Когда птицы молчат (СИ) - "Птичка Певчая" - Страница 65
- Предыдущая
- 65/129
- Следующая
Теперь Сергей заменит мне папу?
Нет. Твоего папу никто не сможет заменить.
Но ведь ты же его поменяла на Сергея?
Ну, что тут скажешь? Все именно так и было.
Нет, солнышко. Твой папа перестал быть мне мужем, но твоим папой он не перестанет быть никогда.
Я не хочу жить вместе с Сергеем.
Почему? Тебе плохо с ним?
Я его не знаю. Он чужой. Вернее, я помню его у речки. Но тогда он мне нравился больше, чем сейчас.
Разве он обидел тебя чем-то?
Нет.
Тогда почему он тебе не нравится?
Он не папа.
Да, он — не папа.
Я не знаю, как объяснить ребенку, что именно этому я и рада. Именно эта перемена мне была нужна, как воздух. Но где мне взять мудрости, чтобы подобрать слова, которыми можно донести до маленькой девочки абсолютный нонсенс в ее представлении. Никто не сможет быть для нее лучше ее любящего отца. У нее его линия скул, подбородок, его любовь, в конце концов. Разве Вронский сможет дать ей это? Для него она всегда будет чужой. Он никогда не станет всматриваться в ее личико и умиляться тому, как они похожи. И если он и взрастит в себе любовь, то это будет тяжелый труд, а не данность природы.
Мне казалось, что Женя что-то решила для себя. А на следующий день она пошла в детский сад.
Так началась наша новая жизнь.
Каждый свой шаг я делала очень осторожно, боясь оступиться в самом начале пути. Влад начал иногда звонить. Главной темой нашего разговора была дочь. Но увидеться с ней он не спешил. Попросил только на выходных забрать ее к матери. Что ж, его ждет много интересной информации. Но я уверена, что он не поймет, кто мой новый мужчина. Сергей больше не заводил разговора о том, что я и кому должна рассказать. Хотя меня немного потряхивало, что он возьмет инициативу в свои руки. Я знаю, будь я на его месте, ревновала бы до безумия. Но он терпел мою нерешительность.
Влад, я думаю, понял, что ему самому с дочкой не управиться. Он приходил с работы поздно, и роль хозяйки, которая должна тщательно спланировать день так, чтобы успеть и поработать, и скупиться, и приготовить еду, была ему не по силам. А значит, и ребенка ему самому не воспитать.
Я утешала себя этой мыслью, пока он не обмолвился мне, что переехал к матери, из чего следовало, что за Женей могут полноценно присматривать. Почему-то мне стало страшно. Я подумала, что будет если по каким-то причинам он захочет оставить ребенка себе? Затолкнув эту мысль глубоко в подсознание, я предпочитала не рассматривать такой вариант развития событий.
Моя мама так ни разу и не позвонила. Обо всем, что происходило в моей семье, я узнавала от отца. Он рассказал мне, что у мамы на нервной почве был гипертонический приступ. Ага, вот откуда у меня эти проблемы. Сказал, что ей уже гораздо лучше, давление больше не скачет, но она принимает таблетки. Также признался, что они сильно скучают по внучке. Я вынуждена была сказать, что на выходных Женя будет у Влада и свекрови. Из чего мой отец сделал вывод, что мы больше не живем вместе.
Несмотря на то, что наши совместные трапезы стали почти обыденным явлением, Женя все не могла привыкнуть к Сергею. Это больше напоминало пыточную. Моя дочь молчит, потупившись в тарелку, я нервничаю из-за того, что ей плохо, а Сергей хмуро наблюдает эту картину и Бог знает о чем думает.
Этот вечер не стал исключением. Я суечусь на кухне. До сих пор не могу избавиться от ощущения новизны, когда накрываю на стол для Сергея. Жду с волнением его одобрения, вспыхиваю от комплиментов. Женя смотрит телевизор.
Вронский никогда не приходит после работы сразу к нам. Он принимает у себя душ и переодевается. Иногда задерживается из-за нескольких звонков или за ноутбуком. Но ужинает всегда с нами.
Я достаю из духовки одно из любимых дочкиных блюд — картофельную запеканку с курицей и грибами. Очень просто и быстро, но сытно и вкусно. Она обычно всегда прыгает поблизости, когда запеканка остывает на столе, и очень часто в золотистой сырной корочке появляются дырочки. Сегодня, несмотря на райский запах, заливший кухню, невероятная сила воли или жгучая обида на меня удерживают ее на диване.
Сергей приходит с телефоном в руке. Он продолжает разговаривать, когда мимоходом целует меня в губы и идет в нашу спальню. Нашу, потому что не было еще ни единой ночи, которую мы провели бы раздельно.
Женя, вымой руки и садись за стол.
Я не хочу есть с ним за одним столом.
Я не поняла?! Что за новости?! — у меня внутри все неприятно сжимается.
Он поцеловал тебя!
И что?
Тебя мог целовать только папа!
Солнышко, меня целуешь ты, бабушка и дедушка меня целуют, мои друзья тоже при встрече обнимают и целуют меня.
Но Сергей поцеловал тебя в губы!
Да. Я разрешаю ему это. Мне нравится.
Нельзя ему разрешать!
Ревность, отчаяние, непонимание явно читались на ее насупленном личике. Я на какой-то миг опять почувствовала, что совершила ошибку, но тут же одернула себя. Как нам жить вместе, если не делать самых привычных вещей, которые делают влюбленные? Я хочу обнимать Сергея, когда сижу перед телевизором, хочу целовать его, встречая и провожая, хочу касаться его почти постоянно, просто так, чтобы дать ему понять, как ценю нашу хрупкую, только зарождающуюся близость.
Женя, давай мы решим это сейчас. Сергей и я — мы очень нравимся друг другу. А когда люди испытывают подобное, они пытаются выразить свою привязанность и симпатию. Ты же хочешь обнять щенка или котенка? Хочешь его погладить и поцеловать? Вот и у нас так же.
Почему он так нравится тебе?
Потому что он благородный и красивый, потому что добрый и заставляет меня чувствовать себя счастливой.
А папа так не делал?
Когда-то делал. Но это прошло.
Почему ты не скажешь ему, чтобы он и дальше так делал? Почему тебе обязательно нужен Сергей?
Наверное, у него лучше получается. А мы с папой разучились радовать друг друга.
Почему вы опять не научитесь?
Этому невозможно научиться.
Это не проходят в школе?
Ах, если бы все было так просто! Нет, в школе этого не проходят.
Мне не нравится Сергей. Он украл тебя у меня и у папы! Я его ненавижу!
Я хватаю ртом воздух, не зная, что мне нужно сейчас сказать, чтобы убедить ребенка, что ненависть — очень плохое чувство, что Сергей его недостоин, как краем глаза замечаю движение. Вронский стоит в проеме двери, прислонившись плечом к косяку, и смотрит на Женю. Мне сложно прочитать его взгляд. Возможно, он испытывает досаду? Или презрение, которое ощущают большие звери к насекомым? Его лицо холодное и жесткое. Он не может себя защитить, чтобы не выглядеть глупцом, спорящим с ребенком. А я не могу дать Жене такой ответ, который заставить ее по-другому взглянуть на Вронского.
Нет, Сережа, не нужно ненавидеть моего ребенка! Я этого не переживу!
Женя демонстративно отворачивается и уходит в свою комнату. Я стою, словно приклеенная, опустив руки вдоль тела.
Вронский, как ни в чем не бывало, подходит к столу и садиться на место во главе.
Что ж, мысли твоей дочки предельно ясны. Я думал о том, каково будет жить вместе с чужим ребенком. Я предполагал, что такая ситуация будет наиболее возможной.
Она — не чужой ребенок. Она — моя дочь, — говорю севшим голосом.
Она никак не связана со мной и не хочет этой связи. Я не знаю, захочет ли когда-нибудь.
Она напугана, ее жизнь круто изменилась. Дай ей время.
Я не желаю ей зла, но в ее глазах я преступник. И каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, или я подхожу к тебе близко, ее взгляд тяжелеет, а кулачки сжимаются. Что это по-твоему?
Я пытаюсь объяснить ей, что теперь ты будешь рядом со мной, а не ее отец.
Вронский накладывает себе порцию запеканки, я сажусь рядом, беру Женину тарелку и накладываю ей. Не оставлять же ее голодной. Самой же кусок в рот не лезет.
Вронский смотрит на меня критически, словно я совершаю ошибку. Если он думает, что я оставлю своего ребенка голодать из-за того, что сама натворила, то он сильно ошибается. Она не виновата. Во всем виновата только я.
- Предыдущая
- 65/129
- Следующая
