За Россию - до конца - Марченко Анатолий Тимофеевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/96
- Следующая
Спрятавшийся в последнем вагоне военный средних лет на допросе признался, что он — адъютант командующего армией Калнина, но местонахождение командира ему неизвестно. На вопрос об убитых ответил:
— Это начальник штаба Полетаев, бывший полковник. Перешёл к большевикам. Когда вы заняли станцию, сказал, что не видит другого выхода, как пустить себе пулю в лоб. А перед тем как сделать это, застрелил жену.
— Собаке — собачья смерть! — воскликнул поручик, опьянённый победой. — Мы не простим измены ни одному Иуде!
— Полетаев понимал, что вы уготовите ему страшную казнь, — проговорил адъютант.
— Страшную казнь, говоришь? А вот если тебе отрубить руки и ноги, вспороть живот, выколоть глаза, отрезать язык — какая это будет казнь?! Так поступают с нашими офицерами, захваченными в плен, твои красные собратья. И при том на весь мир кричат, что они великие гуманисты!
— Настоящие красные бойцы так не поступают, — неожиданно осмелел адъютант. — Это могли сделать бандиты, прикрывшиеся именем пролетарских бойцов. А что касается ваших добровольцев, поручик... По приказу полковника Дроздовского были расстреляны все взятые в плен красноармейцы. И проделали с ними всё то, о чём вы так живописно рассказали.
— Да, потому что полковник Дроздовский перед этим убедился в зверствах красных вояк. Как вы нас, так и мы вас.
И, обращаясь к сопровождавшим его солдатам, приказал:
— Расстрелять к чёртовой матери этого праведника! Немедля! На одну красную сволочь станет меньше!
Много позже, уже в эмиграции, Антон Иванович Деникин признавался, что, несмотря на его неизменное требование не применять жестоких мер к пленным, подчинённые если и выполняли эти приказы, то чисто формально.
«Нужно было время, — писал он, — нужна была большая внутренняя работа и психологический сдвиг, чтобы побороть звериное начало, овладевшее всеми, — и красными, и белыми, и мирными русскими людьми. В Первом походе мы вовсе не брали пленных. Во Втором — брали тысячами. Позднее мы станем брать их десятками тысяч. Это явление будет результатом не только изменения масштаба борьбы, но и эволюции духа».
Наступление деникинских войск на Екатеринодар шло весьма успешно, в соответствии с разработанным планом операции. Однако на завершающем этапе Деникину пришлось пережить немало тревожных дней. На наступавшие части из Екатеринодара обрушилась Таманская армия красных, которой командовали Сорокин и Ковтюх. Они ставили своей целью обойти добровольцев с флангов и взять их, что называется, в клещи.
И всё же Добровольческая армия сумела преодолеть натиск таманцев и 3 августа 1918 года вошла в Екатеринодар.
Такой триумфальной встречи, какую устроили Добровольческой армии в городе, не ожидал даже Деникин. Улицы, залитые жарким южным солнцем, были полны ликующих толп народа. Конечно, трудно было с ходу определить, какие слои населения аплодировали победителям. На первом плане выделялись предприниматели, купечество и, разумеется, местная интеллигенция правого толка. Но было много и простого народа с окраин города. Хотя если бы у Деникина было время приглядеться к лицам, он смог бы прийти к выводу, что выражения этих лиц были далеко не однозначны. Одни прямо-таки полыхали безудержным ликованием, на других отчётливо проступала ненависть, третьи были нейтральны и даже равнодушны. Но сейчас, в минуты своего торжества, Деникин видел только ликование, ему казалось, что все люди, стоявшие вдоль улиц, по которым шли добровольцы, едины в своём прославлении победителей. Это врезалось ему в память на всю жизнь. Ещё бы! Это был первый город, отвоёванный у красных, доказательство того, что армия способна воевать и побеждать. Можно было не сомневаться, что после взятия Екатеринодара в армию вольются новые потоки добровольцев: ведь все, даже самые колеблющиеся, всегда примыкают к тем, у кого сила и власть.
К тому же Деникину очень понравился Екатеринодар. И хотя он родился на польской земле, на которой даже лето бывало прохладным и часто дождливым, Антон Иванович любил юг, даже палящее солнце не изнуряло его, а, напротив, радовало и вселяло бодрость. Несмотря на то что добровольческие войска вошли в город, многие улицы которого были обезображены разрушенными домами, кучами неубранного мусора, — всё равно город предстал перед Деникиным как олицетворение южной красоты, южного праздника природы. Ему пришлись по вкусу и добротные здания в центре, стремящиеся изысканной и порой вычурной архитектурой угнаться за домами российской столицы, и чистые, опрятные домики на окраинах в окружении садов с яблонями, абрикосами, сливами, вишнями, неизменным тутовником перед заборами. И люди, и дома, и улицы — всё было пёстрым, ярким, живописным, всё переливалось буйными красками, кричало: это юг, юг, благословенный юг! И Антон Иванович был несказанно рад тому, что попал в этот город не зимой, не в весеннюю или осеннюю слякоть, а именно сейчас, в августе, когда природа радует людей не только теплом, но и своими щедрыми дарами.
Деникин обосновался со своим штабом на городском вокзале. Здесь было удобно во всех отношениях: вокзал не был разрушен и нашлось достаточно помещений, чтобы разместить весь штаб. Кроме того, вокзал был удобен я на случай внезапной эвакуации, если бы вдруг красные вздумали наступать.
Почти весь день Деникин не выходил из здания: правительство Кубани, окопавшееся в Тихорецкой, недвусмысленно дало понять генералу, что имеет приоритетное право первым войти в освобождённый город. Больше того, атаман Филимонов даже намекал на то, чтобы Деникин не спешил появляться в городе, якобы по той причине, что правительство должно располагать необходимым временем для устройства главнокомандующему официальной торжественной встречи. И ещё для того, чтобы наступление Добровольческой армии в Екатеринодаре выглядело бы не будничным, рядовым событием, а приобрело характер исторического. Разумеется, Деникин сразу же раскусил истинные побудительные мотивы этой просьбы, более схожей с ультиматумом, но промолчал, решив, что пребывание его на вокзале не означает ещё пребывания в городе.
И всё же к вечеру его терпение иссякло, и, сев в поданный ему местной знатью автомобиль, он поехал в центр города. Но и там, на городских улицах, его не отпускало от себя негодование: «Ну и правительство, чёрт бы его побрал! Кто вам мешал, господа хорошие, первыми ввязаться в бой с красными, разгромить их да и войти первыми в город?! Так нет же, когда город взят Добровольческой армией, это правительство пожелало войти в Екатеринодар на правах победителя, под гром духовых оркестров!»
На следующий день в городском театре с пышностью и блеском прошла официальная церемония в честь генерала Деникина. Медоточивые речи лились рекой.
— Кубанские казаки, — торжественно возвестил Филимонов, — закончив освобождение родного края, будут продолжать борьбу за возрождение великой, единой и неделимой России!
В таком же духе вещали и другие ораторы, не скупясь на обещания продолжать борьбу и за пределами Кубани. Все как один восхваляли мужество и доблесть добровольцев, воздавали хвалу Деникину, как истинному русскому полководцу, способному одолеть красных и триумфально войти в Москву точно так же, как теперь он вошёл в Екатеринодар — столицу кубанского казачества.
Деникин воспринимал все эти дифирамбы с изрядной долей скепсиса, думая больше о том, что предстоит осуществить в ближайшем будущем. Его занимали мысли о планах дальнейшего наступления, о том, что мало завоевать территорию — ею надо ещё и управлять, иначе все, кто проживает на этих территориях, будут ввергнуты в хаос. Генерал понимал, что в вопросах управления краем ему неизбежно придётся встретить пусть не прямое, но всё же сопротивление Кубанского правительства, которое и в этих вопросах претендовало на самые первые роли. Деникин придерживался точки зрения, согласно которой составные части Российского государства должны иметь самую широкую автономию, при которой обеспечивается бережное отношение к вековому укладу жизни населения. В данном случае — кубанского казачества. Кубанское же правительство и Рада спали и видели, как Кубань становится суверенным, независимым от России государством. Некоторые горячие головы, ещё не дождавшись полной победы, уже требовали, чтобы на международную конференцию, посвящённую окончанию Первой мировой войны, были посланы делегаты от кубанского казачества. Были и такие, кто оголтело добивался выхода всех кубанских казаков из состава Добровольческой армии. Кубанская армия, утверждали они, должна подчиняться генералу Деникину лишь в оперативном отношении.
- Предыдущая
- 32/96
- Следующая
