Две могилы - Чайлд Линкольн - Страница 21

• Предыдущая
• 21/102
• Следующая

Альбан сел за маленький столик в кафе. Подошел официант и спросил, не желает ли он чая. Альбан ненадолго задумался, изучил чайное меню и сказал, что желает. Лучше всего — «Ассам» или какой-то другой мягкий сорт, заваренный по-английски, с цельным молоком и сахаром. Он очень старался, чтобы официант запомнил и необычный заказ, и самого посетителя.

Когда официант удалился, Альбан устроился поудобнее, наслаждаясь атмосферой этого места. Больше всего его поразила здешняя публика. Если «Мальборо-Гранд» был просто большим отелем, то этот выглядел скорее тихим элитарным клубом для богатых и влиятельных людей, которым, равно как и их гостям, здесь стремились всячески угодить.

Эти отличия заинтриговали его. Значит, каждый отель обладает индивидуальным характером? «Мальборо-Гранд» похож на молоденькую блондинку, яркую и стильную, несколько шумную, порой даже вульгарную, но симпатичную, сексуальную и забавную. А «Вандербилт» предстал в его воображении солидным седовласым джентльменом с изысканным вкусом и манерами, но немного занудливым и скучным. Альбан задумался над тем, что ему больше по нраву, но так и не решил. Для ответа недоставало личного опыта.

Он рассчитывал посетить и другие отели Нью-Йорка, чтобы сравнить впечатления и представить образ каждого из них. Это была бы забавная игра.

В ожидании заказа он разгладил костюм на груди. Повязка на правом указательном пальце причиняла неудобство. Она вызывала зуд. Но с этим Альбан ничего не мог поделать. По крайней мере, он чувствовал себя в безопасности, зная, что совсем не похож на того человека, чьи снимки опубликованы во всех газетах. Чем четче были снимки, тем меньше ему нужно было изменять внешность. Забавно, что никто, по-видимому, не понял его иронии. Но не исключено, что полиция все-таки поняла, так что следует сохранять осторожность.

Теперь его можно было бы назвать мистером Брауном. У него были каштановые волосы, карие глаза, кожа пусть и не совсем смуглая, но оливкового оттенка. Только в одежде не присутствовали коричневые тона — он их не любил, предпочитая серый цвет. И все — от галстука до ботинок — производства «Брукс бразерс». Он никогда раньше не слышал об этой нью-йоркской фирме, но ее костюмы были достаточно заурядны, чтобы помочь ему еще лучше вписаться в образ. Хотя к ночи должно было похолодать, его кашемировое кепи с наушниками все равно выглядело немного странно. Возможно, кто-то даже подумал, что он раковый больной и прикрывает таким образом лысину.

Два больших фигурных куска воска, помещенные между зубами и щеками, скругляли его острые скулы, делая лицо более широким, добродушным и, вероятно, чуть глуповатым. Разумеется, он изменил походку, подрезав каблуки на новой обуви так, чтобы внешняя кромка оказалась на три восьмых дюйма ниже, чем внутренняя. В результате изменился сам ритм ходьбы. Его учили, что походка — один из ключевых моментов при идентификации человека.

Чай, как и ожидалось, был превосходен. Альбан оставил на столе пару новеньких, хрустящих купюр и поднялся, ухватившись левой рукой за полированную кромку стола в том месте, которое официант вряд ли станет протирать.

Затем он направился к лифту, вошел в кабину и нажал кнопку шестого этажа. Выйдя из лифта, неторопливо прошел до конца коридора, опять остановился в мертвой зоне малозаметной камеры наблюдения и приготовился ждать. Коридор был не таким длинным, как в «Мальборо», зато ожидание могло оказаться более долгим. Но нет: спустя всего пять минут он зашагал в обратном направлении, на сей раз быстро, а когда из-за угла вышла горничная с подушкой в руках, он замедлил шаг и нацепил на лицо приветливую улыбку. Они встретились посередине коридора, и Альбан вытянул вперед руки и замигал:

— Это вы мне несете подушку, да? В шестьсот четырнадцатый?

— Да, сэр.

— Спасибо.

Он забрал подушку, дал женщине на чай пять долларов и, развернувшись, направился к номеру 614. По дороге проверил подушку на сжатие. Плотный, сохраняющий форму поролон. Похоже, постояльцу из номера 614 не нравилось ощущать себя утонувшим в мягких подушках из гусиного пуха. В этом их вкусы совпадали.

Он подошел к двери и вежливо постучал два раза. В ответ на стандартный вопрос, заданный грубым мужским голосом, он ответил:

— Ваша подушка, сэр.

Дверь открылась. Альбан вытянул руки с подушкой вперед и, как только человек взялся за нее, внезапно шагнул к нему, чуть подтолкнув внутрь комнаты и обвив его шею болевым захватом. Свободной рукой он бесшумно прикрыл за собой дверь. Мужчина вяло сопротивлялся, совсем по-женски, это было жалкое подобие борьбы. Старый, толстый, рыхлый, безвольный. Альбан затащил его в центр комнаты. Мужчина попытался ударить противника кулаком сбоку или сзади, но стоило усилить зажим, как он успокоился. Альбан чувствовал, как дрожат колени бедняги. Скорее всего, от страха, но, может быть, и от удушья. Тонкие сальные волосы мужчины, зачесанные на покрытую ямками лысину, отвратительно пахли лаймом с тоником. Мерзкий запах ударил прямо в нос Альбану, окончательно разозлив его. В прошлый раз все было намного забавней. Ему отчаянно не хватало азарта, даже, может быть, страсти. Чего-то такого, о чем потом захочется вспомнить.

Он ослабил захват, и мужчина хрипло, испуганно выдохнул:

— Что вы де…

Альбан снова надавил ему на шею. Он не был расположен к дискуссиям.

Но мужчина опять задергался, и Альбан шепнул ему по-дружески:

— Тсс, все будет хорошо, если вы не станете мне мешать.

Тот сразу же успокоился. Поразительно, насколько они все доверчивы. Однако Альбан на всякий случай не стал ослаблять захват.

Он повернул мужчину в нужную сторону, встал поудобнее сам и достал перочинный нож, держа его вне поля зрения жертвы. Отвел руку далеко в сторону — и стремительным движением вонзил лезвие глубоко в горло с резким поворотом, как делал уже сотни раз, тренируясь в основном на свиньях. Затем он оттолкнул мужчину от себя, одновременно отпрыгивая назад.

Вместе с вырвавшимся из горла воздухом возбуждающе брызнула струя крови, но ни одна капля не задела Альбана. В этот раз труп упал с более громким стуком, и Альбан сильно огорчился, осознав, что его техника пока далека от совершенства. Он посмотрел на часы, пережидая предсмертные судороги жертвы, потом достал инструменты и незамедлительно приступил к работе.

Немного запыхавшись от усилий, он подумал, что непременно продолжит небольшое частное исследование отелей Нью-Йорка и определит индивидуальный характер каждого из них.

Здание отеля оцепила полиция, постояльцев эвакуировали. Управляющего, излишне впечатлительного молодого человека, с нервным срывом увезли в больницу. В практике лейтенанта д’Агосты ничего подобного еще не случалось. Прессу удерживали снаружи, на Пятидесятой улице, и, даже поднявшись на шестой этаж, д’Агоста слышал доносящийся снизу шум и видел огни полицейских машин, проникающие сквозь занавески. Или, может, это разгорался рассвет после долгой, бесконечной ночи.

Д’Агоста в бахилах поверх ботинок стоял посреди спальни и наблюдал за работой последнего эксперта, еще осматривающего место преступления. С момента убийства прошло больше восьми часов. Труп уже увезли вместе с лишней деталью — первой фалангой указательного пальца правой руки. По ковру расплылось пятно крови диаметром в три фута, дальняя стена комнаты тоже была забрызгана кровью так, будто ее поливали из шланга. В воздухе стоял особый железистый запах насильственной смерти, перемешанный с ароматами химических средств, которыми пользовались эксперты.

Капитан Синглтон прибыл за полчаса до окончания осмотра. С одной стороны, д’Агоста был благодарен ему за поддержку: когда начальство проявляет интерес, расследование действительно продвигается быстрее. С другой стороны, он невольно воспринимал присутствие начальства как проявление недоверия. Это убийство стало главным сюжетом ночного выпуска новостей, вытеснив на второе место перестрелку с пятью жертвами в Центральном парке. И надо смотреть правде в глаза: д’Агоста и Синглтон не всегда были лучшими друзьями. Много лет назад, после того злополучного дела, к которому д’Агосту привлек Пендергаст, именно Синглтон потребовал, чтобы лейтенант предстал перед дисциплинарным трибуналом. Впрочем, капитан и прежде никогда не упускал случая устроить подчиненным встряску. Так почему же, при всем уважении к начальнику, его появление вызвало у лейтенанта острое неприятие? Возможно, потому, что капитан отказался помочь, когда встревоженный д’Агоста обратился к нему с просьбой — неофициальной, разумеется, — выделить охрану для встречи Пендергаста с Хелен возле лодочного домика. «Нацисты здесь, в Нью-Йорке? — хмыкнул в ответ капитан. — Это слишком нелепо даже для агента Пендергаста. Я не могу поднять на ноги всю группу из-за его фантазий». Д’Агоста не рискнул настаивать, поскольку Пендергаст взял с него слово молчать. И вот теперь Хелен мертва.

• Предыдущая
• 21/102
• Следующая