Идеальный вариант (сборник) - Райт Лариса - Страница 18
- Предыдущая
- 18/65
- Следующая
– Почитай иди! – сердилась она.
– Ну, мам!
– Давай-давай! Не то в армию загремишь. У меня денег тебя отмазывать нет.
– А и не надо.
Нина перестала спать по ночам. Каждый день предлагала новые варианты:
– Подашь документы хоть куда-нибудь, где не слишком высокий проходной бал. А пока будешь учиться, что-нибудь придумаем.
– Да не нужно мне это высшее образование.
– Сынок, ну куда же без него!
– Не всем же быть академиками.
– Не всем. Но твой дедушка…
– Мама! Я о нем уже слышать не могу! Ну, был он таким-растаким замечательным. Научил тебя сжимать зубы и прорываться. А я не хочу прорываться. Я жить хочу. И делать то, что хочу я, а не то, чего хочешь ты.
– Но я хочу, чтобы было лучше тебе.
– Спасибо. Сам разберусь.
И как разбираться в восемнадцать-то лет? И на следующее утро опять:
– Можно пройти альтернативную службу. Медбратом, например.
– Дерьмо, что ли, чужое подтирать? – Максим делал брезгливое лицо.
– Зато дома будешь. В своей постельке спать. К компьютеру опять же поближе.
– Отслужу и вернусь. Ну, что ты в самом-то деле?! Не паникуй!
Но Нина паниковала. Почему-то вспоминала, как говорила Сергею: «А Максимка мой точно будет на деда похож. Многого добьется». И Сергей всегда ее поддерживал: «Далеко пойдет».
Ушел Максим не слишком далеко: в какую-то неприметную часть в Тверской области. Вернулся тоже быстро. В гробу. Не было никакой дедовщины, никакого теракта, никакого психического срыва, никакого несчастного случая. Банальная дизентерия, которую военный врач то ли проглядел, то ли не пожелал заметить.
Нина выла три месяца. Потом замолчала. Бродила по двору черной тенью. Если бы умела видеть людей, ловила бы разные взгляды: сочувственные у поживших, удивленные у молодежи, испуганные у детей. Но сама ни на кого не смотрела. Ей было наплевать. На все. На всех. На себя. А потом Ларочка объявила.
– Мамуля, у нас будет девочка.
В голове мелькнуло: «Жаль не мальчик. Максимкой бы назвали». Но девочка так девочка. Тоже хорошо. Перебралась к детям. Стала воспитывать внучку. Через несколько месяцев съехала. Почувствовала: и Лариса оправилась, и внучка – Даша – была спокойным ребенком, и зять начал косо смотреть. Ей это зачем? Нине нравится, когда на нее смотрят с любовью. А с любовью смотрели тогда, когда не душит в объятиях и не навязывается, но при этом всегда готова помочь. И помогала. Как позовут – так бежит со всех ног. Все для них. Для родных. Для любимых, единственных. Для кого еще? Больше никого нет.
…Нина свернулась калачиком в кровати и долго плакала, повторяя, словно смакуя свою горькую долю: «Нет никого. Никого нет. Никого. И не будет». Потом затихла и снова провалилась в воспоминания…
Неделю назад она в очередной раз сидела с приболевшей Дашей, читала какие-то книжки, рисовала картинки, строила пирамидки. За этим занятием их и застали Ларочка и Гоша, которого дочь привела из школы.
– Здравствуй, бабуль! – улыбнулся мальчишка ласково и потянулся к Нине с поцелуем, но она неожиданно отпрянула. Тут же спохватилась, стала оправдываться: что-то горло саднит, лучше со мной не целоваться: внук усвистел на кухню, а дочь нахмурилась:
– Горло? – Она переводила встревоженный взгляд с матери на маленькую Дашу. Не дай бог, сиделка заразит ребенка!
– Не бойся, я здорова. Испугалась просто.
– Чего?
– Я как-то не замечала. Гоша так похож на него.
– На отца своего?
Нина молча кивнула.
– Да, – согласилась Ларочка. – Вылитый Лешка.
– Что? – Мать даже не сразу поняла, что произошло. – Лешка? Какой Лешка?
– Ну, ты же знаешь. Я же признавалась во всем.
– Признавалась.
– Ну, а зачем теперь переспрашиваешь? Лешка это. Сын Сергея твоего. Поиграли мы в Турции. Доигрались вот. Дети.
– Сын? – Пирамидка упала, пластмассовые кругляшки покатились по комнате. – Его сын? Не он?
– Ну да, сын. Мам, ты чего? Тебе плохо?
– Нет, доченька, нет. Мне хорошо. – Хотелось кричать, плакать, биться головой об пол. Но разве так можно? Рядом дети. – Поеду. Знаешь, наверное, завтра не смогу прийти.
– Ты же говорила, что взяла на работе неделю.
– Сейчас позвонили, сказали, что не нашли замену. Прости.
Адрес Сергея нашла довольно быстро. По старому телефону ответили, конечно, другие люди, но они чудесным образом знали, куда переехал старый хозяин квартиры. Оказалось, довольно далеко: в Рим. Это показалось хорошим знаком. Вечный город для тех, кто умеет вечно хранить любовь. Она тут же купила билет и первым самолетом махнула в столицу Италии (хорошо, что была открытая виза, дети пару месяцев назад подарили тур). Почему-то даже не думала, что будет говорить. Хотелось только одного: увидеть, обнять, прижаться. Нина не думала о прошлом, ее разрывали мысли о будущем. Конечно, о счастливом будущем. Непременно о счастливом. Пусть Бог не дал общих детей, но зато у них, оказывается, есть общий внук, которого теперь станут воспитывать вместе. А еще из детдома ребеночка можно взять. Они ведь полны сил. Вполне смогли бы поднять малыша. Нина бы его любила, ласкала и нянчила. А Сергей бы водил в зоопарк. Но если не захочет, тогда, конечно, не надо. Переживет. Будет нежить внука. Конечно, только воспитанием подрастающего поколения они не будут ограничивать жизнь. Дни теперь станут гораздо короче, интереснее, полнее, прекраснее. Вдвоем можно столько дел переделать. Да и не дел тоже. Можно гулять в парках, сидеть у фонтанов, заходить в кафешки, источающие дивный аромат кофе, и смотреть друг на друга, и разговаривать обо всем и ни о чем, и просто молчать. Да, с Сергеем снова будет так хорошо молчать. Тишина перестанет быть давящей и тяжелой – она станет уютной, невесомой, прозрачной, какой бывает только тогда, когда двоим так хорошо друг с другом.
Нина не вышла, а выбежала из самолета. В очереди на погранконтроль стояла, приплясывая, еле сдерживаясь, чтобы не закричать: «Быстрее, быстрее». Наконец серьезный итальянец (такое бывает?) поставил печать в ее паспорте, и она бросилась к стоянке такси. Там прыгнула в машину, сунула водителю бумажку с адресом и заволновалась, заерзала на сиденье. Ее охватила паника: как Сергей примет? Простит ли? Поймет? Захочет ли начать все с чистого листа?
Когда машина остановилась у нужного дома, показалось, что она приклеилась к своему месту и буквально не может сдвинуться. Нина расплатилась с водителем, но медлила выходить. Рассматривала балконы здания, увитые цветами, и думала, что и ее жизнь будет теперь утопать в весенних ярких красках. Это было пробуждением после холодной московской зимы. Весна бушевала, струилась, ликовала. Она кричала, звучала, играла. Она была везде и… И закончилась в одно мгновение. Дверь подъезда открылась, и из дома вышел Сергей. Сердце бухнуло, грудь наполнилась воздухом, губы раскрылись для крика, который уже затрепыхался на них, но замер в беззвучии: следом выбежала маленькая девочка и, догнав мужчину, вложила свою ладошку в его руку, что-то сказала и показала свободной рукой вверх. Мужчина поднял голову. Нина тоже. На балконе второго этажа стояла молодая итальянка и махала рукой.
– Mamita! – Малышка помахала в ответ.
– Ti amo! – крикнул Сергей, и женщина послала ему воздушный поцелуй.
Нина сидела в машине и каждой клеточкой чувствовала, как разбиваются мечты. Буквально откалываются по кусочку и превращаются в пыль, чтобы навсегда раствориться в вечности. Слез не было. Было отчаяние: тупое, глухое, всепоглощающее. И почему-то в голове, словно на карусели, вертелась всего одна мысль: «В зоопарк пошли».
Она поймала на себе выжидающий взгляд таксиста, придвинулась к спинке сиденья, проглотила застрявший в горле клубок рыданий и сдавленным, тусклым голосом произнесла:
– Aeroporto.
Весь обратный полет проспала. Сон был спасением. А теперь в ночи, в холоде и мраке пустой квартиры уснуть не получалось. Нина лежала без сна и постоянно, будто диафильм, прокручивала перед собой одну и ту же картину: две удаляющиеся спины – широкая, уверенная мужская и тоненькая, пляшущая детская. Вот и все, что оставила судьба: молча лицезреть эти спины и не позвать их, не окликнуть, не потревожить.
- Предыдущая
- 18/65
- Следующая
