Исчезнувший фрегат - Иннес Хэммонд - Страница 24

• Предыдущая
• 24/82
• Следующая

— А вы спрашивали его об этом?

— Нет.

Пока подошедший официант наполнял наши чашки кофе, все молчали.

— Вы же понимаете, иногда задавать вопросы довольно опасно, — сказал Родригес, склонившись над столом.

— Так вы полагаете, что он опасен?

— Нет, этого я не говорил. Только то, что человек мало-помалу учится быть осторожным. Особенно если он писатель. Вспомните, что стало с тем вашим парнем-индийцем, который писал о Коране.

— В вашей книге нет ничего богохульного. Никто не проклинал вас и не заказывал. Чем же вы так напуганы?

Последовала напряженная пауза, пока они молча смотрели друг на друга.

— Тем, за что ему дали прозвище Angel de Muerte?

— Нет, нет, — решительно замотал головой Родригес. — Это, скорее, связано с его разведкой в Гус-Грин. Она обернулась очень тяжелым боем. Его морские пехотинцы неожиданно напоролись на английских десантников и, обороняясь, засели в заброшенных окопах. Под командованием Гомеса они отважно сражались до последнего и почти все погибли. Видимо, тогда он и получил такое прозвище — Ангел смерти.

Он говорил по-английски, медленно произнося каждое слово, как будто наслаждаясь их звучанием.

— Это случилось как раз перед тем, как он был отозван самим Лами Дозо[64]. Его штурманские навыки понадобились в Рио-Гранде, и именно тогда он с обеих сторон своего самолета написал «Angel de Muerte», чтобы на транслируемой для англичан частоте говорить, что «Ангел смерти» летит со своими французскими ракетами убивать.

— Значит, это его прозвище никак не связано с «исчезнувшими»?

Немного помолчав, Родригес неуверенно пожал плечами.

— Кто знает? Как я уже говорил, слухи кое-какие ходили. Это все, что мне известно.

— Вы его об этом спрашивали?

— Прямо не спрашивал. Говорю же вам, опасно задавать такие вопросы. Но я наводил справки. Никто ничего не смог сказать мне наверняка. Никаких фактов не зафиксировано.

— Но он учился в Escuela Mecanica de la Armada?

— Si[65].

Тогда Уорд спросил его, что случилось с отцом Айрис Сандерби, Хуаном Коннор-Гомесом.

— Он покончил жизнь самоубийством. Об этом я писал в книге. Он был председателем совета директоров и финансовым директором «Гомес Эмпориум» — большого магазина в центре Буэнос-Айреса. Когда магазин сгорел, он лишился всего, так что…

Он пожал плечами.

— Вы писали, что его арестовывали.

— Да. У компании возникли проблемы. Это было в начале Мальвинского инцидента. Возникли подозрения, что он сам поджег свой магазин. Вы понимаете, для получения страховки. Но ничего доказать не смогли, и его освободили. Это было примерно за год до его самоубийства. Страховое агентство до сих пор оспаривает это дело в суде.

— А его второй сын? Что стало с Эдуардо? Вы ничего не пишете о нем, кроме того, что он был биологом и что на два года уезжал работать над созданием химического оружия в научно-исследовательском учреждении в Портон-Даун, в Англии. Вы не сообщаете, что с ним стало.

Принесли еще текилы, и Родригес сидел, молча глядя на желтовато-зеленую жидкость в своем бокале.

— Так что же?

— Я не знаю, — сказал он, пожимая плечами. — Не знаю, что с ним стало.

— Он один из Desaparecidos?

— Возможно. Я не знаю. Через несколько месяцев после того, как он вернулся из Англии, он купил билет на самолет в Монтевидео, в Уругвай. После этого никто ничего о нем не слышал.

Тогда Уорд перевел разговор на прошлое семьи Гомес. Они снова стали говорить по-испански, поэтому я не знал, о чем конкретно шла речь, а только в общих чертах благодаря именам, которые они упоминали: Айрис Сандерби, конечно же, также ее деда, Конноров, в частности Шейлы Коннор. Помимо этого постоянно повторялось имя Розали Габриэлли. Вдруг глаза Родригеса округлились.

— Me acusas a mi? Por que me acusas? No escondo nada[66].

Его взгляд метнулся к двери.

— Ладно, успокойтесь. Я ни в чем вас не обвиняю.

Уорд подался вперед, пристально глядя в лицо аргентинцу.

— Все, что я хочу у вас узнать, — это нынешнее местонахождение этого человека.

— Говорю вам, не знаю.

Шотландец ударил левой рукой по столу, разливая кофе из чашки, которую он только что вновь наполнил.

— Вы врете. Скажите мне его адрес…

Родригес вскочил на ноги.

— Не нужно со мной так разговаривать! Вы не имеете права. Если я говорю, что не знаю, значит, так оно и есть.

— Чушь!

Он снова шарахнул по столу и прибавил тихим зловещим голосом:

— Он в Перу. Вы должны сказать мне, где именно…

— Нет, я ухожу прямо сейчас.

В мгновение ока Уорд оказался на ногах, хватая писателя за запястье своей правой, одетой в перчатку, рукой.

— Сядьте! Вы еще не допили.

— Нет-нет, я ухожу.

Лицо Родригеса перекосилось от боли, когда искусственные пальцы стиснули его руку, заставляя его медленно пятиться к своему стулу.

— Dejame ir![67] — буквально завопил он.

— Я отпущу вас, когда вы мне дадите его адрес. Сядьте!

Уорд толкнул писателя на стул.

— У вас есть ручка? — спросил он меня, продолжая сжимать запястье Родригеса, не давая ему сбежать.

Я кивнул, и он сказал:

— Дайте ему еще вон ту бумажную салфетку, пусть на ней напишет адрес.

Родригес продолжал сопротивляться, и краем глаза я увидел, что на нас обеспокоенно смотрит хозяин. Я подумал, что он может в любую минуту позвонить в полицию. Уорд снова наклонился, давя своей массой на руку писателя, которую он по-прежнему удерживал. Родригес пребывал в замешательстве, переводя взгляд с Уорда на остальных посетителей ресторана, молча за нами наблюдающих. Потом он вдруг осел на свой стул, медленно потянувшись за ручкой, которую я ему протягивал. Она слегка подрагивала, пока он писал, затем он пихнул салфетку через стол, и напряжение покинуло его тело, когда Уорд отпустил его и подхватил бумажку.

— Кахамарка?

Он передал салфетку мне.

— Почему Кахамарка?

— Там он живет.

— Да, но почему? Почему там, а не в Лиме, не в Трухильо или в Куско?[68]

Аргентинец покачал головой, пожимая ссутуленными плечами.

— У него там гасиенда. Гасиенда «Лусинда».

— В Кахамарке. Где это?

Лицо Родригеса не выражало ничего.

— Ладно, вы там не были, вы говорили. Но вы ведь достаточно любопытны, чтобы найти город на карте? Так где это?

Немного помолчав, Родригес сказал:

— Кахамарка на севере Перу. Вдали от побережья, за Андами.

Уорд кивнул:

— Теперь вспомнил. Это там, где Писарро заманил в засаду вождя армии инков, верно?

Он неожиданно улыбнулся.

— Очень характерно.

Помолчав, как будто для того, чтобы его слова получше дошли, он продолжил, медленно и назидательно:

— Писарро был головорезом. Жадным жестоким мерзавцем.

— Он был храбрецом, — проворчал Родригес.

Они словно говорили о ком-то, с кем были знакомы.

— О да, он был тем еще храбрецом.

Уорд обернулся ко мне:

— Если вы почитаете Прескотта, то у вас сложится представление, что Писарро перешел Анды и уничтожил Великую империю инков, имея в своем распоряжении всего сорок кавалеристов и шестьдесят пехотинцев. Но это не совсем так, не правда ли?

Он снова обернулся к Родригесу.

— У него было огнестрельное оружие и доспехи, и Бог всех католиков за спиной, и поддержка целой армии союзников среди индейцев. И все же, согласен с вами, то был невероятный успех. Храбрый, очень решительный, очень стойкий человек, — продолжил он негромким, но выразительным голосом. — Не джентльмен, как Кортес, но крестьянин, с присущей крестьянам хитростью и жадностью. В мафии он бы пришелся ко двору.

• Предыдущая
• 24/82
• Следующая