Все предельно (сборник) - Кинг Стивен - Страница 21

• Предыдущая
• 21/114
• Следующая

И еще в некоторых мотелях беспрестанно передавали по радио прогноз погоды, и голос диктора казался Альфи каким-то нереальным, призрачным. Голос привидения, с трудом пробивающийся через голосовые связки трупа. В Кэнди, штат Канзас, в платном сортире на шоссе 283 кто-то написал: «Ку-ку! Стою у двери и стучу». А ниже красовалась приписка: «Если ты не из компании ассенизаторов, пошел прочь, паршивец и педераст!»

Альфи стоял на краю тротуара и даже задыхался немного — уж больно холоден и насыщен снегом был воздух. Стоял и сжимал в левой руке записную книжку — так крепко, что она согнулась пополам. Уничтожать ее нет никакого смысла. Он просто забросит ее на поле фермера, здесь, на окраине Линкольна, забросит как можно дальше от дороги. И в этом ему поможет ветер. Книжка может пролететь футов двадцать, а там ветер подхватит ее и понесет еще дальше, пока она не зацепится за кочку или сугроб и останется лежать там. И ее заметет снегом.

Книжка пролежит там всю зиму, еще долго после того, как тело его отправят домой родственникам. А весной фермер Джон проедет по полю на своем тракторе, и в кабинке у него будет звучать веселая музыка, и наедет он плугом на его любимую записную книжку. И зароет ее глубоко-глубоко в землю, где она и останется лежать навеки, постепенно превращаясь в другую материю. Всегда почему-то хочется думать, что ничто на свете не исчезает бесследно, лишь переходит в другую субстанцию. «Не напрягайся, все вернется на круги своя», — накорябал некто на стенке телефона-автомата на автостраде 35, неподалеку от городка под названием Кеймерон, штат Миссури.

Альфи размахнулся, чтобы бросить книжку, но потом вдруг опустил руку. Ему жутко не хотелось с ней расставаться, вот в чем вся штука. Есть предел человеческому терпению, так почему-то принято думать. И у него дела обстоят просто хуже некуда. Он снова поднял руку, потом опять опустил. От отчаяния и нерешительности заплакал, хоть и не замечал своих слез. Кругом завывал ледяной ветер, словно подталкивал его на этом пути в никуда. Он просто больше не может жить так, как живет сейчас, — вот что главное. Не выдержит больше и дня. Выстрелить себе в рот из револьвера куда как легче, чем продолжать всю эту канитель, он это твердо знал. Куда как легче, чем, допустим, написать книгу, которую прочтут несколько человек (это еще в лучшем случае). Он снова поднял руку, слегка отвел ее, поднес к уху ладонь с зажатой в ней записной книжкой — так делает питчер перед броском — и застыл. Ему пришла в голову новая мысль. Надо досчитать до шестидесяти. Если во время счета блеснут вдали огоньки фермы, он все же попробует написать книгу.

А начать такую книгу, подумал он, следует с разговора, как измерять расстояние в милях на карте зеленым маркером, не только расстояние, но и саму необъятность Земли. С описания, как свистит и завывает ветер, когда выходишь из машины возле одного из мотелей где-нибудь в Оклахоме или Северной Дакоте. Он звучит совершенно особенно, этот ветер, он словно нашептывает тебе слова. Не забыть также описать тишину, и что в туалете всегда попахивает мочой и газами съехавших постояльцев, и что в тишине стены мотеля вдруг начинают говорить их голосами. Голосами тех, кто оставил все эти надписи, а потом уехал. И писать об этом будет больно, но если вдруг ветер стихнет и вдали замерцают огоньки фермы, он напишет эту книгу, чего бы это ни стоило.

А если так и не увидит огоньков, то забросит записную книжку в поле, вернется в мотель, в свою комнату под номером 190 (первая дверь слева от автомата), и застрелится, как собирался.

Одно из двух. Одно из двух.

Альфи стоял и считал про себя до шестидесяти. Стоял и ждал, когда стихнет ветер.

Хочу, чтобы вы поняли с самого начала: за исключением Мелвина Первиса из ФБР не было на свете человека, кому бы не нравился мой дружок Джонни Диллинджер. Первис был правой рукой Джона Эдгара Гувера и смертельно ненавидел Джонни. Что касается остальных… короче, все кругом были просто без ума от Джонни, в том-то и штука. И еще он умел смешить людей. Бог любит, чтобы все его дела доводились до конца, так он частенько говаривал. Ну и чем, скажите, может не нравиться человек, исповедующий такую философию?

И людям вовсе было ни к чему, чтобы такой человек умер. Вы удивитесь, но до сих пор многие считают, что вовсе не Джонни был застрелен федами 22 июля 1934 года в Чикаго возле кинотеатра «Биограф». А возглавлял охоту на Джонни не кто иной, как Мелвин Первис. И надо сказать, что он был не только подлый, но и чертовски неумный парень (из тех, что норовят пописать из окна, забыв его предварительно открыть). Короче, ничего хорошего о нем сказать просто не могу. Дешевый пижон, и, Господи, как же я его ненавидел! Как мы ненавидели этого типа!

И нам всем удалось благополучно удрать от Первиса и его уродов после перестрелки в «Маленькой Богеме», штат Висконсин, — всем до единого! Как после такого этому гребаному педику удалось удержаться на работе — настоящая загадка. Помню, Джонни тогда сказал: «Лучше б на его место Джон Эдгар какую бабу поставил, и то было бы больше проку». Как же мы хохотали! Разумеется, в конце концов Первис все же достал нашего Джонни. Но только потому, что устроил засаду у кинотеатра «Биограф» и выстрелил ему в спину, когда тот, почуяв неладное, пытался удрать через боковой проулок. И наш Джонни, упав лицом в грязь и кошачье дерьмо, пробормотал: «Как прикажете это понимать?» И умер.

Но люди до сих пор не верят в его смерть. Наш Джонни настоящий красавчик, говорили они, не парень, а прямо кинозвезда! А у типа, которого феды застрелили у кинотеатра, морда была жуткая, вся распухшая, того и гляди лопнет, как переваренная сосиска! Нашему Джонни только-только стукнуло тридцать один, а тот тип, которого прихлопнули копы у кинотеатра, выглядел на все сорок, если не больше! Кроме того (тут они обычно понижали голос до шепота), каждому дураку известно, что у Джона Диллинджера был член размером с бейсбольную биту. А у типа, на которого устроил засаду возле «Маленькой Богемы» придурок Первис, — ничего особенного, стандартные шесть дюймов в длину. И потом еще этот шрам на верхней губе. На снимках, сделанных в морге, шрам виден очень четко. (Похоже, что, когда они там фотографировали тело, какой-то ублюдок специально приподнял и придерживал голову моего старого друга, скорчив при этом мрачную и многозначительную рожу, словно желая тем самым подчеркнуть: Каждый Преступник Получит по Заслугам.) И этот шрам как бы разрезал усы Джонни надвое. Но все знают, что у Джонни Диллинджера никогда не было такого жуткого шрама. Да вы поглядите на другие его снимки, сразу убедитесь, говорили люди. Господь свидетель, снимков этих полным-полно.

Потом даже появилась книжка, где писали, что Джонни вовсе не умер. Что он скрылся, обманув преследователей, а затем долго и счастливо жил себе в Мексике на роскошной гасиенде, ублажая всяких там сеньор и сеньорит огромным своим «прибором». И еще в этой книжке написано, что мой старый друг умер 20 ноября 1963 года — ровно за два дня до смерти Кеннеди — в возрасте шестидесяти лет. И что жизнь отняла у него вовсе не пуля, выпущенная каким-нибудь ублюдком федом, а самый что ни на есть заурядный сердечный приступ. Так что Джон Диллинджер скончался дома в постели.

• Предыдущая
• 21/114
• Следующая