Внеклассные занятия (СИ) - "KOSHKAWEN" - Страница 25

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая

Уместным было бы услышать сейчас от него «люблю», но я прекрасно осознаю то, что от подобного человека этих слов дождаться практически невозможно. Но его «все равно» звучит созвучно с тем самым желанным словом, отчего мои глаза становятся влажными от обуявших эмоций.

— Я только не хочу подставлять тебя, — продолжает учитель. — Если ты считаешь, что лучше остановиться — значит остановимся…

— Но я не хочу!.. — импульсивно восклицаю я, едва не плача, не представляя себе, что возможно отказаться от всего сейчас, в одно мгновенье. — Я не хочу!

Вся будто цепенею, сглотнув ком, застывший в горле. Глаза на мокром месте, поэтому я отворачиваюсь к окну, сдерживая в себе спонтанные позывы сказать, как мне важен человек, сидящий рядом. Поздно останавливаться и никто никогда не остановится. Не сейчас. Не в ближайшее время. Позже. Позже мы все решим, найдем компромиссы, обезопасим себя, пока я не закончу гимназию, и мне не стукнет восемнадцать. Но сейчас это ведь невозможно…

Чувствую его нежное касание к моим волосам. Лениво и почти невесомо Даня перебирает локоны моих волос, постепенно касаясь ладонью шеи и плеч.

— Все будет в порядке, — тихо, но уверенно произносит он, наклоняясь ко мне, дотрагиваясь своими губами моих губ. — Ничего не бойся, я не оставлю тебя.

Обняв руками его за шею, я прижимаюсь к нему со всей свойственной мне силой, глуша в себе тот страх, что образовался с тех пор, как мы перешли тонкую грань «учитель/ученица». Очевидно, я люблю его. Даже не знаю, когда зародилось это запретное чувство. Возможно, еще в тот самый момент нашей первой встречи. А как можно отказаться от любви? Многие ищут ее годами, а мне настолько повезло, что встретила ее в школьные годы. Какая разница твой ли это учитель, или парень из соседнего подъезда? Год ли ваша разница в возрасте или двадцать лет? Как может это быть важным, когда ты дышишь с ним одним дыханием, чувствуешь свое тело частью его?

Даня опускает спинку пассажирского сидения, нависая надо мной, целуя более откровенно и глубоко, снимая с меня шарф и куртку. Вокруг машины темнота, а едва слышная музыка, доносившаяся из колонок, расслабляет меня, окутывая приятной негой. Сняв с себя ветровку, Даня тут же избавляется от футболки, прижимая меня своим крепким телом к поверхности кожаного сидения. Лаская губами и языком мою шею, он расстегивает мои джинсы, скользнув пальцами внутрь, тут же отодвинув ткань трусиков в сторону и коснувшись складок возбужденной плоти. Вознаграждаемый моим сладострастным стоном, он стягивает с меня джинсы, а затем футболку и бюстгальтер. Лаская меня рукой, он скользнул пальцем внутрь меня, сделав несколько поступающих движений. Заходясь приятной истомой, я прогнулась в пояснице, шире раздвинув ноги и прикусив нижнюю губу.

Немного неожиданным для меня оказывается то, что Даня переворачивает меня на живот, немного прогнув в пояснице и касаясь пальцами моей промежности уже с другой стороны. Сжимая руками мою грудь, он входит в меня сзади, прижимая к поверхности сидения еще теснее. Совсем другие ощущения казались более резкими, контрастными и проникновенными, чем чувствовала я раньше. Его ладонь скользит вдоль моего тела, останавливаясь между ног, лаская пальцами клитор, возбуждая меня еще больше. Сильными толчками проникает в меня все глубже, вызывая забвенную дрожь во всем моем теле. Когда мне казалось, что я сейчас уже не выдержу и взорвусь от окутывающей волны наслаждения, Даня выходит из меня, прижимаясь твердой плотью к другому моему отверстию. Аккуратно и медленно он вводит головку члена в задний проход, отчего я начинаю глубоко и часто дышать, прислушиваясь к своему телу.

— Если будет очень больно… — шепчет Даня, но я тут же вскрикиваю, когда он вторгается в меня глубже.

— Продолжай… — отвечаю я, сбивчиво дыша, после того, как Даня замер во мне, позволяя привыкнуть к новым ощущениям.

Он углубляется, затем медленно выходит и проникает уже глубже, чувствуя расслабление моих мышц, которые обхватили член плотным кольцом. Больно. Не так больно, как при первичном вхождении, но до сих пор ощутимые спазмы боли сковывают меня изнутри. Только спустя несколько фрикций мое тело уже беспрепятственно принимает его, расслабляясь и чувствуя приближающийся оргазм.

Ощущение, будто лишилась девственности повторно. С болью, неприязнью, но вознаграждаемая несравненным удовольствием. Даня кончает в меня, и чувство, что его тепло разбегается по всему телу, доводит меня до оргазма повторно.

— Наверное, мне надо было сначала спросить у тебя… — нежно касается моих губ, когда я шумно выдыхаю воздух, стирая слезы с глаз, выступившие от первых спазмов боли.

— Это просто нереально!.. У меня было ощущение, что я вознеслась над землей… Я люблю вас, учитель! — улыбаюсь я, произнося последнюю фразу шуткой, но отчасти признаваясь в очевидном.

Спустя несколько дней я застала мать на кухне с покрасневшими глазами. Всклокоченная, какая-то чужая и отстраненная, она смотрела на меня своими пустыми, заплаканными глазами и курила, стряхивая пепел прямо на кухонный стол. Впервые вижу мать с сигаретой. Впервые в таком состоянии. Подобного не было даже после развода с отцом.

— Подойди ближе, дочка, — зовет она меня, и я вижу как дрожат ее руки, когда она подносит сигарету к губам. — А теперь расскажи мне все сама. Все с самого начала. Что с тобой делал учитель истории?

«Это невозможно…» — шепчет упрямый голос в моей голове, а пальцы на ощупь находят спинку кухонного стула, когда я безвольно оседаю на него, не моргая, и кажется, даже не дыша, всматриваясь в силуэт матери, сидящей напротив через стол.

— О чем ты, мама?.. — голос дрогнул, а сердце сжалось в груди.

Я не хотела слушать. Не хотела слышать тот разговор, который должен был последовать сейчас. Твердый до того пол под ногами начал расползаться, а ноги будто увязли в нем, лишенные способности двигаться.

— Что произошло между тобой и Даниилом Евгеньевичем? — твердо и громко спросила мама, яростно стукнув по столу кулаком, сметая остывший пепел с его поверхности. — Что с тобой сделал этот… этот…

— Мам, давай потом поговорим, ты немного не в себе…

— Я не в себе?! — мама подскочила из-за стола, схватив меня за воротник свитера, встряхнув так, что мое сознание помутилось еще больше. — Ты срань!.. Расскажи мне все сейчас же, пока я из тебя душу не вытрясла! Я же все для тебя делала… Все! Я про себя забыла, отдавая лучший кусок любимой и единственной дочери! А ты…

Мама безвольно оседает на табурет, пряча лицо в ладонях. Я вижу, как вздрагивают ее плечи, как белеют костяшки пальцев, когда от бессилия она их яростно сжимает.

— Прости, мам… — слезы катятся по щекам непроизвольно, и так обжигающе легко, что я сама теряю контроль над своими эмоциями, чувствами. — Прости, пожалуйста…

— Скажи мне, что это неправда! Скажи, что мне все показалось, что твой учитель — это всего лишь твой учитель… — всхлипывает мать, становясь на глазах такой жалкой, такой беспомощной.

— Откуда ты все знаешь? — вместо очередной порции лжи, спрашиваю я, так же захлебываясь слезами, так же жалко пряча взгляд в ладонях.

— Я видела вас в парке… С большой такой собакой… — рассказывает мама, а перед моим взором всплывают картинки трехдневной давности. — Кроме того, что он держал тебя за руку, он целовал тебя… Дотрагивался до тебя так…

— Не нужно, мама, я все прекрасно помню, — торможу я мать, стирая слезы с щек и тяжело выдыхая воздух. — Что еще?

— Еще? Тебе хочется продолжения, Кристина? Тебе не достаточно того, что ты разрываешь мое сердце на куски?!

— Мама, не нужно, мне и так плохо от всего этого!.. — да я умолять ее готова, лишь бы она замолчала хоть на миг, предоставив мне возможность задохнуться собственной болью, своим бессилием…

— Позже я рассказала все Льву Романовичу, но его реакция окончательно выбила меня из колеи… — мать сглотнула подступивший к горлу комок, тихо продолжив. — Он буквально на коленях упрашивал меня не идти в гимназию в тот же день, не распространяться об интрижке… своего племянника… Боже мой, я и подумать не могла, что тот историк и Лев в таком тесном родстве!

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая