Она покрывала всю стену, и ума не приложу, кто был бы в состоянии ее запомнить.

Я пробыл в долине три месяца и стал тяготиться положением пленника. Не было ни одного человека, с которым я мог бы свободно разговаривать, делиться своими мыслями, не было никого, кто посочувствовал бы моим страданиям. Сколько раз я вспоминал о Тоби… Было ужасно сознавать свое полное одиночество. И все же я делал все, что было в моих силах, чтобы казаться спокойным и веселым. Я понимал, что стоит только показать свое недовольство или желание бежать – и я испорчу дело.

Болезнь моя вернулась с прежней силой, а врачебную помощь я мог найти только за горами. Кроме того, я был полностью зависим от людей, в руках которых находился.

К кровельной балке дома Кори-Кори были подвешены различные тючки, завернутые в таппу. Многие из них я не раз видел в руках туземцев. Но были три пакета, висевших над тем местом, где я обычно лежал, своеобразный вид которых возбуждал мое любопытство. Несколько раз я просил Кори-Кори показать мне их содержимое, но туземец отказывался.

Однажды я на удивление рано вернулся из дома Тай, и мой приход явно поверг обитателей хижины в величайшее смущение. Они устроились на циновках, и я заметил, что таинственные свертки спущены по веревкам, тянувшимся из-под крыши до пола, и туземцы рассматривают их содержимое. Кори-Кори пытался удержать меня, но я вырвался из его рук и увидел три человеческие головы.

Одна голова была в полной сохранности, и я понял, что она подверглась какому-то процессу, который придал ей вид мумии. Две длинные пряди волос были скручены пучками на макушке. Ввалившиеся щеки, ряд блестящих зубов между ссохшимися губами… Глазные впадины были прикрыты кусочками жемчужной раковины с черной точкой посредине.

Две головы принадлежали островитянам, а третья – белому человеку. Ее поспешно спрятали от меня, но одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что я не ошибся в своей страшной догадке.

Казалось, я понял, что произошло с моим товарищем. Мне хотелось сбросить куски ткани и подтвердить терзавшие меня ужасные сомнения. Но прежде чем я пришел в себя, свертки уже были подняты и болтались над моей головой. Туземцы с шумом окружили меня и старались убедить, что головы эти принадлежали трем воинам из племени гаппар, убитым во время сражения. Эта ложь увеличила мою тревогу, и я немного успокоился лишь после того, как сообразил, что все три свертка я видел еще до того, как исчез Тоби.

Мое настроение ухудшилось еще более. Я не вполне верил тайпи, когда они говорили, что не едят человеческого мяса, но поскольку ни разу за все время пребывания в долине не видел, чтобы это происходило, надеялся, что буду избавлен от ужаса быть свидетелем такого пиршества. Увы, мои надежды не оправдались.

Через неделю, когда я был в доме Тай, послышались звуки, оповещавшие о военной опасности, и туземцы, схватив оружие, устремились в бой с гаппарами. Все повторилось, только на этот раз я услышал со стороны гор по крайней мере пятьдесят мушкетных выстрелов. Через час или два громкие песнопения возвестили о приближении победителей.

Я стоял рядом с Кори-Кори, когда многочисленная толпа островитян с дикими криками вышла из рощи. В середине шли четыре человека, один впереди другого на равном расстоянии шагов в восемь или десять; они несли на плечах шесты с привязанными к ним тремя длинными узкими тюками, которые были завернуты в широкие пальмовые листья и сколоты бамбуковыми щепочками. То там, то здесь виднелись пятна крови, так же как и на голых телах воинов. Бритая голова первого воина была изуродована глубокой раной с потеками запекшейся крови. Этот туземец, казалось, падал под тяжестью, которую нес. Татуировка на его теле покрылась кровью и пылью, воспаленные глаза беспокойно бегали, и весь вид его указывал на сильные страдания. Но все же он в каком-то возбуждении довольно быстро продвигался вперед, а окружающая толпа подбадривала его криками. У остальных воинов руки и грудь были в ранах, и они выставляли их напоказ. Эти четверо, наиболее проявившие себя в последней стычке, удостоились чести нести тела врагов в дом Тай.

Мехеви шел рядом с ними. В одной руке он нес мушкет, с подвешенным к нему небольшим холщовым мешочком с порохом, а в другой – короткий дротик, который он торжественно рассматривал. Он вырвал этот дротик у знаменитого гаппарского бойца, бежавшего и настигнутого им на вершине горы.

На незначительном расстоянии от дома воин с раненой головой, два или три раза споткнувшись, упал на землю; другой успел подхватить конец его шеста и положить себе на плечо.

Возбужденная толпа островитян размахивала оружием и издавала торжествующие крики. Я хотел внимательнее приглядеться к шествию; но едва оно остановилось, как Кори-Кори дотронулся до моей руки и предложил вернуться домой. Я отказался, но Кори-Кори повторил свою просьбу – с необычной настойчивостью. Я еще раз отказался и хотел уйти, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку; обернувшись, я увидел Моу-Моу, одноглазого вождя. Его щека была проткнута копьем, и рана придавала еще более страшное выражение его покрытому татуировками лицу. Воин, не произнеся ни слова, указал на нашу хижину, и Кори-Кори подставил мне спину, чтобы я мог на нее забраться.

Я отклонил его предложение, но согласился удалиться и в некотором удивлении медленно пошел по площадке. Я решил, что островитяне готовились к какому-нибудь ужасному обряду, при котором мне присутствовать не полагалось.

Проходя через толпу, я со страхом и любопытством взглянул на три тюка, положенные на землю. И хоть я не сомневался в том, что в них находится, все же толстая ткань помешала мне различить в них контуры человеческого тела.

На следующее утро, как только взошло солнце, меня разбудили те же звуки, которые я слышал на второй день празднества. Все обитатели дома, за исключением Кори-Кори и стариков, облачившись в нарядную одежду, отправились в священную рощу.

Я предложил Кори-Кори прогуляться к дому Тай, но он решительно отказался и, чтобы отвлечь меня от мысли об этом, предложил отправиться к ручью. Мне пришлось согласиться.

Когда мы вернулись домой, все туземцы уже лежали на циновках, хотя звук барабанов все еще доносился из рощи.

Остаток дня я провел с Кори-Кори и Файавэй, бродя по удаленной части долины. Когда я посматривал в сторону священной рощи, Кори-Кори кричал:

– Табу! Табу!

Во многих домах, в которые мы заходили, я видел их обитателей, отдыхающих на циновках или занятых домашней работой. Но среди них не было ни одного вождя или воина. Когда я спрашивал некоторых, почему они не в святилище, они отвечали, что пиршество предназначено не для них, а для главных вождей.

Все это подтверждало мои подозрения – в Нукухиве я часто слышал, что не все племя принимает участие в людоедских пирах, а только вожди и жрецы.

Шум барабанов продолжался весь день, приводя меня в неописуемый ужас. На следующий день, когда эти звуки затихли, я решил, что пиршество окончилось.

Я снова попросил Кори-Кори пойти погулять к дому Тай. В ответ он показал пальцем на только что вставшее солнце и затем в зенит, объявляя, что наш визит должен быть отложен до полудня. Дождавшись назначенного часа, мы отправились в священную рощу. Там не было никаких признаков страшного пира. В доме Тай Мехеви и еще несколько вождей возлежали на циновках. Мехеви принял меня, как всегда, по-дружески и не сделал ни намека на недавние события.

Уходя, я заметил довольно большую, выточенную из дерева посудину, накрытую деревянной крышкой и похожую на маленькое каноэ. Она была окружена невысокой балюстрадой из бамбука, не больше фута высотой. Я не мог побороть любопытства и, проходя мимо, приподнял крышку. В тот же миг вожди, следившие за мной, громко закричали:

• Предыдущая
• 24/74
• Следующая