Дом на городской окраине - Полачек Карел - Страница 76

• Предыдущая
• 76/116
• Следующая

После обеда он обычно ложился вздремнуть. Теперь о сне и думать не приходится. Мешает проклятый шкаф, нелепо торчащий посреди комнаты.

Михелуп сел на диван, закурил сигару, прежде он никогда дома не курил, потому что знал: жена не выносит табачного дыма. А сейчас курит дорогие сигары из ящичка, который некогда доктор Гешмай принес на день рождения пани Михелуповой. Бухгалтер тогда спрятал эти сигары для гостей; но ведь теперь никто к ним не ходил. Человек общительный и разговорчивый, прежде он любил, когда приходили гости. Но кто к ним нынче придет, когда из-за мотоцикла не протиснешься в квартиру? Сигары Михелупу не нравятся, после них болит голова, однако из упрямства он продолжает курить.

«Для меня это слишком дорогое курево, ну и пускай! Все равно у нас деньги выбрасываются на ветер. Если не суждено мне ничего иметь, пусть ничего и не будет…»

Он дымил, наморщив лоб, и наблюдал за женой.

«Пялишься на меня? Ну и пялься! Не нравится тебе, что я курю? Скажи, что не нравится, и я тебе отвечу. Никому не позволю себя учить!»

Из соседней комнаты слышно, как Иржи зубрит вслух:

— Матиаш Корвин[33] стремился добыть чешскую корону. Корвин необычайно возвысил значение Венгрии… необычайно возвысил значение Венгрии. Он заботился не только о материальном благополучии, но и о культурном… о культурном развитии государства. Когда, вызвав печаль всей страны, этот князь мира умер… вызывав печаль всей страны, когда всей страны князь умер… Корвин необычайно возвысил значение Венгрии…

«Все бормочет, все учит — а никак ничему не научится, дубина стоеросовая! Ничего из него, дурака, не выйдет. Надо было устроить его приказчиком в торговлю. Зубрила, но способностей лишен начисто».

— Когда, вызвав печаль всей страны, умер… — доносилось из комнаты.

— Тихо! — заорал бухгалтер. — Неужели мне не дадут ни минуты покоя?

Звуки из соседней комнаты оборвались.

Михелуп упорно размышляет о том, что не надо было отдавать мальчика в гимназию. Слишком большой расход для скромного служащего — скажите на милость, откуда ему взять такие деньги? А теперь еще и Маня ходит в гимназию. Это же просто глупо: какое нынче будущее у образованного человека? Надо покупать книги, тетради… тут, и правда, голову потеряешь…

Девочка, вбежав в комнату, бросилась к отцу.

— Знаешь, папочка, какой у нас новый классный? Как тот наездник, который все время падает с коня и при этом не прерывает объяснения…

У Мани привычка, когда она что-нибудь говорит, подпрыгивать на обеих ногах.

— Знаешь, — нетерпеливо продолжает она, — про это написано в книге «Алиса в стране чудес». Там был наездник, который все время падал с коня, но при этом не прерывал объяснения…

Она продолжала щебетать, не замечая, как налилось кровью лицо отца.

— Что? — взвизгнул он и вскочил с дивана. — Как ты сказала? Классный? Я тебе дам — классный! Уличная девчонка! Хорошо же ты начинаешь учебный год! Разве так называют классного наставника.

— Да ведь вся наша клада зовет классного наставника классным, — возразила Маня, — в гимнашке все так говорят.

— Клада! Гимнашка, Классный! — повторил бухгалтер. — А вот я тебе сейчас всыплю… Я плачу за них такие сногсшибательные деньги, а они приносят из школы одни грубости… Иди-ка сюда! Иди! Ко мне! Я тебе сейчас покажу! Где моя трость? Я тебя научу…

Маня пустилась наутек. Отец попытался ее схватить, но пани Михелупова преградила ему путь.

— За что ты собираешься наказывать ребенка?

Бухгалтер хотел ее отстранить:

— Я прекрасно знаю, за что, и не суйся не в свое дело…

— Ты не будешь бить ребенка…

— А кто мне запретит?

— Я этого не хочу…

— Ты! — с презрением произнес Михелуп. — Вы с ней одного поля года, детям есть с кого брать пример…

— Она не виновата, что у тебя плохое настроение…

— Ну ладно, ладно… — с иронической улыбкой проворчал бухгалтер. — Я для вас никто. Вижу, я тут никому не нужен. Слова вымолвить не смею. Впрочем, делай, что хочешь. Я больше ничего не скажу…

Он поднялся, надел теплое пальто.

Уходя процедил:

— Когда-нибудь вы пожалеете, да будет поздно…

Протиснулся мимо мотоцикла, который злорадно хватал его за полы, и громко хлопнул дверью.

Пани Михелупова сделала то, что делают в подобных случаях женщины среднего сословия. Открыла шкаф и стала ронять горькие слезы на перевязанные шелковой лентой стопки белья.

«Что происходит, Боже мой, отчего все это?.. Ведь он никогда таким не был… Всегда в хорошем настроении, всегда доволен жизнью. Точно злой дух в него вселился…»

Уже довольно долго Михелуп носил в себе душащее, не знающее границ бешенство, злобу, которая ни на что определенное не нацелена и распространяется на весь белый свет. Точно его скрутила какая-то неведомая болезнь, и не выздоровеет он до тех пор, пока предмет его ненависти не обретет реальной формы. Это была враждебность ко всему, что прежде составляло его жизнь. Он с неудовольствием смотрел на жену, которая ходит по квартире, суетится вокруг плиты, хозяйничает, отдает распоряжения прислуге и воспитывает детей; ему обрыдла квартира, переполненная вещами, с которыми связаны воспоминания, обрыдли предметы, купленные с выгодой; он стал врагом мотоцикла, который раскорячился в прихожей, и шкафа, который нелепо торчит посреди столовой; дети причиняли ему беспокойство и беспрерывно ссорились.

Семья и вещи сговорились против него, в собственной квартире он стал чужим. А хуже всего было то, что когда он возвращался из канцелярии, в доме все стихало. Жена заботилась, чтобы его покой ничем не нарушался. Девушка с Кашперских гор осторожно переставляла посуду; жена ходила на цыпочках; гимназист забивался с книгой в угол, чтобы не мозолить отцу глаза; Маня, укротив свою непоседливость, тихо, с добродетельным видом вырезала ножницами бумажных куколок.

Как и большинство людей, бухгалтер с нетерпением ожидал утреннюю почту. Когда у двери зазвонил почтальон, он поспешил открыть ему в надежде, что как раз сегодня наконец-то придет то освежающее послание, которое изменит всю его жизнь, почтальон роется в сумке, и бухгалтер чувствует, что сердце его сладко замирает. Быть может, бодрый и всегда веселый посланец выловит письмецо, которое возвестит о невиданном счастье. Но все было как обычно. Почтальон сунул ему две бумажки, одна из которых вопрошала, запасся ли он на зиму углем, в другой некий парикмахер извещал об открытии заведения для мужчин и дам и выражал надежду, что общество одарит его своей приязнью. Третьим посланием была серая повестка из налогового управления; его приглашали явиться для опроса. Скомкав две никому не нужные бумажки, Михелуп яростно хлопнул дверью. Повестку положил в нагрудный карман, в бумажник, и несколько дней раздумывал: что нужно от него налоговому управлению? У него с налогами все в порядке: каждый месяц с жалованья снимается определенный процент в пользу государственной казны, посторонних заработков у него нет.

«Что еще они от меня хотят? Оставьте меня, наконец, в покое! Разве нет у меня других забот? Не пойду. Не о чем мне с вами разговаривать…»

И все же в назначенный день и час он явился в налоговое управление. Пришлось долго ждать в узенькой приемной, полной людей с испуганными и удрученными лицами, какие бывают у пациентов перед кабинетом зубного врача.

Михелуп разглядывал эти лица: не найдется ли среди них хоть одно, с которым он мог бы поделиться своими невзгодами. Но все были погружены в собственные заботы, и сразу было видно, что до чужих забот никому нет дела. Он попытался завязать разговор, но натолкнулся на хмурое молчание. Прежде, когда Михелуп ступал на почву какого-либо учреждения, его голова наполнялась свежей мыслью, а в груди начинало биться воинственное сердце. На этот раз мысли его помутились, и он почувствовал, как почва заколебалась под ногами.

Наконец его вызвали. Бухгалтер оказался лицом к лицу с еще довольно молодым чиновником — его жесткие волосы были коротко подстрижены, круглые щеки излучали самоуверенность. Бухгалтер не обнаружил в этом лице ничего обнадеживающего.

• Предыдущая
• 76/116
• Следующая