У бабушки, у дедушки - Рябинин Борис Степанович - Страница 11
- Предыдущая
- 11/26
- Следующая
Спал Яшка удивительно крепко, как настоящий младенец. Спящего поросенка можно было перекладывать с одного места на другое, приподнимать и опускать. — он не просыпался, иногда лишь сонно хрюкал. Случалось, во время сна я клал на него руку, ногу, раз сильно придавил всем телом — ничего! Яшка принимал все как должное. Возможно, ему это даже нравилось.
Яшкино пребывание в доме затянулось. Во двор, к другому домашнему скоту, поросенка не выпускали; он гулял лишь в небольшом загончике в.саду под окнами, рылся там в земле, но был настолько опрятен и чист, что мои родители не противились нашему общению — разрешили нам дружить
Осенью мы переехали в город. К этому времени Яшка заметно подрос, теперь его определили во двор. Под сараем устроили небольшое стойло, настелили соломы, поставили деревянную кормушку- корыто. И кормили хорошо, сытно. Но поросенок скучал в одиночестве. Верещал, бился о доски, пробовал их грызть. Его часто выпускали. Он быстро освоился на новом месте и сообразил, куда ведут двери дома. Сунулся в одну из них — попал на кухню. Оттуда его изгнали сразу же. Тогда Яшка направился в другую дверь. Тут остановила лестница, которая вела на второй этаж.
Яшка долго нерешительно топтался на крыльце. Потом взобрался на одну ступеньку. Постоял, размышляя, что делать дальше. Влез еще на одну. На третьей ступеньке нога у него подвихнулась, он не удержался и с отчаянным визгом скатился вниз.
Однако норосенок оказался на редкость настойчивым и упрямым. Он повторил попытку. На сей раз ему удалось подняться на ступеньку выше. И — опять скатился вниз, пересчитав боками все ступеньки. Но это ничуть не обескуражило его...
Не знаю точно, сколько раз Яшке пришлось штурмовать лестницу. Знаю лишь, что с каждым разом он прибавлял по ступеньке, по две. И в конце концов добился своего — достиг верха и, похрюкивая, с довольным видом явился в комнату.
С этого дня Яшка стал часто наведываться в квартиру. Явится, обойдет все комнаты, потычется пятачком к одному, к другому... Чистоплотен он был просто на удивление, ни разу не позволил себе напачкать, поэтому его не гнали, а лишь вежливо просили убраться, когда приходило время выпроводить гостя восвояси.
Если почему-либо дверь оказывалась запертой, Яшка громко хрюкал, требуя, чтоб его впустили, пытался открыть ее сам, толкая своим пятачком; когда же ничего не помогало, ложился у порога и терпеливо ждал.
Однажды по дому разнеслась тревожная весть: Яшка заболел, забился под завозню и не выходит. Завозней у нас назывался дедушкин амбар с разным старьем еще дореволюционных времен. Под полом амбара имелось большое низкое пространство, куда легко было проникнуть со двора через дыру между бревнами и землей.
Яшка лежал под завозней, тяжело дышал и время от времени, совсем как человек, жалобно постанывал. Попробовали выманить едой — не действует. Позвалп знакомого фельдшера-ветеринара.
Фельдшер слазал под завозню, насобирав там на себя массу тенёт. У Яшки оказалась высокая температура.
— Может погибнуть,— сказал ветеринар.— Жар большой, да еще сало кругом, сердцу трудно. Лучше прирезать, пока не поздно...
Прирезать! Дело не хитрое. А вылечить?
Не знаю, жалость ли к заболевшему поросенку или упорное желание иметь к зиме «свое мясо», а заставили мать поступить по- своему. Верней всего, из-за прирожденной любви к животным, которая сочеталась с хозяйственной жилкой, мама не послушалась ветеринара, а приняла все меры, чтоб выходить Яшку.
Развела полкринки уксуса. Собрала старые чистые тряпки. Затем забралась в логово больного и, намочив тряпки в уксусе, замотала ими Яшку. Когда тряпки высохли, вновь намочила уксусом. Так она делала несколько раз. Уксус — жаропонижающее средство: испаряясь, он охлаждал Яшкино тело.
И Яшке стало легче. Больной перестал стонать, задвигал ушами, дыхание сделалось более спокойным, без шумных вздохов и хрипов.
В течение дня мама сменила не менее десятка компрессов. Только вылезет из-под завозни — и опять туда. Яшкин жар медленно спадал. Но к ночи поросенка начал бить озноб. Яшка трясся всем своим жирным телом, закатил глаза, ноги дергались, копытца скребли по земле... Неужели умрет, напрасны все старания?
Мама позвала на помощь меня. Настелив под завозней соломы, вдвоем мы сдвинули Яшку с голой земли и уложили на подстилку. Потом мама укрыла больного старым полушубком.
Так продолжалось трое суток. Днем Яшка метался в жару, а ночью отогревался под полушубком. Моя заботливая мать навещала болящего даже ночами.
На четвертые сутки, утром, Яшку обнаружили на середине двора. Он лежал врастяжку на боку и, лениво помахивая ушами, отгоняя назойливых мух, грелся на солнце. Поросенок выздоровел — помогли наши хлопоты да заботы! Он немного отощал, но это было не страшно — нагулять жирок Яшке не стоило особого труда.
К зиме Яшка превратился в большую свинью белой английской породы. Он действительно был всегда чистым, белым. Не помню, чтоб он когда-нибудь выпачкался в грязи. Свиньи вовсе не такие грязелю бивые животные, какими их принято считать. Просто, порой свинье бывает слишком жарко, жир греет, душит ее, и тогда она готова залезть в какую угодно сырость и грязь, лишь бы найти хотя бы некоторое облегчение.
Зимой Яшкины прогулки в комнаты прекратились. К этому времени он сильно повзрослел, потолстел и, наверное, уже забыл, как спал со мной в одной постели.
Когда выпал снег, мы, ребята, принялись возводить на дворе ледяную гору-катушку. Яшка, конечно, был тут же. С глубокомысленным видом он бродил вокруг катушки, похрюкивал, как бы высказывая свои замечания насчет качества нашей работы, поддавал пятаком снег. А потом, когда гора была готова, улита водой и заледенела и мы стали кататься с нее на санках и на чем придется, а то и просто на собственных шубейках, Яшка неоднократно пробовал подняться по блестящему ледяному скату, скользил, падал, наконец, смекнув, в чем дело, поднялся по ступенькам за мной. Смеясь, мы дружно столкнули его с катушки, и Яшка скатился вниз на боку. Он испуганно верещал, забавно дрыгал в воздухе ногами. А придя в себя, снова полез за нами на катушку.
Вот так вышло, что среди моих друзей оказался поросенок.
Многие думают: свинья — она и есть свинья, глупая, неповоротливая, ленивая. Яшка доказал, что все это неправда.
Я читал: один шведский мальчик по имени Свен научил свою ручную свинку Путте ходить в упряжке. Путте возила Свена, и обоим это доставляло массу удовольствия. Жаль, я не догадался запрягать Яшку в санки.— он наверняка быстро привык бы к ним. Вот была бы потеха — прокатиться по Кунгуру на свинье!
Но пробил и Яншин час. Пришел мясник Шурыгин и...
Я этого не видел — был в школе. Мама нарочно постаралась сделать так, чтоб меня в это время не было дома. Но я хорошо помню, как долго-долго потом наш двор казался мне опустевшим — не хватало Яшки...
И очень долгое время — пока не подрос — я относился к Шургину с большой, совсем недетской неприязнью. Я был твердо убежден, что красные руки и багрово-бурачное лицо мясника — от крови животных, которых он погубил
ИДЁТ-БОДЁТ КОЗА-ДЕРЕЗА
Обычно нараспев начинала бабушка, а я прыскал со смеху.
Бабушка произносила эти слова очень смешно, вытянув губы дудочкой, протяжно и так, что получалось похоже на козлиное блеяние.
Как коза «бодёт», я уже знал хорошо. Пальцы одной руки бабушка складывала таким образом, что получалась рогулька. Выставив ее торчком перед собой и поворачивая подобно тому, как крутит головой коза, собираясь бодаться, бабушка грозила мне. Но мне было нисколечко не страшно. Я знал, что бабушка шутит и никогда не позволит себе обидеть внука.
Бабушка — маленькая, сморщенная, сгорбленная — и сама чем-то напоминала козу. Возможно тем, что была очень суетлива и старалась везде поспеть, где надо и где не надо
- Предыдущая
- 11/26
- Следующая
