У обелиска (сборник) - Перумов Ник - Страница 38
- Предыдущая
- 38/126
- Следующая
– Есть! Есть связь! Есть! – кричал издалека полковник.
Теперь только держать. Шаркнул совсем рядом с виском осколок. Чуть ближе – и кончилась бы Зойкина жизнь, а так – оцарапал кожу, вырвал прядку, пилотку с головы сшиб. Она упала на дно воронки, а по лицу Зойки медленно поползла ниточка крови – через лоб по брови к переносице и по ней вниз. Скашивая глаза, Зойка следила за каплей крови, подбирающейся к кончику носа: кажется, вот-вот капнет прямо на пилотку, на красную звезду, а все не срывается, висит на самом курносом кончике.
– Волкова! Зоя! – кричал кто-то.
– Я здесь, – хотела крикнуть Зойка, но получился только тихий сип.
Звуки отодвинулись, голос потерялся в серой пустоте, накрывшей Зойку. Словно не было ничего для нее в тот момент: «Хейнкели» в небе гудят не громче шмеля в жасминном кусте, бомбы рвутся – словно кидает соседская девочка об асфальт и стену мяч. Мир будто отодвинулся от Зойки, повесил между ней и смертью занавеску из бусин, такую же, какая висит дома между кухней и комнатой: только гудят высоко зеленые жуки «Хейнкели» да девчонка соседская метит мячиком все ближе. Зойка слышала, как он, свистя, рассекает воздух и со звоном бьет в землю. А капелька крови замерла на носу – и передумала падать, словно жалко ей новую Зойкину пилотку.
«Плохо дело», – со странным спокойствием подумала Зойка, когда вместо пилотки на дне воронки обнаружилась вдруг та самая девочка. Та, что бросала о стену мяч. А может, и не она. Просто девочка лет семи, не старше, вся грязная, с красными и опухшими от слез глазами.
– Оля, – позвала ее Зойка. Отчего «Оля», она и сама не понимала. Выплыло имя в затуманенном мозгу, словно подсказал кто.
– Mutti, ich habe Angst! – прошептала девочка, обхватила застывшую крабом над воронкой Зойку за шею.
– Не бойся, родная. – Совсем потемнело у Зойки перед глазами, стихли, уйдя за лес, «Хейнкели». Остались от всего мира только концы провода в руках, бегущие через тело позывные да маленькие руки Оли.
– А ну открывай глаза, Волкова. Вижу, что очнулась. Давай-давай, можешь не шевелиться – посмотри и валяйся до вечера.
Комполка опустился рядом, навалился боком на Зойкины ноги. Она тихо ойкнула и разлепила веки, но увидела не лицо полковника, а мятый бланк справки, размашисто заполненный его торопливым небрежным почерком.
– Ну, плясать не заставлю, а улыбнуться разрешаю. Вот, орден твой. «Славы». Третья степень. Пока такой, бумажный, на параде на сиську не прицепишь…
– Да какие у нее сиськи, Роман Иваныч, смех один, – поддела медсестра Нюра, полная деревенская девушка, до самой косынки усыпанная веснушками. – Вот дали бы вы мне…
– Болтун, – оборвал ее комполка, улыбаясь, убрал от лица Зойки справку и с напускной строгостью посмотрел на медсестру, – находка для шпиона. Волкова у нас герой, а ты трепушка рязанская. Отрастила площадку под ордена, а ума не нажила.
Нюра фыркнула, мол, ордена найдутся, немца на всех хватит. Зойка приподнялась на локтях, оглядела блиндаж.
– А Оля моя где?
Лица комполка и Нюры в одно мгновение будто выцвели. Улыбки вылиняли до белых поджатых губ. Даже веснушки Нюрины словно поблекли и посерели.
– Вспомнила все-таки… – пробормотал Роман Иванович, потер ладонью лоб, сдвинув фуражку на затылок. – Оля, ее, понимаешь ли, где?! – обратился он к кому-то невидимому, глядя в сторону. – Давай полит-рука, Льва Сергеича и капитана Румянова.
Нюра выскочила из блиндажа.
– Румянова зачем? Где Оля моя? – Зойка дернулась, но полковник продолжал сидеть на плаще, которым укрыли ей ноги.
– Посмотрит тебя еще разок Лева, – словно не услышав вопросов, продолжил полковник. – Он еще вчера говорил, что не так страшны твои раны, чтоб столько без сознания лежать. На ноге царапка поглубже, крови много потеряла, но это ничего… Думали, контузия, но, видишь, сразу все вспомнила, как в себя пришла, бодрячком глядишь… Повезешь меня к вечеру в штаб…
– Зачем Румянова? У меня ж простое ранение, не магическое… Простое…
Полковник опустил глаза.
– Разрешите? – В дверь заглянул политрук, товарищ Рыбнев. Он всегда старался казаться строгим и внушительным, но Зойка его строгости не верила. Как-то раз она задремала в машине, а проснулась – увидела, как Рыбнев ей в окошко смотрит и улыбается – не будит. Вот и теперь вошел политрук: суровая складка между бровей, фуражка низко надвинута – а все-таки в первую минуту мелькнула в синих глазах едва приметная улыбка. Но посмотрел на Зойку и нахмурился, уже всерьез.
Лев Сергеевич, начальник ПМГ, подскочил, осмотрел, не слишком заботясь о том, что совсем девчонка перед ним и совестно ей, полураздетой, перед мужиками, да еще и начальством.
Зойка не смотрела на него – стыдилась, все заглядывала в глаза политруку, но тот отворачивался, шумно листал записи, копался в планшете. Словно боялся, что вычитает в его глазах девчонка Волкова такое, чего ей знать не положено.
– Ну как наша девочка, мамочка? – прозвучал ровный холодный голос военмага.
Руки врача невольно дернулись.
Капитан Румянов подошел и навис над раненой – длинный, страшный. Несмотря на фамилию, он был вечно бледен, как мертвец, за что в полку его прозвали Упырем. Входил капитан всегда с улыбкой, говорил весело, играл словами, но и такая улыбчивость не обманывала Зойку. Глаза у капитана были мертвые. А впрочем, какие еще глаза могут быть у фронтового мага?
– Вечно вы, Румянов, ни «здравствуйте», ни «привет», – фыркнул Лев Сергеевич. Он один мог спокойно разговаривать с капитаном – как волшебник с волшебником. Гений-кудесник полевой хирургии и офицер магической разведки.
– Здравствуй, Лева. И вам, товарищи, здравия желаю.
Политрук и полковник сдержанно кивнули.
– Так я здорова совсем, Юрий Саввич, хоть сейчас за руль.
Румянов коротко глянул на врача.
– Здорова, как кобыла, – отозвался тот, махнул рукой. – Меня тут больше не надо. Что по моей части, само заживет.
– Ну, вот и славненько, Лева. Вот и чудненько, – проговорил Румянов. – А вы, Костя, что скажете? Как у нашей девочки с линией партии и верностью Родине?
Политрук мгновение помедлил с ответом – видно, нешуточная шла борьба у него в душе.
– Зоя Волкова – образцовая комсомолка и отважная девушка, – наконец проговорил он, бледнея под пристальным взглядом мага.
– Вот и ладушки. Вот что… оставили бы вы нас, товарищи, с героиней побалакать, так сказать, за жизнь.
Политрук вышел, так и не глянув на прощание на Зойку. Она схватила за руку комполка и зашептала:
– Роман Иванович, где моя Оля?
– Здесь пока твоя Оля. Комиссию ждем, – буркнул он и вышел, сердито сопя.
– Вот Роман Иванович не одобряет мои методы, а я хочу сперва с вами поговорить. Комиссия, она никуда ведь от вас не денется. Или вы от комиссии. Но мне кажется, вы, Зоя Васильевна, не очень понимаете, в какой ситуации оказались.
Зойка согласно кивнула, хлопая ресницами.
– Вот вы спрашивали, где ваша Оля. А с чего это она, позвольте спросить, ваша? Кто она вам?
– Дочь, – выпалила Зойка.
– А лет вам сколько? – вкрадчиво спросил Румянов.
– Восемнадцать.
– Восемна-а-адцать, – повторил капитан, пожевав губами. – А Оле на вид лет шесть-семь. Это вы что же, товарищ Волкова, в одиннадцать лет стали матерью? А может, подскажете, кто отец вашей Оли?
– Я не знаю, – ответила Зойка тихо. – Знаю только, что это дочка моя.
– А слышали вы что-то про так называемое «слово Материнское»? – Румянов впился взглядом в Зойкино лицо, у девушки аж в глазах защипало.
– Мне нянька сказку рассказывала такую. Там барыня-волшебница, от рук разбойников умирая, сына своего материнским словом защитила и в простой крестьянской избе спрятала.
– И что потом с тем мальчиком было?
– Так вырос маг Руслан, защитник Новгородский. Думаете, Оля – ее тоже… Материнским словом ко мне в воронку бросило. Это ведь молитва такая…
– Молитва! – Капитан постучал пальцем себе по лбу, глядя на Зойку презрительно и насмешливо. – Контузило тебя, точно. А Ленька просмотрел. «Материнское слово» – древнее маговоздействие с полным поглощением жизненного ресурса действующего мага. Воздействие, девка. Магический удар, нанесенный по тебе, советскому солдату.
- Предыдущая
- 38/126
- Следующая
