Избранное - Родионов Станислав Васильевич - Страница 59
- Предыдущая
- 59/146
- Следующая
— Что ну?
— Нашел себя мужик.
— К чему рассказал-то, Коля?
— А к тому, что ошибочно я специальность выбрал.
— Кем же ты хотел бы стать?
— Милиционером, Мария.
— Господи!
С другой стороны, Гузь ведь начеку. Смотрит в оба. Придешь — взглядом ощупает, и уйдешь под его прицелом. Ежели только Вячик — пока будем так его называть — не сварганил такой способ выноса, что никому и в голову не придет. Скажем, прячет замшевый пиджак в выхлопную трубу. Не зря я байку про ворующую таксу ему рассказал.
— Но нравишься ты мне, Коля.
— Чего ж так?
— На лице забота… Вещи теряешь.
— Какие вещи?
— Мешок спальный потерял, теперь вот термос…
— Поэтому и хочу стать милиционером.
Допустим, Гузь проморгал. А ревизия? Коли есть
воровство, то будут и нехватки. Да вроде бы этот Вячик работает всего полгода, ревизий могло и не быть. А вдруг никакое тут не воровство? Тогда что? Научный опыт? Ну да, пришельцы небесные наше складское хозяйство изучают, чтобы перенять.
— Завтра идешь на работу?
— Нет, склад наш опечатали.
— Зачем опечатали?
— Да один из грузчиков, язви его, пальто кожаное на меху уволок.
— Как же он? У вас охрана.
— Надел да вышел…
Надел да вышел…
Я соскочил со стула, как с электрического, хотя сиживать на последнем не приходилось. И полетел к окну, а потом кругами по комнате, в середине которой чаевничала испуганная Мария.
— Коля, что с тобой?
Вот почему он подъезжает к складу и сидит в машине, не вылазит. Якобы в себя приходит. А сам ждет, покуда я в помещении скроюсь. Тогда и хлопнет дверцей. Мать честная, ловкость какая! Да ведь он при любой погоде в одной рубашке. Якобы горяч. Вошел в склад в рубашке, а вышел в замшевом пиджаке, или в кожаном пальто, или в заграничной куртке, или в лайке… Смотря по сезону. И ни одна охрана не придерется. Но куда ж Гузь смотрел?..
— Да что с тобой, Коля?
— Мария, я отлучусь, — непререкаемо сказал я, начиная одеваться.
К старшему оперуполномоченному Петельникову и к его рыжему асу. Теперь у меня были факты железные, что гвозди, — теперь можно писать протоколы.
Не вовремя зазвонил телефон. Поэтому в трубку я бросил второпях:
— Да-да!
— Николай Фадеевич? — удивленный голос и вроде бы знакомый.
— Он, как таковой.
— Вы дома?
— Пока еще не в кутузке, Семен Семеныч, — узнал я сытные нотки.
— И что делаете?
— Жду вызова в органы.
— Николай Фадеевич, вы спецовку мне не сдали.
— Так она висит в шкафчике…
— Нужно расписаться, официально.
— Заехать, что ли?
— Сейчас можете?
— Через сорок минут буду…
Голос вежливый, ласковый, на «вы». Да только как ему простить, что сразу поверил в мое воровство? А с другой стороны, знал он меня маловато.
Я оделся, повязав шарф, Марией связанный, что мне было известно давно и доподлинно, а спросил ее, чтобы приятность лишнюю узнать. Встал я в передней и глянул на Марию…
Сидит она как в воду опущенная. В сущности, старая женщина. И, говоря откровенно, со мной несладко пришлось — это она истинно сказала, когда я, вспылив, к Паше укатил. И помрем скоро, как ни упирайся. И Мария моя помрет…
Кольнуло меня в самое сердце: господи, о чем это я? О смерти Марии. Ведь часто об этом думал — и о своей смертушке, и о Марииной. О смерти только дураки не думают да животные. Но думал головой, умом то есть. А вот сейчас на душу перешло, почему и кольнуло. Как они меж собой разнятся-то, ум и душа. Тогда вторая сущность есть не только душа, но и ум. В совокупности. Короче, человеческий дух.
И опять мы с Марией глянули друг на дружку, будто вместе испугались чего. Не знали мы, что увидимся теперь не здесь и не так. Если знать все наперед, то вместо жизни будет мед.
15
Трамваем поехал, вкруговую, а мог бы прямиком на троллейбусе. Видать, не очень-то тянуло меня в склады.
Ум умом, душа душой, а есть и натура. Что это за птица и с чем ее кушают, никто не знает. Одно доподлинно: ум натуре не начальник, она может и против пойти. А вот к душе натура прислушивается, поскольку живут они рядышком. Это я все про себя.
Два полушария — между прочим, больших — учат меня не встревать. Поскольку и сам медали не заработаю, и Марии серебряную волосинку добавлю. А натура вершит по-своему. Вот и подумаешь: два-то полушария есть, а не мешало бы и третье.
Что касаемо подлецов и прочей живности, то с ними вопрос решен отрицательно. Не любят их. А вот существует пара разновидностей, к которым народ питает лишь усмешку, а я терпеть не перевариваю.
Есть трава подорожник. Ты ему грядку унавоженную предложи — не произрастет. А вот к дорожке какой сбежится с большим удовольствием. Любит, чтобы его топтали. Вот и люди такие есть. Подхалимы то есть. Глянешь на такого и ошибешься, поскольку внешне он похож на мужика — и брюки носит, и бреется, и пиво пьет… А как начальника увидит, так сразу не мужик, а пресмыкающееся. Тьфу!
А второй тип из этой пары разновидностей будет сильно противный. Он как бы ничего не замечает под тем соусом, что якобы не его дело. Кричи при нем, гори, тони или помирай от приступа — не обернется. Да еще и хитрые оправдания заготовит. Знавал я одного подобного: «А мне встречались в жизни только хорошие люди…» Врет и не потеет. Да где он жил? Под колпаком? Одним сахаром питался? Знаю я эту закавыку… Встречал он плохих, как не встречать, да обходил их стороной, чтобы не связываться и свое нервишки не растрясти.
Вот и говорю, что подлецов да лодырей раскусить — плевое дело, а этих вышеозначенных тараканов из щелей за их хитрые усики не вытянуть. Потому моя натура кипит и ввязывается. А что касаемо преступников, то и верно, пойти бы мне в милиционеры. В свое время, конечно, да ведь ростом не вышел…
В складе никого не было, кроме Гузя. Он хмуро сидел за своей конторкой и пошевеливал бумаги. А увидев меня, губы трубочкой сложил в знак неодобрения. Сдал я спецовку и расписался, только вижу, что у кладовщика вопрос есть и дело тут не в спецовке.
— Пальто вернут на склад? — поинтересовался он без уверенности.
— Оно теперь пошло как доказательство.
Но это был не тот вопрос, который Гузь приберегал или не решался поставить.
— А вас отпустили без всяких претензий? — опять спросил.
Спрошено так, а понимай этак: мол, почему ж тебя, ворюгу, не засадили в кутузку?
— Претензии имелись.
— Какие?
— Зачем, мол, ворую.
— А вы признались?
— Куда ж деваться…
Все не то он спрашивает. Вижу, свербит у него. Небольшие глазки остры, а пухлые плечи аж подрагивают, как у танцующей цыганки.
— А про Вячеслава там рассказали, что мне рассказывали?
— С какой стороны это вас беспокоит, Семен Семеныч?
— С такой, что он сегодня на работу не вышел, — фыркнул кладовщик.
— А какова связь? — не понял я.
— После ваших показаний его могли арестовать.
— Никому, кроме вас, ни слова, — заверил я, — А вы-то приняли меры?
— Сообщил в кадры — они проверяют.
И тут меня стало подмывать новыми фактами про Вячика поделиться. В конце концов, Гузь лицо материально ответственное, и ему страдать. Да что-то мне помешало. Может быть, муха, севшая на мой нос. Неужели Вячика и верно забрали без моей помощи? А не испугал ли его термос с бутербродами и тугосокими помидорами?
— Семен Семеныч, неужели вы верите в мое воровство?
— Что значит «верю»? Я сам пальто видел в проходной.
— Эх, Семен Семеныч, расскажу тебе напоследок байку про басенку…
…Белоперая ворона затесалась в стаю черных товарок. Те ее приняли. И ну восхищаться ее красотой — ведь беленькая, как молоко. Дай нам по перышку, мол, для украшения наших черных личностей. Белая-то ворона разрешила. Стали они дергать перо за пером, да и ощипали белянку вовсе. Не ворона, а бройлер магазинный. Синяя, голая и без хвоста. Главная ворона и каркни в том смысле, что, мол, гоните, ребята, такую страшилищу вон. И вытурили. Ну?
- Предыдущая
- 59/146
- Следующая
