Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман - Страница 19

• Предыдущая
• 19/74
• Следующая

– Как живешь? Давно ли ты здесь? Нравится тебе эта бухта?

Если бы я был одновременно пронзен тремя копьями гаппаров, я не был бы ошарашен больше. Не помню, что я ответил. Но когда самообладание вернулось ко мне, я подумал, что у этого человека я могу узнать все о Тоби. Я начал расспрашивать о своем товарище, но Марну ничего не знал. Тогда я спросил, откуда он пришел. Он ответил, что из Нукухивы.

– Я под защитой табу, я иду в Нукухиву, я иду в Тайор, я иду в Тайпи, я иду повсюду, никто не тронет меня – на мне табу.

Я спросил, где и как он выучился английскому языку. Сначала он избегал отвечать на этот вопрос, но затем сказал, что еще мальчиком был взят в море капитаном торгового судна, с которым пробыл три года, прожив часть времени в Сиднее, в Австралии.

Марну хотел узнать историю моего появления в долине Тайпи. Слушал он с интересом, но как только я упомянул о Тоби, он попытался сменить тему разговора. Я заподозрил и его в обмане, но намекнул, что хотел бы под его покровительством вернуться в Нукухиву. Он заявил, что это невозможно, уверяя, что тайпи ни за что не согласятся выпустить меня из долины. Я заклинал его заступиться за меня перед туземцами и получить от них согласие на мое освобождение. В конце концов он обратился к вождям, но ему ответили свирепым отпором и неодобрением. Марну старался успокоить толпу, и через несколько минут крики и шум стихли.

Я обратился к Мехеви, чтобы рассеять дурное впечатление. Но вождь был в гневе. Марну явно желал добиться снисхождения ко мне и старался развлечь толпу, но безуспешно. Тогда он с достоинством поднялся, чтобы уйти. Никто не удерживал его. Помахав рукой, он взглянул на меня с сожалением и упреком. Я глядел ему вслед, предаваясь мрачным размышлениям.

Марну пользовался среди тайпи большим уважением. Его встретили в долине очень радостно и почтительно, но, несмотря это, стоило ему только обмолвиться о том, чтобы меня отпустили, от доброжелательности не осталось и следа, да к тому же и жизнь его оказалась под угрозой!

Мехеви, стоило мне только выказать желание вырваться на свободу, отвернулся от меня, остальные туземцы негодовали, и даже Кори-Кори был возмущен…

Напрасно ломал я голову, пытаясь объяснить желание этих людей не отпускать меня…

Я надеялся, что тайпи поверят, будто я смирился с пленом. Я должен был притворяться спокойным и довольным, чтобы улеглись их подозрения. Тогда я снова завоюю их доверие и, возможно, сумею бежать.

До встречи с Марну я пробыл в долине, наверное, месяца два. Болезнь моя еще давала себя знать, но боли уже не мучили, я мог ходить и упражнять ногу. Можно было надеяться на скорое выздоровление. Успокоившись и решив бесстрашно смотреть будущему в глаза, я предался радостям жизни в Тайпи.

Знакомясь с нравами обитателей долины, я не переставал изумляться всеобщему веселью и тому, сколько восторга и счастья эти люди, не отягощенные заботами, умели получать от самых простых вещей.

Можно ли представить себе серьезных членов нашего общества, наслаждающихся стрельбой из пугачей? А все население долины Тайпи дней десять предавалось этой забаве, визжа от восторга.

Однажды я играл с забавным маленьким, лет шести, тайпи. Он бегал за мной с длинным бамбуковым шестом и, настигнув, беспощадно им избивал. Я выдернул у него шест и подумал, что из этой палки можно сделать игрушечный мушкет, каким играют дети во всем мире. Я ножом проделал в бамбуке два длинных параллельных желобка, перемычку между ними перерезал, отогнул и зацепил за зарубку. Теперь стоило отпустить полоску бамбука, как любой небольшой предмет, помещенный перед ней, летел по трубке.

Если бы я хоть немного представлял себе, какой успех будет иметь этот мушкет, я получил бы патент на изобретение! Малыш в восторге умчался прочь, и через некоторое время меня обступили туземцы старики, воины, юноши, женщины, девушки, дети – все хотели получить такой мушкет, из бамбуковых палок, которые каждый держал в руках…

Часа три или четыре я, не разгибаясь, мастерил ружья, но потом передал секрет одному сообразительному юноше…

Теперь по всей долине звучали выстрелы и происходили перестрелки и сражения. То засада располагалась в лесу, то в хижине, то за выступом террасы… Зеленые гуавы, семечки, ягоды летели отовсюду, и я начал бояться пасть жертвой собственного изобретения.

Но постепенно увлечение прошло, хотя еще долго в любое время дня можно было слышать в долине выстрелы пугачей.

Когда я покинул судно, на мне была брезентовая матросская обувь, но от лазанья по скалам и по каменным осыпям они пришли в такое состояние, что была уже ни на что не годна. Однако старик Мархейо необычайно ловко приспособил их к делу.

Любой предмет, принадлежащий мне, считался у туземцев почти священным – я, например, как-то обнаружил, что несколько дней мои старые сандалии простояли в хижине Мархейо, никем не тронутые, там, где я их бросил. Однако потом они исчезли. Я не беспокоился, решив, что Тайнор попросту вышвырнула этот хлам. Но оказалось, что я ошибся.

Однажды я заметил, что старый Мархейо хлопочет возле меня, почти превосходя услужливостью Кори-Кори. Он даже предложил отнести меня на спине к ручью, а когда я решительно отказался, продолжал суетиться вокруг, словно старая верная собака. Поначалу я никак не мог понять, что происходит. Но когда никого из домочадцев поблизости не было, он разразился целой пантомимой, то указывая мне на ноги, то поднимая руки к стропилу, с которого свисал небольшой сверток. Постепенно я начал догадываться, что означает это его представление, и знаком велел спустить сверток. Он повиновался, и, когда развернул кусок таппы, в нем, к моему изумлению, оказались мои сандалии.

Желание его было мне понятно, и я подарил ему эту рваную и заплесневевшую пару обуви, хотя зачем она ему, не имел совершенно никакого представления.

В тот же вечер старик явился во всей красе – он торжественно приближался к дому, с серьгами в ушах, с копьем в руке, а вокруг шеи, связанные полоской коры, висели, как роскошные украшения, мои ветхие сандалии… С тех пор эти брезентовые подвески стали обязательным элементом парадного одеяния Мархейо.

Наиболее важным в долине было производство местной ткани – таппы, известной по всему Полинезийскому архипелагу. Первоначальная работа состоит в сборе некоторого количества молодых побегов дерева, широко распространенного на этих островах. Верхняя зеленая кора с них сдирается, и остается тоненькое волокнистое вещество, плотно прилегающее к ветке, от которой его нужно осторожно отделить. Когда наберется достаточное количество волокон, их завертывают в широкие листья и для прочности обвязывают веревкой. Затем сверток кладут на дно какого-нибудь ручья и придавливают тяжелым камнем, чтобы его не смыло течением. Там он киснет два или три дня, после чего его извлекают для просушки на свежем воздухе. Процесс повторяют несколько раз. Волокна становятся вялыми, нежными и гибкими. Отдельные полоски раскладываются рядами на гладкой поверхности, где их колотят, не очень сильно, небольшим деревянным молотком. После битья материал смешивается в ком, который снова мокнет в воде, и из него постепенно тянут нитку любой толщины, как бы выковывая ее молотком. Из этой нитки ткут материал нужной плотности. Затем таппу расстилают на траве для просушки и беления. Скоро она приобретает ослепительную белизну. Иногда – еще в первых стадиях – материал окрашивается растительными соками; преобладают коричневый и светло-желтый цвета, но тайпи предпочитают белую окраску.

Мы вставали не очень рано и все вместе направлялись к ручью. Здесь мы купались. Свежий утренний воздух и прохладная вода придавали бодрость душе и телу. Обратно мы с Файавэй шли, держась за руки, с чувством необычайной доброты ко всему миру и особой благосклонности друг к другу; Кори-Кори веселил нас своими шутками. Некоторые из наших спутников, проходя мимо кокосовых пальм, останавливались, чтобы набрать плодов к завтраку, а старики подбирали по дороге сухие палочки для разведения огня.

• Предыдущая
• 19/74
• Следующая