Сердце воина (СИ) - "chate" - Страница 5
- Предыдущая
- 5/8
- Следующая
- Трусливо. Я слишком испугался и даже добравшись домой глубокой ночью, не сразу смог рассказать, что со мной произошло.
- Сколько тебе тогда было? Тринадцать?
- Четырнадцать.
- Не велика разница. Допустим, тебе было бы двадцать, у тебя была здорова нога, а в руках находился меч, что бы ты сделал?
- Сражался. Наверное.
- Сражался? Один против тридцати закаленных в боях воинов? Твоя гибель была бы бесславной и бессмысленной. Ты бы никого не спас, не защитил, в лучшем случае унес бы с собой на тот свет душу одного воина, и то, я в этом сильно сомневаюсь.
- Так что мне надо было прятаться?
- Да. Для воина важно не только уметь сражаться, но и уметь думать и просчитывать возможные варианты событий. Спрятавшись, ты не только сохранил свою жизнь, но и приобрел возможность со временем отомстить, а это намного важнее сиюминутного глупого геройства.
- А ваша подстава с той крепостью не была геройством? – кажется, я обиделся, хоть это и глупо. Столько лет я корил себя за трусость, а теперь человек, который не захотел меня убивать, говорит, что я поступил правильно. Это оправдание моей трусости из его уст звучало для меня самого странно и… обидно, тем более что я о мести и не помышлял. Я просился в армию потому, что хотел быть хоть где-то нужен, а не мечтал отомстить захватчикам.
- Нет, это был хорошо рассчитанный шаг. Конечно, в любой момент что-то могло пойти не так, но там были только добровольцы и мы были готовы умереть, если так сложится судьба.
- А я не был готов, - я почувствовал, как щеки мои заливает краска стыда, - даже когда увидел, как рушится решетка – не был готов.
- Потому и заорал о побеге на весь лагерь? – полковник откровенно рассмеялся, блестя белозубой улыбкой. – О нет, милый капитан Бэркс, это не был поступок труса. Трус бросился бы бежать. Молча. Пытаясь спасти свою шкуру. Он не сделал бы даже попытки предотвратить побег. Так что забудь о том, что ты трус. Я на войне с первых ее дней, повидал всякого и прекрасно знаю, о чем говорю. К тому же быть готовым умереть за свое дело и желать смерти – это разные вещи. Все мы хотим жить, это естественное стремление для любого человека, солдат же ищущий смерти – это не солдат. Такой воин ни одному командиру не нужен, ведь он не только умрет сам – он может подвести своих товарищей.
Вслушиваясь в спокойный голос полковника, я почувствовал, как во мне просыпается благодарность к этому человеку. Он был моим врагом и в то же время сделал больше, чем мог бы сделать для меня любой друг. Да и не было у меня друзей никогда. Были старшие братья, для которых я был обузой и помехой, родители, для которых я стал случайным, поздним ребенком, по сути нежеланным. Были еще слуги, которые выполняли мои просьбы и приказы, но никто из них не стал для меня близким человеком, да и не мог стать, потому что родители мне с пеленок внушали, что я выше их по рождению и по положению в обществе. А где сейчас то общество, принадлежностью к которому они так гордились? Где они сами? Война смешала все, перемолола и выплюнула. Сын углежога зачастую оказывался лучшим человеком и воином, чем сын лорда.
- О чем задумался? – прервал мои размышления полковник.
- О войне и превратностях судьбы. Сколько мы еще пробудем в дороге?
- Дней пять – семь, смотря, как пойдем. В предгорьях придется оставить повозки. Лошади еще смогут пройти по горным тропам, а телегам там делать нечего.
Сначала я не понял, зачем он мне это говорит, а когда дошло, то снова покраснел и скрипнул зубами от желания закричать. Сколько я еще буду доказывать, что мундир мне выдали не за красивые глазки?
- Меня не придется нести. Может я и хромой, но, если надо, могу и бежать, и сражаться.
- Не сомневаюсь, - полковник Трейм хлопнул меня по плечу, чуть не опрокинув на землю, и поднялся, - отдыхай, пока. Завтра будет трудный переход.
Вот и поговорили.
Трудными были все дни. Когда через два дня впереди показались горы, на колонну беглецов выскочил королевский почтовый курьер. Как разведка его упустила, и что им после этого сказал полковник, я не выяснял, знаю только, что курьер чуть не ушел, но меткий выстрел кого-то из солдат Трейма свалил его вместе с лошадью. Увы, но падая, несчастный сломал себе шею. Так тоже бывает во время войны, хотя более нелепую смерть, чем свернутая во время бегства шея, трудно себе представить.
В его сумке оказалось предписание к гарнизону усилить патрули и прочесывать более тщательно дороги в направлении Идрида, в связи с массовым побегом военнопленных, а кроме того рекомендовалось оборудовать несколько секретов у малоизвестных троп, которыми обычно пользовались местные. Все это я узнал со слов полковника тем же вечером. А еще он сказал, что нам неимоверно повезло, потому что этот приказ уже не попадет в крепость и у нас есть довольно хороший шанс проскользнуть у них под самым носом.
- Как можно не заметить полторы тысячи человек в предгорьях, где кроме кустов и редких деревьев нет никаких укрытий? – наконец не выдержал я.
- Можно. Если командиры крепости не озабочены дисциплиной, а фортуна будет благосклонна к нам, - ответил мне полковник, криво усмехаясь.
Так оно и вышло. Не знаю, фортуна благоволила меченому полковнику или магия его постаралась, но в тот вечер, когда наша колонна покинулa лес, небеса разразились дождем. Он сильно замедлил наше продвижение, но и от сторожевых разъездов уберег.
Телеги действительно пришлось бросить. Раненные передвигались своим ходом, а кто не мог идти, того несли на самодельных носилках, потому что лошади теперь тащили на себе мешки с необходимыми в дороге вещами и оставшимися припасами, кроме одной, на которой везли связанного начальника лагеря. Несчастный не выдержал свалившихся на него испытаний и сошел с ума, но тем не менее отпускать его никто не собирался.
Пеший переход и дождь сыграли свою роль и в моем самочувствии. Нога теперь болела не переставая, но я упрямо шел вперед вместе со всеми, стиснув зубы и сжав кулаки. Полковник по-прежнему подходил ко мне на привалах, чтобы переброситься парой слов, но я почти ничего из тех разговоров не запомнил. Стоило мне опуститься на землю, как усталость наваливалась со страшной силой, и я просто отключался, иногда засыпая посреди разговора, убаюканный его голосом.
Когда мы пересекли границу Идриды я так и не заметил, просто однажды из пелены дождя выехал разъезд в черно-синей форме, и я понял: все, дошли! Не то, чтобы я так уж обрадовался вражеским солдатам, скорее во мне заговорило облегчение от того, что дорога, наконец, закончилась и скоро можно будет отдохнуть.
Увы, но мой отдых оказался не таким уж долгим. На следующий день полковник Трейм подошел ко мне в сопровождении четырех воинов.
- Они доставят тебя в мой дом, - сообщил он, после чего меня подсадили на приведенную запасную лошадь и мы тронулись в путь, занявший еще семь дней, изрядно вымотавших меня как физически, так и морально. Никто из сопровождавших меня воинов со мной не разговаривал, если не считать разговорами их односложные ответы или краткие приказы, отдаваемые мне в случае необходимости. Когда же мы въехали в небольшой каменный замок с высокой стеной, обведенный снаружи рвом, они даже не спешились. Просто передали поводья моего коня выбежавшему навстречу мужчине со словами: «Это личный пленник Его Светлости!» - и умчались прочь, даже не оглянувшись.
Следующая наша встреча с полковником произошла через два с половиной месяца или семьдесят один день, если хотите знать точнее. Лето было в самом разгаре, когда кавалькада из десятка всадников въехала в замок, вызвав своим появлением настоящий переполох среди слуг. Полковник вернулся домой.
Все это время я жил в одной из башен замка, ставшей моей персональной тюрьмой, хоть и вполне комфортабельной. Комната моя располагалась почти под самой крышей, так что из окна открывался просто потрясающий вид на окрестные поля, деревни и лес. Я практически не знал ни в чем отказа, если просьба касалась книг, еды, одежды или какой-либо подобной мелочи, однако о том, чтобы покинуть башню (под любым предлогом) не могло быть даже речи. Мне даже бритву и ножницы в руки не давали. Каждое утро приходил слуга, судя по выправке бывший солдат, брил меня и подстригал, если это было необходимо. Ах, если бы кто-нибудь знал, как тошно сидеть в четырех стенах, созерцая свободу в окно, но не имея возможности сделать хотя бы один шаг за пределы своей тюрьмы.
- Предыдущая
- 5/8
- Следующая
