Больше, чем страсть - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/60
- Следующая
– Увы, никак. Ты ничего не сможешь с этим сделать, – с сочувствием произнес Даниил, – у нее на самом деле уникальные способности и талант. И, как я понял, к тому же трудолюбие? – Он посмотрел вопросительно на Максима Кузьмича, мудро помалкивавшего до поры.
– Еще какое! – подтвердил тот. – Я бы сказал, железная упертость.
– А это для цирковых артистов основное, – кивнул Казарин, снова посмотрел на Надю и, стараясь произнести это помягче, сказал жесткую правду: – Тебе придется ее отпустить.
– Что значит отпустить? Как? Куда? – возмутилась ошарашенно она. – Ты вообще понимаешь, что говоришь?
– Никакой замечательный райцентр и цирковой кружок не спасет, – сочувствуя ей, объяснял Казарин. – Глаше нужен наставник из самых лучших. И заняться данным вопросом это надо прямо сейчас, пока еще можно исправить нанесенный вред. По-хорошему, таким деткам, как Глаша, надо заниматься у мастеров лет с семи, – и совсем уж стараясь смягчить слова, понимая, каково ей сейчас, добавил: – Если ты ее не отпустишь в большой город к настоящим наставникам или не дашь заниматься дальше, она сбежит сама или исковеркает себе жизнь, занявшись чем-то другим.
– Да откуда ты можешь это знать?! – беспредельно возмутилась Надюха, повысив голос.
– Я знаю, – вздохнул Казарин и, глядя ей в глаза, очень медленно, с нажимом на каждом слове, сказал: – Потому что она моя дочь.
– Как?.. – задохнулась Надя – Как ты?.. – И посмотрела на него пораженно. – Ты поэтому меня нашел? Из-за Глаши?
– Нет. Мы встретились с тобой совершенно случайно, и для меня это такая же неожиданность, как и для тебя, – признался Даниил и разъяснил: – Про Глашу я и не подозревал даже. Но, увидев девочку на сцене, сразу понял, что она моя дочь, без каких-либо сомнений, потому что некоторые движения, которые она делала, и тот талант, который есть у нее, это наследственное. – Он помолчал, посмотрел на Надюху, глядевшую на него своими огромными колдовскими глазами, наполненными сомнениями и скрытой болью, и договорил: – У Глаши очень сильно проявляется этот дар. А это значит, что она продолжательница и наследница одной из известных в стране и в мире цирковой династии.
– О господи! – прошептала Надюха, от потрясения прижав ладошки к губам, и повторила: – О господи! Но как? Ведь никто никогда не говорил, что ты из цирка, и нигде такого не писали.
– Об этом мало кто знает, только родственники, – пожал плечами Казарин.
Даниилу так хотелось прижать ее к себе, разделить с ней ее тревогу, поддержать и пообещать, что все будет хорошо, чтобы ушел из этих янтарных глаз испуг за дочь. Однако Казарин сдержался и посмотрел на Максима Кузьмича, который так и молчал, слушая его самым внимательным образом и никак не выдавая своего отношения к услышанному.
– Нам придется где-нибудь сесть и поговорить, – обратился к нему Казарин. – Я обязан рассказать вам о своей семье, но это довольно длинная история. И лучше это делать пока без Глаши.
– Согласен, – кивнул тот. – Нам действительно надо многое обсудить, раз уж выясняется, что это не простое увлечение девочки, а нечто более серьезное.
– Поехали к нам, Ольга обед праздничный готовит, там и поговорим, а я попрошу Лену отвезти Глашку к ним домой вместе с мальчишками и занять их чем-нибудь, – справившись со своим первым потрясением, кивнула Надежда.
– Идем, заберем их, – взял внучку под локоток Максим Кузьмич и обратился к Даниилу: – Придется вам, правда, пообещать девочке, что вы с ней пообщаетесь отдельно попозже, иначе она нас всех живыми не отпустит. Характер.
– Есть в кого, – усмехнулся Казарин, глядя Надежде к глаза.
Все начиналось еще в позапрошлом веке.
Клава Данина перестала быть обычной девочкой в десять лет, в тот день, когда впервые в жизни попала в цирк.
Пыльный от летней жары, захудалый уездный городок лениво проживал очередной день, когда, разгоняя брешущих от испуга подзаборных шавок, зазевавшихся кур и гусей, на его улицу шумно и празднично вкатился бродячий цирк.
Гремела музыка, громко кричал зазывала, обещая небывалые аттракционы и чудеса, каких свет не видывал, ловкие мужчины жонглировали, здоровенный детина подбрасывал и ловил пудовые гири, клоуны смешили прохожих, а красивые девушки в неприличных трико показывали гимнастические этюды, стоя на телеге, так что у мужиков раззявивших от такой красоты рот, выпадали папироски и округлялись глаза.
– Спешите! Спешите! – кричал в рупор дородный дядька в переливчатом костюме. – Сегодня вечером наш цирк шапито представит уважаемой публике чудеса возможностей человеческого тела и смелости человеческого духа!
Весь класс во главе с преподавательницей французского мадам Невелиной бросился к окнам, распахнутым из-за жары настежь, и во все глаза следил за необычным фееричным зрелищем.
Папенька, придя с работы на обед и дождавшись, когда все семейство чинно сядет за стол, сообщил домочадцам, что вечером они идут в цирк:
– Макар Силыч отправил управляющего, и тот, выстояв приличную очередь, взял для руководства фабрики билеты на представление в цирк шапито.
Клавочка от избытка чувств подавилась куриным супом с лапшой, и ее долго стукала по узенькой спинке маменька, но это было совсем не важно, она уже вся пребывала в восторженном предвкушении.
А вечером, одетая в самое лучшее платье, с большим сладким красным леденцовым петушком на палочке, она сидела между маменькой и папенькой в третьем ряду и, замирая от предчувствия и ожидания чуда, смотрела, как выходит на круглую сцену импозантный мужчина в красивом фраке, расшитом блестками по канту воротника.
И чудо не заставило себя ждать.
Точнее произошло не просто чудо – великое чудо! А вместе с тем апокалипсис в жизни Клавочки Даниной – она смотрела на происходящее на арене, быстро-быстро взволнованно дышала все представление, так и держа перед собой, всего-то три раза лизнутый леденец, крепко-крепко сжимая его в кулачке – а жизнь ее менялась в этот самый момент навсегда!
Цирк!!!
Вот что стало наваждением всей ее жизни!
С этого дня ребенок изменился совершенно, как подменили, – умненькая, усидчивая и вполне послушная девочка превратилась в чистую бестию! Она сдружилась с кухаркиными детьми, сбегала с уроков и лазила с ними через дыру в заборе в цирк каждый день, подружилась там с цирковыми детьми и могла проводить целые дни, забывая о еде и родителях. И так продолжалось до тех пор, пока цирк, оставив после себя на поле вытоптанную пожухлую траву, мятые фантики, билеты, газетные кульки от семечек и другой мусор, не отбыл дальше, уже без фанфар и веселья – уставший, притихший и потрепанный.
Клавочка взмолилась батюшке, прося дозволить ей посещать «Курсы гибкости тела и гимнастических упражнений» мсье Грандона. Родители посовещались, вздохнули тягостно такой стыдобе, но единственной доченьке отказывать не стали – пусть себе ребенок тешится.
Девочка усердно занималась, мсье Грандон всячески превозносил ее способности, и через год она стала посещать еще и танцы мадам Люсьен. Надо сказать, что одарена Клавочка была от природы исключительно и обладала невероятной растяжкой и гибкостью, к тому же имела дарование добиваться поставленной цели и умела ради этого трудиться с поразительным упорством.
Разумеется, через год она лучше всех выполняла любые упражнения, а в танце и вообще достигла заоблачных высот.
Увы, но городишко, в коем проживала семья Даниных, был настолько затрапезным, что цирки его посещали далеко не каждый сезон, и, так и не дождавшись шапито на следующее лето, через год Клавочка смогла уговорить любезных родителей. Они втроем поехали в губернский городок к дальним родственникам отца, и девочка целых три дня ходила в цирк, который давал там представление.
А еще через два года, когда ей исполнилось четырнадцать лет, большой красивый, яркий цирк заехал и в их город!
Понятно, что Клава проводила там все время, перезнакомилась со всеми артистами и сдружилась с молоденькими акробатками, которые пропускали ее посмотреть представление из-за кулис. Однажды, набравшись смелости, девочка во время дневной репетиции подошла к хозяину цирка Казимиру Архарову.
- Предыдущая
- 28/60
- Следующая