Когда птицы молчат (СИ) - "Птичка Певчая" - Страница 20
- Предыдущая
- 20/129
- Следующая
Чувствую, как его губы касаются макушки. Но этот жест не нежный, а скорее властный. Закрываю глаза и позволяю себе еще пять минут провести в раю.
Поднимаюсь с огромной неохотой. Бросаю взгляд на него — красивый, уверенный в своей сексуальности мужчина смотрит на меня так, будто еще не завоевал, не обладал моим телом. И оно по-прежнему вызывает в нем желание.
Он поднимается следом. Одевается и идет к небольшой кухне. Самая современная техника, хром везде и гладкие глянцевые поверхности. Ни единого цветного полотенца, накрахмаленной салфетки, блюда с веселой пестрой росписью. Мужские владения, куда женщины не допускаются.
Кофе?
Чай.
Зеленый?
Если есть.
Есть. Перекусить хочешь?
Нет. Я не голодна.
Наши упражнения в постели сожгли достаточно калорий, но я не испытываю голода. Я чувствую такое довольство и сытость, будто меня кормили шоколадным тортом и мороженным.
Он ставит на столешницу барной стойки две кружки. На нем джинсы, босые ноги с узкими ступнями и красивыми длинными пальцами небрежно касаются перекладины высокого стула, на котором он сидит.
Я одеваюсь. Он следит за мной молча, полуприкрытые глаза блестят, но выражение лица непроницаемое. Потягивает дымящийся кофе, обхватив кружку одной рукой.
Я сажусь напротив.
Что ты скажешь мужу? По поводу того, где была?
А тебя это волнует?
Он вздернул бровь, но промолчал.
Мне сейчас нужно ехать за Женей.
Я могу подвезти тебя.
Я бы не хотела.
Осознание характера наших отношений немного портит эффект от невероятных часов, которые мы провели вместе. Но мне не нужно, чтобы нас видели. И он должен быть рад этому. Это придется по вкусу убежденному холостяку. Ни обязательств, ни перспектив.
Однако Вронский молчит, хотя я по-прежнему не могу прочесть на его лице ни одной мысли, ни тени эмоции.
В его удивительных глазах словно бушует океан. Но я не улавливаю отзвуков шторма, мышцы расслаблены и неподвижны. Только твердые губы изредка касаются края чашки.
Мне хочется подойти к нему и провести пальцами по скулам, по волевому подбородку, но я сдерживаю себя. Да, мы любовники, но это не дает мне абсолютно никаких прав. Он установил границы, когда промолчал при воспоминании о моем муже. И я не хочу их пересекать.
Мне страшно думать о том, что для меня значит эта связь. Анализировать свои ощущения панически боюсь. Если я начну это делать, то ничем хорошим для меня это не кончится. Поэтому я принимаю его условия. Секс и ничего больше. Свою порцию ощущений мое тело впитает и так. А вот душа…
Его губы вздрагивают, когда он со стуком опускает чашку. Резко встает и обходит стойку, прижимает меня к себе и целует, пока голова не начинает кружиться.
Таю, таю, как снег на губах. Как лед в моем сердце.
Что ж, душа тоже возьмет свою порцию наслаждения. Но я не позволю взять все, иначе не выдержу. Знаю, что не смогу справится с болью, если влюблюсь в него.
Когда я была маленькой, часто закрывала глаза и думала, что я невидима. И сейчас я снова решила воспользоваться этой тактикой. Если чего-то не замечать, значит этого не существует.
Я вышла из его квартиры, не оглядываясь. Теперь мой мир состоит из двух половинок. Реальной и нереальной. У меня есть дом, где я живу с мужем и дочерью, есть работа, куда хожу с удовольствием или без него. А здесь, в этой высотке с дорогими квартирами, начинается другой мир, где я забываю обо всем, что у меня есть. И живу только мгновениями, мимолетными, сладкими секундами, приносящими мне тайную радость и восторг.
Когда я возвращаюсь домой с Женей, Влад молчит. Что ж, говорят, молчание — золото. Потому что если бы он спросил меня, что это за след на моей щеке, наверное, я не смогла бы солгать. Меня выдало бы мое лицо.
Стоя перед зеркалом в ванной, я внимательно рассматриваю себя. На коже до сих пор запах мужчины. Следы его прикосновений почти незаметны, но так живы в моей памяти, что, кажется, проступают на коже от этих воспоминаний.
Влад умостился на диване перед телевизором, я уже прочитала Жене сказку на ночь и сейчас просматриваю почту на ноутбуке, сидя на кухне. Телефон тихо завибрировал. Вронский прислал сообщение.
«Не спишь?»
Я начинаю переписку, пальцы дрожат, как и сегодня днем. У меня чувство, что я занимаюсь чем-то преступным, и меня сейчас поймают.
«Нет, не сплю».
«Дай мне свой Скайп».
Отсылаю ему свой ник. Запускаю программу и убираю звук.
«Я соскучился».
«Сразу видно, что богатым холостякам нечего делать. Я работаю».
«Давай встретимся завтра».
«Я не уверена, что найду время».
«А когда оно у тебя появится?»
«Не знаю».
«Тогда готовься к похищению. Потому что мне долго не протянуть».
«Терпение тоже не входит в число твоих добродетелей, не так ли?»
«Наоборот, я чертовски терпелив. Какой еще мужчина готов ждать женщину, чьи трусики сейчас у него в руках?»
«Ой». Я смеюсь про себя. Что он с ними делает?
«Не притворяйся скромницей. А пока я и твои трусики забавляемся, выгляни в окно. И спокойной ночи».
Я подбегаю к окну и вижу на газоне лепестки роз, красных и белых. Они образую ковер, на котором разбросаны бутоны самых разных цветов. Белоснежные лилии, хрупкие тюльпаны, нежные фрезии, яркие герберы.
Что-то дрогнуло у меня в груди и болезненно сжалось. Я прислонилась лбом к холодному стеклу.
Никто не делал для меня таких красивых жестов. Никогда. Парни, ухаживавшие за мной, дарили цветы, водили в кино, однажды даже на балет. Но никто не придумал ничего оригинального, чтобы произвести на меня впечатление.
И сейчас, когда я уже не ждала от жизни сюрпризов, этот поступок, присущий скорее влюбленному мальчишке, чем хладнокровному и слегка циничному мужчине, взволновал меня до глубины души.
Я метнулась к ноутбуку, но его уже не было в сети, только смайлик с цветком.
Я опять подошла к окну и стояла около получаса, не в силах отвести глаз от его подарка. Что же ты со мной делаешь, Вронский?
Утром бабульки у подъезда живо обсуждают, кому это сделали такой красивый подарок. Может быть Светке с пятого этажа? Но вроде бы у нее нет ухажера. А, может быть, Вике с третьего? Но у нее окна не на ту сторону. Я улыбаюсь и буквально лечу в офис.
На работе меня ждет взволнованная начальница.
Ира, у нас ЧП.
Что случилось, Людмила Владимировна?
Закрывают Дом престарелых.
Что? Кто?
Мэр сказал, что финансирования на него больше не хватает. Они держали его столько, сколько могли. Убытки росли, как снежный ком. Никаких инвесторов со стороны не удалось привлечь.
А как же наши комбинаты?
Экономический спад. Свернули все социальные и благотворительные программы.
И куда же деть стариков? — я в шоке опускаюсь на свой стул. Никогда бы не подумала, что можно так просто выбросить несчастных на улицу умирать.
Родственники, — слабо проговорила начальница. Но я знаю, что она и сама прекрасно понимает, что им не стоит рассчитывать на людей, которые и так уже от них отказались.
Может быть, еще есть шанс кого-то найти?
Мэр говорит, что его переговоры с теми, кто еще мог бы помочь, закончились ничем.
Когда его закрывают?
Через два месяца. До этого времени поручено что-то придумать, куда их распределить.
У меня нет слов. В больницах продержать стариков можно максимум месяц. И то скудное питание, что сейчас выделяют больным, убьет их куда быстрее, чем закончится срок их пребывания на государственных койках.
Может быть, еще удастся кого-то найти, — в моих словах слабо звучит надежда.
Если за эту пару месяцев ничего не изменится, их вышвырнут на улицу. У большинства нет своего жилья, или оно уже переписано на родственников. А их пенсий и дотаций едва хватит на съемную квартиру и питание. Я уже молчу о лекарствах.
В нашей стране не любят непопулярные решения. Но иногда их приходится принимать, потому что нет выхода.
- Предыдущая
- 20/129
- Следующая
