Контроль - Суворов Виктор - Страница 31
- Предыдущая
- 31/59
- Следующая
До чего же ум человеческий доходит. Все оказалось так просто. Ручки в шкафах с пониманием придуманы. Как захлопнулся в шкафчик, так там и сиди. Дверь открывается только снаружи.
– Внимание, заключенные! Бушлаты снять!
Неудобно в шкафу бушлат снимать. Больно отсеки узкие. На этот случай дырочки вентиляционные придуманы. Штыки у нас длинные и тонкие, в любую дырочку проходят. Так теми штыками нерадивых в пузо: шевелись, падла!
– Внимание, заключенные! Обувь снять!
Это труднее. Не согнуться в шкафу. Только если колено к подбородку тянуть, шнурки развязывать. Опять нерадивым штыками попадает. Оно вроде и не убийственно, а все одно противно. Штыком по ребрам.
– Внимание, заключенные! Всем повернуться лицом к стене, руки назад.
Пошли охранники вдоль шкафов: кому, падло, сказано: мордой к стене развернуться! И штыком туда в дырочку, штыком. Руки назад приказано!
Дядя Вася, вязальщик, закряхтел – теперь его время.
Стоит арестант в шкафу, спиной к двери, руки назад. Открывается дверь, что он может сделать против двух штыков и двух собак? А собаки от нетерпения повизгивают. Но собак больше к работе не допускают. Дядя Вася-вязальщик и так справляется. У него на поясе проволоки стальной пучок. Проволока заранее кусками нарублена: обернул вокруг кистей, да кусачками и затянул. И выходи из шкафа. Нечего там больше делать.
– Первого забирай!
И пошел расстрел в две цепочки. В два потока.
Стоит Холованов над ямой, постреливает. Некто в сером рядом – вторым номером. Один стреляет, другой пистолеты перезаряжает. Потом ролями меняются.
Рядом второй поток. Там товарищ Ширманов с подручным.
А ребята знай вязаных подтаскивают. Из шкафа исполняемого выдергивают, руки связанные вздернут вверх за спиной, так чтоб голова ниже пупа угнулась, и бегом его к яме. У ямы руки еще выше к небу вздернут, чтоб на колени пал, а Ширманов ловко эдак в тот самый момент – бац в затылок.
Чем хорошо из пистолета исполнять? Тем, что у пистолета пуля тупоконечная. У винтовочного патрона (он же и к пулемету) пуля остроконечная. Она на дальние расстояния предназначена летать. Та прошивает насквозь. А пистолетная тупоголовая – толкающая: идущего на тебя – остановит, стоящего на коленях – опрокинет. Пистолетная пуля тем хороша, что не только убивает на краю стоящего, но и толкает его в яму.
– Товарищ Ширманов, дайте пострелять немножко.
– Ну, постреляй.
Встал на место веселый гармонист Ваня Камаринский и пошел стрелять. Только успевают подтаскивать! Ваню сменил Семка Белоконь. На другой цепочке тоже замена – дядя Вася-вязатель прибежал: всем пострелять хочется.
Всем работы на расстреле хватает. Конвой вторую партию подогнал, по шкафам разогнал: бушлаты снять, сапоги снять, мордами к стене!
Воры перекованные бушлаты вяжут в связки по десять, а обувь – гроздьями. Тут порядок должен быть: сначала сапоги и ботинки в пары связать, потом пары по размерам разобрать, потом в связки связать – и в машину. И бушлаты в машину грузят. Всякие бушлаты. Рваные в основном. Но попадаются и ничего. Перекованные, не будь дураками, свои бушлаты скинут, вроде от жары, и в общую кучу их. А из общей кучи хвать другой, который получше. И ботинок куча. И там попадаются не очень рваные. Так перекованные их себе. А свои – в кучу.
Конвой на это не реагирует. Не один ли конвою черт. Главное, чтоб потом бушлатов и ботинок по количеству правильно было. И если перекованные подменили свое на чужое, так это делу не вредит. Работа у перекованных нервная, пусть пользуются.
Дело вроде простое. Бац, бац. И еще – бац, бац. Но требует времени. Пригнали третью партию. Разогнали по шкафам. Раздели, повязали. Постреляли. Еще одну пригнали. По шкафам разогнать – минутное дело. И раздеть – не проблема. Не проблема и стрелять. Вязать проволокой – вот в чем загвоздка. Бросил Ширманов всех исполнителей на вязание. Чтоб не по одному вязать, а сразу человек по пять-шесть. Помогло. Быстрее дело пошло.
И перекованным веселее. Только сменили бушлаты, а тут новая партия раздевается. Глядишь, бушлатик и лучший окажется. И ботиночки попадаются. Из четырехсот человек у кого-то да и окажутся новые ботинки. И бушлат можно выбрать – залюбуешься. Так что после пятой партии перекованные все в новеньких бушлатах, все новыми ботинками поскрипывают. Двенадцать их человек. Правда, работу их легкой не назовешь. Яма – чья работа? Их работа. Но яму не только выкопать надо. В яме работать надо. Трупы по яме растаскивать. Трупы укладывать надо. По краям порядочком, посредине – навалом. Настреляют человек двадцать, стоп стрельбе, перекованные – в яму, укладка.
Исполнители качественно работают, но такова уж человеческая порода: голова прострелена, а он еще жив. Тогда заявка наверх: тут один шевелится, добейте. Или сами перекованные добивают ломом. Исполнители тоже помогают, как настреляют человек двадцать, так перед тем, как перекованных на укладку пустить, в кучу стреляют.
Для верности.
В два часа тетя Маша обед подвезла: что, работнички, проголодались?
Холованов к народу обращается: сейчас обедать будем или дело закончим? Строгий он командир, но работа идет напряженная, и в такие моменты люди сближаются. Люди понимают друг друга с полуслова, субординация сейчас только мешает. Потому Холованов в таких ситуациях демократичен: что, мужики, скажете?
А что скажешь? Оно и так хорошо, и так. Неплохо бы дело завершить, а потом отобедать. Сделал дело – гуляй смело. С другой стороны – дела вроде и немного, всего две партии осталось с хвостиком, но ведь ямы закапывать, акт о проделанной работе составлять, да то, да се. В общем, давай обедать.
Полянка у самой ямы восхитительная. Разбросали одеяла на траве. Вроде скатерти. Тетя Маша раскладывает хлеба душистого краюхи, помидоры горками, огурцы, в котелки борщ разливает. А водки – ни грамма. Водка только до и после. Строгая:
– А ну, все руки мыть!
Говорят знающие люди, что сновидения мимолетны. Нам иногда кажется, что сновидение тянулось много часов, а оно проскочило в секунды. Просто интенсивность работы мозга во сне совсем другая. Во сне наш мозг живет отдельной от нас жизнью, он может дремать, но может вдруг взрываться чудовищным извержением мысли. Во сне наш мозг может помимо нашей воли слагать бессмертные сочетания слов и звуков, превращая их в стихи и мелодии, во сне наша мысль может блуждать в миллионах тупиков бесконечных лабиринтов, а может стремительно рваться вперед и вверх к открытиям, опровергая и опрокидывая истины, которые опровергнуть нельзя. Во сне наш мозг в тысячи раз смелее. Он способен найти решения неразрешимым задачам. Он способен увидеть будущее. И не зря мы иногда попадаем в ситуацию, которую раньше видели в сновидениях.
Говорят, что и в момент смерти наш мозг работает совсем не так, как в жизни. Когда приток крови к мозгу прекращается, мозг как бы взрывается в своем последнем сверхмощном импульсе. И совсем не зря те, кто чудом избежал смерти, но уже был в ее когтях, рассказывают, что в самый последний момент видели всю свою жизнь в миллионах подробностей. Совсем не зря в момент катастрофы время как бы растягивается. Мы видим несущийся на нас локомотив так, как будто видим кадры замедленного фильма. Но время не растягивается, просто в оставшиеся мгновенья мы способны увидеть и осознать гораздо больше, чем в обстановке нормальной.
Смотрит Настя в лица расстреливаемых, замирая от восторга и ужаса. В момент, когда пуля пробивает человечью голову, лицо убиваемого выражает столько эмоций, словно в доли секунды человек смог услышать сразу весь «Реквием» Моцарта или прочитать «Шинель» Гоголя.
Каждому свое. Один в момент смерти переполнен яростью, другой – неутоленной жаждой мести, третий вдруг понимает сладость смирения и умирает в блаженстве, прощая врагов. Разные в людях чувства, но ясно Насте, что чувства убиваемых не мимолетны. Время для них течет совсем не так, как для тех, кто пока остается жить. За доли секунды, за самые последние доли убиваемые успевают прожить, понять и прочувствовать больше, чем успели за долгие годы, а может быть, больше, чем за всю жизнь.
- Предыдущая
- 31/59
- Следующая
