Гончие Гавриила - Стюарт Мэри - Страница 37
- Предыдущая
- 37/58
- Следующая
– Сказал, что вы приехали из Дамаска недавно. Не знал точно какой день.
– Я приехала с группой, пять машин, двадцать два человека и английский курьер. Это была середина дня пятницы. Если дежурит тот же человек, он может нас вспомнить, и они же делают какие-то записи, да? И у курьера был список, в нем было мое имя. Можете пойти и ему все это рассказать?
– Конечно, расскажу. Но знаете, думаю, что в этом и несчастье. Если вы приехали с группой, ваше имя было в групповом паспорте – списке, который показывали ваши курьеры. Они не всегда ставят штамп в личные паспорта членов группы, если их специально об этом не просят. Вы не просили, нет?
– Конечно, нет. Мне это даже в голову не пришло. Полагаю, наш курьер должен был и так это сделать, он знал, что я собираюсь остаться в Ливане… Но послушайте, Хамид, это ерунда! Они должны понимать, что я не могу быть здесь незаконно. Наверняка, они знают вас и вашу машину. Вы, наверное, часто здесь ездите?
– Каждую неделю. Да, меня они знают… Я могу проехать, и машина, наши бумаги в порядке. Но не вы. Правила очень строгие.
Еще одна машина издевательски миновала барьер. С другой стороны, рыча, трясясь и поднимая пыль, отъехал автобус. Я выбралась на край дороги. Люди на меня глазели, но не слишком заинтересованно. Это, должно быть, происходит каждый день. Правила строгие. Я злобно сказала:
– Это так глупо! Все равно как поставить границу между Англией и Шотландией. Мне кажется, чем меньше страна, тем сильнее она суетится по поводу… Извините, Хамид, не хотела грубить. Это просто выводит из себя… и ужасно жарко. Простите.
– Да сколько угодно, – сказал ничуть не смущенный Хамид с явной симпатией. – Но он ведь вернется завтра, правда?
– Кто?
– Кузен.
– Я вовсе и не думаю о кузене!
Но думала, и Хамид это знал не хуже меня. Собственные чувства были мне непонятны, совершенно незнакомы и не сказала бы, что приятны.
Хамид говорил очень интеллигентно:
– Знаю, что наши границы раздражают иностранцев, но боюсь, у нас здесь достаточно проблем. Среди прочих дел, очень много контрабанды… Не подумайте, никто не предполагает, что вы в этом участвуете, но установленные правила должны соблюдаться, очень жаль, что вы с ними так столкнулись.
– Контрабанда? Какая, ради Бога? Неужели можно подумать, что мы нагружены пистолетами, бренди или чем-то таким еще?
– Нет, не бренди. Но запросто могли бы везти наркотики.
Я подняла брови.
– Наркотики? Наверное, могла бы. Забыла, где нахожусь. В одной из книжек кузена написано, что здесь проходит столбовая дороге гашиша.
– Такими словами? Да, боюсь, у Бейрута есть определенная репутация. И это не только гашиш. В Турции и Иране производят опиум и контрабандой провозят тут к морю. Я сказал, что контроль все ужесточается, наказания за контрабанду делаются все более суровыми, и на границе все очень нервно.
– Так и должно быть, наверное, но к туристам это, наверняка, не относится?
– Бывало, что и туристы оказывались виноватыми. Совсем недавно арестовали и доказали вину двух английских студентов. Не читали в газетах?
Я мотнула головой.
– А что с ними сделали? Какое наказание?
– Для них – тюрьма. Они все еще в Бейруте. Обычно сажали на три года, но теперь это много лет тяжелого труда. Для гражданина Ливана это значит еще и лишение гражданских прав и регистрация в полиции, как продавца наркотиков. В других странах наказание еще тяжелее. В Турции, например, приговаривают к смерти. А теперь, по-моему, в Египте и в Иране тоже. Видите, как серьезно.
– Но вы совсем недавно утверждали, что это не воспринимают серьезно на востоке. Во всяком случае вы говорили, что никто не считает неправильным курение гашиша.
– Когда правительство что-то воспринимает серьезно, это значит, что проблема не моральная, а экономическая. В Египте, например, проблема состоит в том, что наркоман – не работник. Правительство очень озабочено нелегальным ввозом наркотиков из Ливана, делает заявление в Национальной ассамблее, а, к несчастью, сейчас нам приходится обращать очень много внимания на слова и желания Египта. Понимаете? А для таможенников это тоже трудно. Видите тот автобус?
Он, к счастью, выключил мотор и остановился у барьера ливанской границы. Пассажиры стояли вокруг, пока проверяли их бумаги. Они все выглядели как фаталисты, готовые ждать целый день, и ясно было почему: на крыше автобуса сгрудилось такое количество вещей, будто каждый из пассажиров прихватил с собой весь домашний скарб. Там имелись даже кресла и матрасы, а также ковры и тюки с одеждой, грязные полотняные сумки, на которых когда-то было написано Air France или В.О.А.С, и клетка, полная несчастных кур.
– Им придется все обыскать, – объяснил Хамид,
– Ради нескольких пакетиков с порошком? Неужели в самом деле?
Он засмеялся.
– Да. Иногда больше, чем несколько пакетиков. И есть сотни способов, которыми можно перевозить гашиш. Только на прошлой неделе остановили человека, который себя называл сапожником. У него был чемодан, полный резиновых подметок для ботинок. Но это был гашиш, очень хорошо перемолотый и отформованный в эти изделия. Иногда наркотик выглядит, как жевательная резинка, джем или овечий кал.
– Могу только сказать, что человек, пересекающий границу с полным чемоданом овечьего кала, должен быть изолирован в любом случае.
– Вы совершенно правы, – сказал Хамид мрачно. – Хотите, пойду и объясню про групповой паспорт? Подождете здесь?
– Пойду с вами, если не возражаете, и пообщаюсь с ними сама. Там кто-нибудь изъясняется по-английски?
– Сомневаюсь, но я переведу.
Комната внутри домика была маленькой, раскаленной и битком забитой мощными оливковыми мужчинами. Все говорили одновременно. Когда я вошла вместе с Хамидом, разговор прервался, и человек в форме за стойкой – мощный и оливковый – поднял глаза. Я объясняла, Хамид переводил, таможенник слушал по мере возможности, машины скапливались снаружи, их водители пропихивались к стойке со своими бумагами, пачки документов коробились от жары. Запах пота, чернил и турецкого табака можно было почти разглядеть в воздухе. Но толку никакого. Таможенник был вежлив, но тверд. Понимающе кивал, пока я объясняла, даже сочувствовал, но дальше мне пробиться не удалось. Потому что дело было ясным. Если нет въездной визы, как он мог поставить выездную? Это невозможно, как ему ни жаль, существуют определенные правила, закон есть закон. Ясно, что он не вредничал, даже наоборот был очень терпелив в реакции на очевидную глупость. И в конце концов я сдалась, поблагодарила его и пробилась к выходу.
После переполненной пропотевшей комнаты уличная жара показалась почти свежестью. Я подошла к машине, вяло размышляя, что делать дальше. Возвращаться, конечно, это очевидно. Все, что оставалось, это как-то прожить день и попросить Хамида куда-нибудь меня отвезти. В Баальбек, например. Я там уже была с группой, но много было суеты. Может быть, если медленно проехать по долине, погулять по Баальбеку, потом вернуться в Бейрут через горы… Можно позвонить Бену, когда вернусь, спешить некуда, и рассказать ему, что случилось. Очень грустно, даже бесит, но вообще-то не важно. Но если честно, то важно.
Я встретила глаза Хамида и неожиданно и грубо сказала:
– Знаю, что скорее всего увижу его завтра, но хочу увидеть сегодня, и чем скорее, тем лучше. Не спрашивайте почему, не могу сказать, во всяком случае объяснить, но… – Я подняла плечи и развела руки – очень не английский жест, но понятный любому арабу.
Хамид быстро среагировал:
– Думаете, он попал в беду?
– Нет, нет, ничего подобного. Как бы ему это удалось? Говорю, не способна объяснить. Ну ладно, раз не можем переехать, значит не можем, и нечего тут стоять и разговаривать. Остается только вернуться обратно. Позвоню в Дамаск, как только приеду в гостиницу. Спасибо, что вы так терпеливы, Хамид, я вам доставляю массу хлопот. Господи, подождите минуту, забыла… Вы ведь организовали пассажира обратно в Бейрут из Дамаска. Что случится, если вы не появитесь вовремя, чтобы его подобрать?
- Предыдущая
- 37/58
- Следующая
