Дом на городской окраине - Полачек Карел - Страница 36
- Предыдущая
- 36/116
- Следующая
Пан Мейстршик отвернулся от окна и взглянул на дверь зала судебных заседаний, из-за которой доносились громкие крики.
Судья — красивый, седовласый старец, сидит, опустив голову на руки; перед ним — распятие. Делопроизводитель с угреватым лицом смотрит через окно на улицу, скребя в сальных волосах вставочкой.
Посреди зала судебных заседаний в специальной выгородке галдят истица и ответчица. Жена полицейского и пани Мандаусова продолжают разговор, начатый ими в достопамятный день во дворе. С одной стороны старую мегеру поддерживает молодой человек с крысиным лицом, с другой — дочь, востроносая девица. Жена полицейского стоит, расставив ноги, и слова из ее рта извергаются с быстротой горного ручья. Рядом с ней стоит полицейский, решая дилемму: «Вмешаться или не вмешиваться?»
Судья очнулся от раздумий и встал. Его многолетний опыт подсказывал ему, что перед началом разбирательства следует предоставить сторонам возможность выговориться. Он знал, что после этого они будут более склонны к примирению.
Заложив руки за спину, он неторопливо вышагивал от окна к двери и обратно и тихим, проникновенным голосом произносил заученные слова: — Да… да… это некрасиво, когда интеллигентные дамы так бранятся. Правда, мы все несколько нервозны, иначе и быть не может в нынешнюю послевоенную пору. Бывает, вырвется слово, хотя сам человек так и не думает. Протяните друг другу руки и пообещайте, что больше не будете придираться друг к дружке. Ради согласия в доме…
— Помириться? Никогда! — восклицает старая мегера.
— Чтобы я этой подала руку? — визжит жена полицейского. — Я, досточтимый суд, требую, чтобы ее засадили в тюрьму за все ее непотребства!
Опять поднялся гвалт, в котором утонул отчаянный призыв судьи.
— Ох, ох, — стонет старая мегера, — мне дурно…
— Маменька, — вскричала востроносая девица.
— Милостивая пани, Бога ради… — подскакивает молодой человек с крысиным лицом.
— Господа, — взывает судья к обоим адвокатам. Но один адвокат — человек с холодным взглядом — пожимает плечами, а его оппонент разводит руками, давая понять, что сделать тут ничего нельзя.
Когда гвалт несколько поутих, судья спросил: — Кстати, пани Мандаусова, почему вы подали две жалобы? Кто вам написал вторую?
— Я! — гордо воскликнул молодой человек с крысиным лицом и выступил вперед.
— А для чего?
— Видите ли… адвокат никогда так не поддержит, как свой человек.
— Зачем вы вмешиваетесь, ничего во всем этом не смысля?
Ведь своей жалобой вы нанесли еще одно оскорбление… Вы обвиняете пани Факторову в том, что она написала анонимное письмо… где это?… ага, вот… «Вы, старая кляча, целыми днями лижетесь с собакой, а ваша дочь — с ухажором, который ни на шаг от нее не отходит, даже когда она…» Фу! Это невозможно читать… Как вы можете утверждать, что «эти слова принадлежат пани Факторовой»?
— Извините, господин советник, но я в качестве свидетелей могу привести всю улицу, все это святая правда…
— Моя дочь — девушка честная… — кричит старая мегера.
— Я, пан советник, просил придти следователя, — сказал мужчина с крысиным лицом, — чтобы он на месте удостоверился… От нашей собаки, пан советник, видите ли, воняет, а три десятка их кроликов вроде как не в счет…
Полицейский кашлянул и подмигнул судье как особа начальственная, принадлежащая к тем же сферам власти. После чего начал: — Досточтимая судейская коллегия! Ежели отнестись ко всему по закону, то видно, что началось это…
У него явно была заготовлена большая речь. Но седовласый судья схватился за голову и простонал: — Что все это значит? Где я нахожусь?
— Но ведь… — продолжил молодой человек с крысиным лицом, — оно, конечно… Но почему пан Фактор не скажет, что он делал в нашем подвале четырнадцатого июня? Я все видел в окно, но опасаясь, что он огреет меня дубинкой по голове, ведь блюстители порядка нынче…
— Вон! — рявкнул судья. — Не желаете мириться, — дело ваше. Слушание продолжится. Здесь останутся только тяжущиеся стороны, остальные покинут зал. Ну, я жду, — обрушился он на молодого человека с крысиным лицом.
— Идем, Блаженка, — побудил молодой человек свою невесту.
— Ах, детки мои! — воскликнула патетически старая мегера. — Вы меня покидаете, а ведь настает мой смертный час…
— Маменьке дурно, — пискнула востроносая девица.
— Идем, Блаженка… Отдадим себя в руки правосудия… Оно установит, кто сказал «это вы такая-сякая!» Да еще таким тоном, что…
— Немедленно выйти! — заорал седовласый судья. — Ну, а вы что? — обрушился он на полицейского. — Чего вы стоите?
— Я? — растерянно сказал полицейский, удивленный тем, что судья не считает его начальственной особой. — Я при жене… Я могу кое-что объяснить… Пролить свет на то, какая обстановка царит в доме.
— Выйдите немедленно! — сухо произнес судья.
Со словами «Это удивительно» полицейский вышел из зала судебных заседаний.
— Пригласите свидетеля, — сказал судья.
Делопроизводитель открыл дверь в коридор и крикнул: — Пан Мейстршик!
Пан Мейстршик вдруг ощутил в животе такую тяжесть, точно он проглотил булыжник.
— Сюда, сюда! — обхватив свидетеля за плечи, делопроизводитель поставил его перед распятием.
— Вы пан Мейстршик? — спросил судья.
— Итак, пан Мейстршик… четвертого сентября во дворе дома номер двадцать семь по улице Гаранта имел место некий инцидент. Что вы можете нам об этом сказать? Вы должны говорить правду, иначе будете привлечены к ответственности.
— Я всегда правду… — пробормотал свидетель, отирая пот со лба.
— Так что же произошло?
— Что произошло… Жена говорит: отнеси молоко Факторам. Хорошо, — говорю, — но ты из лавки не отлучайся, обслуживай клиентов. Несу кринку с молоком. Они берут каждый день. Когда литр, когда пол-литра, когда как… Ну, несу…
— Ближе к делу! Вы вошли во двор и услышали крик. Ругались пани Мандаусова с пани Факторовой. А что было дальше?
— Ну что было дальше… Я принес молоко, а они разговаривали… Громко разговаривали.
— Разговаривали… Ничего себе — разговаривали… Они кричали друг на дружку и ругались. Как они ругались?
— Простите, я об этом ничего не знаю. Я пришел, когда уже все кончилось.
— Вы слышали, как пани Факторова якобы сказала пани Мандаусовой «Вы торговка с барахолки»?
— А год назад она обозвала меня «старой козой», — вставила старая мегера. — Стоит у помойки и во весь голос кричит: «Старая коза!»…
— Помолчите! Пан свидетель, вы слышали это выражение «Торговка с барахолки»?
— Простите, не слышал.
— Как это не слышали? Вы что, глухой?
— Нет. Не то, чтобы глухой…
— Вот то-то… А что пани Мандаусова сказала пани Факторовой «Вы — старая кляча», — этого вы тоже не слыхали?
— Ничем не могу вам помочь…
— Слушайте, — рассердился господин советник. — Да где вы стояли, что ничего не слышали?
— У кринки с молоком. Я поставил ее возле себя и смотрел…
— Но ведь не можете вы утверждать, будто не слышали вообще ничего?!
— И слышал и не слышал… Кто-то что-то говорил, но я не обращал внимания…
— Одумайтесь! Свидетель не имеет права о чем-либо умалчивать. За это строго наказывают.
— Я бы рад вам услужить, — залепетал свидетель, — я ничего не замалчиваю… Но что делать, если у меня голова такая дурная?!
— Так вы ничего не знаете? — угрожающе спросил судья.
— И знаю и не знаю.
— А что вы знаете?
— А что я могу знать?.. Что-нибудь скажу, — будет плохо, не скажу ничего — опять плохо. Я, простите, говорить не мастер. Со мной лучше не разговаривать. Жена мне говорит: «старый дурак» — и это правда. Обязательно кому-нибудь не угодишь. А ведь надо со всеми по-хорошему. Я охотно услужу, но так чтобы все честь по чести… Жена велела сказать, что мы закрываем лавку.
— Что? — простонал судья.
— Лавку, простите, закрываем. Тут не разбогатеешь. Мы такие убытки понесли за эти годы… Переезжаем к сыну в Водняны, он там управляющим работает…
- Предыдущая
- 36/116
- Следующая
