За Россию - до конца - Марченко Анатолий Тимофеевич - Страница 52
- Предыдущая
- 52/96
- Следующая
Я вдруг заинтересовался фигурой Антона Ивановича Деникина именно в свете этих областей то ли знания, то ли невежества.
Оказалось, что Деникин по знаку Зодиака был Стрельцом. И оказалось также, что весь его облик, характер, внутренняя суть во многом совпадали с тем, что было присуще людям, родившимся под этим знаком! Душа Стрельцов, по утверждению известного астролога, находилась под постоянным напряжением, они легко поддавались волнениям и переживаниям. Кроме того, утверждалось, что у Стрельцов сильно развито чувство собственного достоинства, что они обладают большой волей. Главные черты характера — откровенность, прямодушие, смелость и мужественность. Я читал обо всём этом в книге по астрологии и диву давался: всё это было будто бы списано с Антона Ивановича! Ещё больше поразило меня то, что Стрельцы любят устремляться в дальние походы, а каждый новый подвиг даёт толчок к их духовному росту. Всё это со стопроцентной точностью было присуще Деникину. Правда, утверждение о том, что Стрелец в гневе своём бывает страшен, явно расходилось с характером Антона Ивановича: в таком состоянии я никогда, даже в дни отчаяния, его не видел. Он оставался спокоен, невозмутим, не повышал голоса и не унижал своих подчинённых гневными и обидными словами. Такая невозмутимость, видимо, давалась нелегко: лицо его при этом становилось страдальческим. Надо отметить также, что он обладал редким чувством справедливости и, наверное, именно поэтому пользовался если уж не всеобщей любовью, то, во всяком случае, несомненным уважением со стороны солдат и офицеров.
Особо я отметил честность и порядочность Деникина. Могу подтвердить даже под присягой, что он был абсолютно честен, когда говорил:
— Я веду борьбу за Россию, а не за власть... Счастье Родины я ставлю на первый план. Форма правления — для меня вопрос второстепенный. Я считаю одинаково возможным служить России при монархии и при республике, лишь бы знать уверенно, что народ русский желает той или иной власти.
Такого рода мысль он высказывал не раз, фразы варьировались, но суть всегда оставалась неизменной. Я знал многих генералов, часто слушал их пламенные речи. Однако они не производили на меня впечатления той предельной искренности, которой были пронизаны речи Деникина. Он был человеком твёрдых убеждений даже тогда, тогда ошибался.
И разве не могут не вызвать восхищения такие, к примеру, его слова:
— Будьте вы правыми, будьте вы левыми, но любите нашу истерзанную Родину и помогите нам спасти её!
А уж фразу Антона Ивановича «Моя программа сводится к тому, чтобы вначале восстановить Россию, а уж потом сажать капусту», — повторяли в армии частенько, передавая из уст в уста.
Чем меня ещё привлекал Деникин, так это тем, что он был самым настоящим бессребреником. Он органически не выносил корыстолюбия и конечно же людей, заражённых этим пороком. Помню, весной девятнадцатого года, когда уже довольно сильно пригревало солнце, Антон Иванович продолжал ходить в черкеске. Я спросил, не жарко ли ему в таком одеянии, на что он ответил, немного смутившись:
— Брюки износились, вот и прикрываю их черкеской, чтобы перед офицерами не было стыдно.
Он не лицемерил. Оделся в новую форму лишь тогда, когда мы получили английское обмундирование.
Потом, уже в эмиграции, Ксения Васильевна показывала мне письмо мужа, которое он послал ей в июле 1919 года:
«Особое совещание определило мне 12 000 рублей в месяц. Вычеркнул себе и другим. Себе оставил половину. Надеюсь, ты не будешь меня бранить».
В период самой разнузданной инфляции деньги, о которых упоминал Деникин, иначе чем нищенскими не назовёшь. И многие офицеры и даже генералы упрекали Деникина в излишней скромности и нередко открыто высмеивали его бессребреничество. Более того, они утверждали, что низкие оклады будут толкать людей на грабежи и взятки.
Впрочем, грабежи, взятки, насилие и без того стали повседневной нормой жизни обездоленной армии. Как-то в порыве откровенности Антон Иванович признался мне:
— Самое страшное состоит в том, что совершенно нет душевного покоя. Становится невмоготу, когда ежедневно видишь убийственную картину грабежей и насилия. Народ пал так низко, что я не знаю, когда ему удастся выбраться из грязи.
— Видимо, следует применять более жестокие меры к мародёрам и насильникам, — не очень уверенно проговорил я.
Деникин взглянул на меня как на несмышлёныша:
— А вы думаете, Дима, что я проявляю мягкость и всепрощение? Надеюсь, читали мои приказы о расстрелах за мародёрство? Обещал и каторгу и повешение, а что толку? Не могу же я один ловить и вешать этих хищников! Вся беда в том, что многие в нашей армии смотрят на Гражданскую войну как на способ личного обогащения. Всё больше убеждаюсь в том, что надо рубить с голов, а мы часто бьём по хвостам. Да только боюсь, что если рубить головы, то их у нас и вовсе не останется!
Ох, как я его понимал!
Утверждают, что о призвании человека можно судить по первому впечатлению. Я не очень-то доверял такому мнению и поэтому пристально всматривался в Антона Ивановича, стараясь анализировать и оценивать каждый его поступок и даже каждую его фразу. Я всё больше приходил к убеждению, что вижу в нём не нового Наполеона, не героя или вождя, но простого, честного, стойкого и мужественного человека. И я искренне верил в то, что именно такие люди, как Деникин, способны вывести Россию из хаоса Гражданской войны.
«Такому мудрому человеку, как Антон Иванович, быть бы главой государства», — не раз мелькала у меня в сознании эта мысль.
Когда я поделился этим с Любой, она подумала и добавила:
— Да, но чтобы при нём состоял премьер-министром какой-нибудь сукин сын, но умный сукин сын.
— Отчего же именно сукин сын? — удивился я.
— А оттого, что без сукиных сынов нет и России. Я так и не понял, говорит ли она это серьёзно или шутит.
36
Прижатая к морю белая армия агонизировала. И именно в такой трагический момент генерал Врангель счёл возможным нанести Деникину самый тяжкий удар.
Вот фрагменты его письма Деникину:
«...Английский адмирал Сеймур передал мне от имени начальника Английской миссии при Вооружённых Силах Юга России генерала Хольмана, что вы сделали ему, генералу Хольману, заявление о Вашем требовании оставления мною пределов России, причём Вы обусловили это заявление тем, что вокруг имени моего якобы объединяются все те, кто недоволен Вами.
Адмирал Сеймур предложил мне воспользоваться для отъезда за границу английским судном...
...Моя армия освободила Северный Кавказ...
...На совещании в Минеральных Водах 6 января 1919 года я предложил Вам перебросить её на Царицынское направление, чтобы подать помощь адмиралу Колчаку, победоносно подходившему к Волге...
...Предоставленный самому себе, адмирал Колчак был раздавлен и начал отход на восток. Тщетно Кавказская армия пыталась подать помощь его войскам. Истомлённая походом по безводной степи, обескровленная и слабо пополненная, она к тому же ослаблялась выделением всё новых и новых частей для переброски на фронт Добровольческой армии...
...Кавказская армия под ударами 10-й, 2-й, 11-й и 4-й армий красных была отброшена к югу... Противник стал спешно сосредоточивать силы для прикрытия Москвы и, перейдя в наступление против армии генерала Май-Маевского, растянувшейся на огромном фронте, лишённой резервов и плохо организованной, легко заставил её начать отход...
...Вы стали искать кругом крамолу и мятеж...
...В ответе на рапорт мой последовала телеграмма всех командующим армиями с указанием на то, что «некоторые начальники позволяют себе делать мне заявления в недопустимой форме» и требованием «беспрекословного повиновения». (Действительно, Деникин требовал этого в ответ на рапорт Врангеля о необходимости немедленно начать эвакуацию Ростова и Новочеркасска и принять срочные меры по укреплению плацдарма на правом берегу Дона).
- Предыдущая
- 52/96
- Следующая
