Смерть белой мыши - Костин Сергей - Страница 9

Джессика села на постель и покачалась на пружинной сетке.

— Кровать не самая широкая, зато готова помогать.

— Я завтра же начну искать другую квартиру, — сказал я. — Я же не мог предположить…

Мы уезжали на Ниагарский водопад с моим другом Эдом Кэрри, который считался женихом Джессики. А тут все это приключилось!

Джессика уже копалась в моих книгах. Кстати!

— А, вот кусок, подходящий к обстоятельствам, — сказал я, снимая с полки своих любимых киников. — «Если я, по-твоему, живу звериною жизнью оттого только, что я нуждаюсь в немногом и довольствуюсь малым, то богам угрожает опасность, в соответствии с твоими взглядами, оказаться еще ниже зверей, ибо боги уж совершенно ни в чем не нуждаются».

— Неплохо, — оценила Джессика.

— «Но, чтобы точнее понять, что значит «нуждаться в немногом», обрати внимание на следующее: количеством нужд дети превосходят взрослых, женщины — мужчин, больные — здоровых. Короче говоря, всегда и везде низшее нуждается в большем, чем высшее. Вот почему боги ни в чем не нуждаются, а те, кто всего ближе стоят к богам, имеют наименьшие потребности».

Джессика забрала книгу у меня из рук, нашла имя автора — Лукиан из Самосаты, — потом, согнув руку в локте, подтащила мою голову поближе к себе и крепко поцеловала в губы. Отпустила, посмотрела мне в глаза и снова поцеловала долгим поцелуем.

— Тебе тоже кажется, что это надолго?

Я кивнул.

— Тогда не нужно ничего менять. Мне будет хорошо там, где тебе хорошо.

Я расхохотался.

— Ты чего?

— Чтобы ты поняла, хорошо ли мне здесь, я должен показать тебе все помещение.

То, чего я боялся, превратилось в развлечение. Я потом буду убеждаться в этом тысячу раз за нашу последующую совместную жизнь — все, к чему прикасается Джессика, немедленно меняет знак минус на плюс.

Джессика училась в Гарварде и, соответственно, жила в Бостоне. Там же преподавал и жил ее отец, с которым она всегда спорила и которого всегда опекала. Но Какаду, как я его зову про себя, уже был в разводе с Пэгги и жил со своей молодой женой Линдой. Так что Джессика снимала с подругой двухкомнатную квартиру в четырех кварталах от университетского городка, на Эллери-стрит.

Из нас двоих свободнее был я, и поэтому мы чаще виделись в Бостоне. Я какое-то время даже подумывал перебраться туда, чтобы нам не пришлось расставаться.

Однако мое возвращение в мир живых людей становилось все более и более явственным. Вслед за моим другом и коллегой по работе Лешкой Кудиновым, который после моей трагедии уже второй раз навещал меня в Нью-Йорке, из Конторы прислали еще одного дядечку. Тот был толстым, веселым и, после двухдневных походов в моем сопровождении по магазинам для людей среднего достатка, объявил мне, что я могу вернуться на действительную, хотя и тайную службу. Через пару месяцев я и в самом деле получил внушительное наследство от кубинского дядюшки из Майами, о существовании которого и не подозревал, с предложением подумать, в какой бизнес эти деньги вложить.

Я обратился с этой проблемой к единственному человеку из делового мира, с которым был знаком. Это был консультант в банке, в котором хранились остатки первого «наследства». Через три дня тот представил мне список из восьмидесяти семи находящихся на грани банкротства продуктовых лавчонок, баров, прачечных и парикмахерских, которые можно было выкупить за бесценок. Однако на вопрос, чем же я буду лучше тех, кто безуспешно вкладывал в свое дело все деньги и силы, внятного ответа консультант дать не сумел.

Тогда я стал думать, чем бы мне хотелось заниматься самому. Да-да, мне предоставлялась возможность выбрать любое дело по своему вкусу. Меня, кроме Джессики, интересовали философия, литература, искусство, а самым ценным даром казалась возможность путешествовать по всему миру. Однако предполагалось, что по собственному вкусу я буду не тратить, а зарабатывать деньги.

Я решил посоветоваться с Джессикой — ценности у нас и до совместной жизни были одни и те же.

— Сколько у тебя денег? — запросто спросила она.

Я располагал, по своим тогдашним понятиям, немыслимой суммой в тридцать тысяч долларов.

— У меня примерно столько же, — сказала Джессика. — Наследство от тети Беверли, которая меня очень любила. Давай скинемся и откроем туристическое агентство?

Отличная мысль! Горы, пустыни, лазурные лагуны, непроходимые леса…

— Не тупое агентство для любителей пожариться на солнце, — продолжала Джессика. — Для таких, как мы с тобой. Для кого в Брюсселе посидеть на скамье в церкви, где похоронен Брейгель, важнее, чем сфотографироваться у писающего мальчика.

— А как мы будем искать клиентов?

— У меня есть отец. Для начала. А будет ли продолжение, будет зависеть от нас.

Так и возникло наше агентство Departures Unlimited. Богатых людей — а мы ориентировались на самых богатых — больше всего в Нью-Йорке, летом Джессика заканчивала колледж, так что обустраиваться в Бостоне не имело смысла. Получив согласие Конторы, я все же вернулся к совету своего банковского консультанта. Я купил мебель и переоформил на себя аренду совсем недавно созданного, но уже разоряющегося турагентства, расположенного над ветеринарной клиникой на углу 83-й улицы и Лексингтон-авеню. Я говорю про это в единственном числе, так как профессор Фергюсон воспротивился, чтобы его дочь вложила свое наследство в какую-то подозрительную кубинскую авантюру. Джессика по американским законам была еще несовершеннолетней и настоять на своем не могла. Но моего наследства хватило на все.

Владелец собственного бизнеса, тем более ориентированного на нью-йоркский истеблишмент, не мог жить в какой-то дыре. Прощание с моим первым в Нью-Йорке и вторым в Америке домом я помню очень хорошо. Мы с Джессикой накупили кучу свечей — таких маленьких, круглых, в металлических поддончиках — и зажгли их по всей комнате. Потом стащили матрас на пол — кровать отвратительно скрипела — и всю ночь уминали его, пока не свалились от усталости. Думаю, что квартира не сгорела — и мы вместе с ней после двух бутылок вина — исключительно благодаря божественному промыслу. В двух местах пляшущее пламя задело обои, а у окна прихватило занавеску. К счастью, занавеска не занялась, видимо, от грязи.

— Prima causa vinum optimum potatum, — пробормотала Джессика, осознав возможные последствия. — Главная причина — отличное вино, выпитое ими.

И подмигнула мне.

Прежде чем уехать из бора, Мати открыла багажник и расстегнула лежащую там спортивную сумку.

— Вам нетрудно будет надеть вот это?

Несмотря на вежливую форму, это был не вопрос — приказ.

— А что это? — спросил я.

— Вам будет чуть великоват, но это не страшно.

Я залез в сумку — почему я ей подчинялся? — и вытащил оттуда синий комбинезон, какой носят водопроводчики, электрики и прочие мастеровые.

— Я сказала соседке, что привезу из Таллина специалиста, чтобы он починил мой отопительный котел, — сказала Мати в ответ на мой недоуменный взгляд. — А как еще я могу объяснить ваше присутствие в своем доме?

В этом, вынужден признать, был свой резон.

Эстонцы в своей массе народ крупный — пояс комбинезона доходил мне чуть ли не до подмышек.

— Что?

Мати ухмылялась:

— Ничего, ничего! Простите. Я сейчас это поправлю.

Она повернула меня спиной и подтянула лямки: мастеровые всего мира — люди практичные, и комбинезоны у них всеразмерные.

— А штанины можно подвернуть, — сказала она, разглаживая комбинезон у меня на груди.

Заботливая мать не проделала бы это так бережно. Эта женщина с мужским именем не переставала меня удивлять.

Позже в машине я опять поймал на ее губах усмешку. Я, наверное, действительно выглядел смешным: хрупкий латинянин, утопающий в одеждах могучих северян.

Одноэтажный, с небольшой мансардой, дом Мати стоял под редкими высокими соснами, одна из которых поскрипывала на ветру. Моря видно не было — перед нами по обе стороны улочки стояли достаточно скромные, видимо, еще с советских времен, дачи. Но вокруг было так тихо, что и здесь слышался мерный, одновременно волнующий и успокаивающий шум прибоя.