Не трогай кошку - Стюарт Мэри - Страница 10
- Предыдущая
- 10/63
- Следующая
Я с трудом глотнула, стараясь успокоить гулко бьющееся сердце. Таинственная фигура в темной церкви?
Чепуха. Это годится для дешевого романа. Монахини, древние замки, тайные ходы – атрибуты мелодрам, высмеянных Джейн Остин в «Нортенгерском аббатстве». Мы же смеялись, когда психиатры исследовали видение Роба Гренджера в этой самой церкви. Мое привидение, конечно, было тем же самым – любая выходящая из ризницы фигура в длинных одеждах, естественно, напомнит викария. А неработающие выключатели? Несомненно, мистер Брайанстон решил, что на ночь лучше выключить общий рубильник. И вероятно, подумала я, если я доберусь до рубильника, он окажется поднятым, а мистер Брайанстон, увидев непогашенный свет, тут же вернется.
Я нажала на все выключатели – в ризнице, алтаре, на ступенях к органу. Когда я опустила рубильник, вся восточная часть церкви озарилась светом. Я постояла, прислушиваясь, но не услышала возвращавшихся шагов. Подняв с пола бумаги, я быстро осмотрела ризницу. Никаких признаков беспорядка. Я положила листы на стол рядом с аккуратно прижатыми чернильницей книгами, напоминавшими приходские, и заметила, что эти листки представляют собой приходские счета – несомненно, они остались здесь до ближайшего собрания совета. Я подождала еще немного, прислушиваясь, но не было слышно ни звука.
Выключив все огни, кроме освещения алтаря, я пошла в темный западный конец церковного нефа и села. Огни мягко озаряли голубой ковер и темно-коричневые лилии, золоченые головы ангелов, поддерживающих подбалочники. Медленно, как пыль, на церковь оседала тишина.
В жизни бывает такое, что остается и должно оставаться тайным. Но я должна рассказать, что произошло тогда между мной и неизвестным в темной церкви Всех Святых. Кажется, у меня было смутное чувство, что моя попытка открыть здесь свое сознание вызовет какое-то действие, но сами святые, видимо, считали иначе. То, что я испытывала раньше и чего ожидала теперь, так и не пришло. Ничего, кроме тишины.
Я встала на ноги и пошла к ризнице включить свет, но вдруг дверь отворилась, и в церковь вошла таинственная фигура в длинных одеждах.
Викарий. Как я и думала, викарий – прозаическая фигура в сутане и с блестящими очками на носу. Тем не менее я чуть не упала в обморок от страха, прежде чем осознала, кто это, и робко подошла к нему.
– Милое дитя мое! Это вы! Я еще утром понял, что вы приедете. А сейчас шел в свой кабинет и, увидев свет, решил заглянуть, кто здесь. Я испугал вас?
– Да, я даже вздрогнула. Извините, что я снова вытащила вас сюда, мистер Брайанстон. Надеюсь, вы не возражаете, что я явилась вечером? Утром я вернусь, как и говорила вам, но я – я хотела оставить здесь урну на ночь. Я собиралась позвонить вам и предупредить, пока не уехала в Вустер. Вы не возражаете?
– Что вы, что вы! Приходите, когда вздумается, церковь никогда не заперта.
Он снял очки и стал рассеянно протирать их рукавом сутаны. Это был человек в преклонном возрасте, с зачесанными назад с высокого лба седыми вьющимися волосами, круглым лицом с гладкой по-детски кожей и длинной верхней губой. У него была нривычка смотреть поверх сползавших на кончик носа очков. Его дальнозоркие серые глаза увеличивались толстыми стеклами очков в золоченой оправе. Сколько я себя помню, он всегда жил в Эшли. Брайанстон был вдовец, и поговаривали, что жизнь его стала гораздо спокойнее с тех пор, как его амбициозная и заботливая жена отошла в лучший мир. Миссис Брайанстон рассматривала Эшли не более как ступеньку в продвижении по службе, она видела себя в городе, а мужа – настоятелем собора, и туда с непреклонной силой движителя земли и светил она толкала своего кроткого спутника, который не ждал от жизни ничего лучшего, чем то, что уже нашел в Эшли и других своих приходах – Уан-Эше и Хангманс-Энде. Но пятнадцать лет назад он похоронил супругу в церковном дворе и теперь, несомненно, пребывал в неизменном покое, счастливо перемещаясь из церкви в сад и обратно, от воскресенья к воскресенью ласковым голосом читая проповеди по подозрительно пожелтевшим страницам и снабжая весь приход рассадой из садов поместья, которыми заведовал. Они с моим отцом хорошо ладили и редко спорили о чем-либо более духовном, чем шахматы. Правда, я слышала, как папа говорил, что вера мистера Брайанстона – из камня, на котором может быть основана любая церковь. Как бы то ни было, викарий вполне устраивал Эшли, как и Эшли устраивал его. Теперь в церкви он говорил со мной о смерти моего отца не так, как мистер Эмерсон – с неуверенной деликатностью, а утешал, так сказать, профессионально. Однако викарий не отрабатывал утешение как ежедневную норму, он как будто в самом деле чувствовал заботу не только о моем отце, но и обо мне самой.
Для меня – как и для моего отца – посещение церкви всегда было частью деревенской жизни, о чем даже не приходилось задумываться, как пункт в воскресном распорядке дня, как традиционное шерри перед ланчем (на котором неизменно присутствовал викарий); церковные праздники всегда служили поводом поболтать о календаре: Михайлов день был временем для дыма костров и для пурпурных цветов, временем доставать теплое белье, Пасха – это лилии и весенняя уборка, а Благовещение – самое время для срезания роз. Но теперь, придя сюда с горем, я увидела не обыденный ежегодный ритуал. Я слушала викария и чувствовала себя лучше, зная, что он действительно верит в воскресение из мертвых.
– Вы сказали, что собираетесь на ночь в Вустер? – под конец спросил мистер Брайанстон.
– Да, но утром я снова буду здесь. Я приеду рано, так что никому не помешаю.
– Конечно не помешаете, дитя мое. Приезжайте, когда захотите. Несомненно, все здесь к вашим услугам. – Он выудил из кармана плоские часы и посмотрел на них. – Боже мой, вы опоздали на автобус! Это я вас задержал... Следующий будет только через полтора часа. Может быть, вы согласитесь зайти ко мне? Не знаю, что миссис Гендерсон оставила мне на ужин, но что-нибудь перекусим.
– Это очень любезно с вашей стороны, но спасибо, не стоит. Я все равно не собиралась на автобус, у меня на ферме мопед, я поеду на нем. Он в сарае.
– А! Что ж, тогда счастливого пути. На дорогах с каждым днем все больше машин, а уже темно. Боже мой, ведь скоро лето! Если увидите Роба, не передадите ли ему, что завтра я буду в саду, а не в теплице? Я должен закончить опрыскивание, пока не поздно.
– Конечно. Ну, спасибо вам за все. Я выйду через южную дверь. Если хотите снова выключить рубильник, не ждите меня. Тут достаточно хорошо видно.
– Рубильник? – Он удивленно осмотрелся, словно в поисках рубильника. – Что вы имеете в виду? Зачем мне его выключать?
– Я думала, это вы его выключили, когда я пришла. Это не вы были в церкви, когда я зашла сюда?
– Нет, конечно. Меня здесь не было с трех часов. А когда выключили рубильник?
– Кажется, около часа назад. Я вошла через южную дверь и зашла в ризницу включить освещение алтаря. Рубильник был выключен, и кто-то только что вышел. Я не заметила, кто это, и подумала – вы.
Викарий казался озадаченным.
– Нет. Думаю, это мог быть один из сторожей, но зачем ему выключать главный рубильник? Очень странно. Вы совершенно уверены, что рубильник был выключен?
– Совершенно. И уверена, что, если в ризнице были не вы, этот человек не хотел, чтобы его увидели. У меня такое чувство, что он выключил свет, услышав, как я вхожу в дверь, чтобы улизнуть неузнанным. Я подумала, это вы, что было бы естественно, и к тому же, кажется, на нем было что-то длинное вроде сутаны. Вы завели себе помощника?
– Увы, нет. Думаю, это мог быть кто-то из певчих, забыл что-нибудь вчера после службы и вернулся забрать... Но зачем ему надевать сутану и выключать свет? Сторожу было бы совершенно все равно, увидят его или нет.
– Насчет сутаны я могла ошибиться. Мне просто так показалось, ведь было темно. Возможно, это был сторож. И он что-то нес – в этом я уверена.
– И что же?
– Трудно сказать. Может быть, коробку, а может быть, книгу. По размерам вроде тех книг на столе.
- Предыдущая
- 10/63
- Следующая
