«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/175
• Следующая

– Надо было с комбригом в тыл уходить, к своим прорываться, – сказал Алексей. – Все-таки два Т-34 – сила! Прорвались бы!

– А ты уверен, что комбриг сейчас у своих, прорвался? Может, сожженный стоит?

– Волков бояться – в лес не ходить.

– Кто их боится? Сегодня мы сами немцев попугали, думаю, долго теперь не сунутся.

– Они-то не сунутся, – рассудил Петр, – а самолеты свои точно пришлют. Надо танк в сторону отвести или в глубь леса да ветками забросать.

Как в воду глядел! Только мы отогнали танк подальше в лес и забросали его ветками, как появились Ю-87. Я уже слышать их моторы не мог – тошнило от злобы и бессилия.

Они старательно проутюжили позиции пехотинцев и опушку леса. Вовремя догадался Петр танк отвести; надо бы мне первому додуматься – а еще командир!

Но все когда-нибудь заканчивается – закончилась и бомбежка. Нас она, впрочем, не коснулась – досталось пехотин-

цам. И, как у немцев было заведено после бомбежки или артиллерийского налета, они пошли в атаку. Где уж они солдат смогли найти после нашего опустошительного рейда, ума не приложу. Впрочем, цепь наступающих была реденькой.

Мы выехали на опушку, чтобы поддержать пехоту в отражении атаки. И тут немцы нас подловили. Умнее ли они оказались, хитрее ли, но мы попались.

Едва танк выехал из леса, как раздался страшный удар в корпус, двигатель заглох, потянуло дымом. В голове стоял звон, из носа пошла кровь.

– Эй, парни? – Я не услышал собственного голоса.

Пригнувшись, я заглянул в отделение управления.

Снаряд угодил в лобовую броню, выломав из нее изрядный кусок. Оба – и Петр и Алексей – были убиты. Не надо было даже пульс щупать – уж слишком обширны и страшны были раны.

Я сполз к Петру, откинул нижний люк и подтащил к нему его бездыханное тело. Сам же выбрался через башенный люк. Как я пулю при этом не схлопотал, удивляюсь. Вероятно, меня закрыл дым, валивший из люков и смотровых щелей.

Я скатился на землю и вытащил из люка тело деда. Узко под танком, тесно.

Сжав зубы, ползком, я упорно тащил тело подальше от танка. Метров через пятьдесят я оставил Петра на земле и только хотел вернуться за телом Алексея, как танк вспыхнул. Пламя мгновенно охватило машину, повалил черный густой дым. Какое там «вытащить», когда даже на расстоянии чувствовался нестерпимый жар!

Я бросил взгляд на Петра:

– Ты полежи, дед, я сейчас.

Я, пригибаясь, побежал, потом, упав на землю, пополз к пехотинцам. Из окопов по наступающим цепям врага раздавались редкие винтовочные выстрелы.

Я скатился в окоп полного профиля. Сидевший в нем боец дернулся, увидев меня:

– Жив, танкист? А мы уж думали – вы все сгорели.

Он повернулся к немцам, прицелился, выстрелил и передернул затвор.

– Помогай, видишь – немцы прут.

А у меня и оружия при себе нет. Трофейный пистолет – и тот в танке остался.

– В соседнем окопе убитый лежит, возьми его винтовку, – посоветовал боец.

Я переполз в соседний окоп, высвободил из рук убитого – молодого бойца – винтовку, клацнул затвором и осторожно выглянул из-за бруствера. До немцев не так и далеко – метров сто – сто пятьдесят.

Я выбрал цель, поймал ее на мушку и выстрелил. Что за черт? Немец как шел, так и идет! Из соседнего окопа до меня донеслось:

– Прицел поставь!

И точно: не посмотрел сразу – хомутик прицела на тройке стоит.

Я выставил его на единичку, вновь прицелился, выстрелил. Немец упал. Контузило меня, что ли, – сразу не посмотрел…

Я сделал еще два выстрела, а потом затвор сухо клацнул. Отвел его назад – магазин был пуст. Нагнулся, обшарил подсумки убитого – пусто.

Я повернулся в сторону соседнего окопа:

– Сосед, подкинь патронов.

– Держи. Учти – больше нет, экономь.

Я вставил обойму в затворную коробку, большим пальцем вдавил патроны в магазин. Пять патронов – не густо. Выбрал цель. Мушка подрагивала, глаза заливало потом. Я сбросил танковый шлем, рукавом вытер пот. Теперь лучше видно. Снова тщательно прицелился, выстрелил – и еще один враг упал.

Справа ударил «максим». Как вовремя!

Пулеметчик бил короткими экономными очередями, но очень точно. Немцы залегли, потом отползли назад.

– Эй, друг! Лопатки не найдется?

Боец перекинул ко мне маленькую саперную лопатку в брезентовом чехле.

– Окоп расширить хочешь?

– Нет, своих похоронить.

Я пополз назад. В лесу встал и направился к танку. Он уже догорел – только чадил.

Я оттащил тело деда подальше в лес, выкопал неглубокую – в метр – могилу. Копать среди корней деревьев маленькой лопаткой было неудобно, пот заливал глаза. Вроде готово.

Я вытащил из кармана гимнастерки документы Петра – красноармейскую книжку, письмо и медальон. Вдруг из письма выпала небольшая фотография. На ней бабушка, молодая

еще. Я сразу узнал фотографию – видел дома такую же, только побольше. На глаза навернулись слезы.

Я подошел к бывшей стоянке, нашел моторный брезент, завернул в него тело и с трудом опустил в могилу.

– Прости, дед, не смог уберечь. Да и сам теперь не знаю – останусь ли жив.

Засыпал могилу землей, утрамбовал ногой. Из двух веток сделал подобие креста и воткнул в землю. Осмотрелся вокруг, пытаясь запомнить место. Я еще вернусь сюда, Петр…

Его документы сунул к себе в нагрудный карман. Подобрал лопатку и уже направился было к пехотинцам, как на опушке леса встретил старшину-пулеметчика.

– Жив, танкист?

– Я-то жив – экипаж погиб.

– Жаль, геройские были ребята.

Старшина помолчал:

– Что дальше делать думаешь, танкист?

– А ты?

– К своим пробираться надо. Патронов нету, да и людей едва ли два десятка осталось. – Старшина снял пилотку, вытер пот.

– Тогда я с вами.

Я дополз до окопа, вернул саперную лопатку, за ремень вытянул из окопа винтовку. Только четыре патрона в ней, но все же не безоружен. На войне солдату без оружия остаться – самое последнее дело.

Когда начало смеркаться, пехотинцы покинули окопы и собрались в лесу. Третья часть их была ранена: у кого рука была забинтована, у кого – голова. Но все при оружии. Старшина даже «максим» прикатил.

Один из бойцов не выдержал:

– Старшина, да брось ты эту бандуру – все равно ведь патронов нет, мешать только будет.

– Казенное имущество, как же его бросить? На мне числится.

– Если так рассуждать, то вон танкист должен за собой танк сгоревший тащить.

– Разговорчики, Крылов! Местность кто-нибудь знает?

Все переглянулись, помолчали.

– Так, понятно. И карты нет.

– Зачем тебе карта? – вмешался я. – Идем на восток, мимо своих не промахнемся.

– Верно, конечно, только непонятно – где немцы и где наши.

– Эка, хватил! Где сейчас немцы, и в генштабе небось досконально не знают. А в нашем случае самый хороший вариант – языка взять, да не простого, а как минимум офицера с картой.

– Кто ж его брать будет? У меня не все с винтовкой толком обращаться умеют, а ты – «языка»!

– Тогда идем.

– А пулемет куда?

– Коли бросить жалко – закопай.

Было видно, что старшина колеблется. Бросить жалко – казенное имущество; тащить с собой – груз уж очень обременительный, почитай, три пуда бесполезного железа, поскольку патронов нет. У каждого бойца боезапас – только то, что в магазинах винтовок, подсумки пустые.

Хозяйственная жилка перевесила.

Старшина вытащил из чехла саперную лопатку, сноровисто вырыл небольшую яму, быстро разобрал пулемет на три крупные части – станок, тело и щит, уложил в яму и присыпал землею.

– Думаю, погоним немца вскоре, тогда и откопаю, – успокоил себя старшина. Повернулся к нам: – Идем цепочкой по одному с интервалом пять метров. Не отставать.

И первым пошел по лесной тропе.

Взошедшую луну периодически закрывало тучами, идти было тяжело – ноги цеплялись за коряги, кочки, траву. Чем дальше отходили мы от брошенных позиций, тем гуще становился лес. Ветки в темноте так и норовили хлестнуть по лицу. Хоть глаза и привыкли к темноте, нам все равно приходилось напрягать зрение и слух, чтобы не потерять из вида идущего впереди.

• Предыдущая
• 18/175
• Следующая