Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять - Серван-Шрейбер Давид - Страница 29

• Предыдущая
• 29/42
• Следующая

Мне выпала честь услышать подтверждение этому из уст женщины, которая прошла через подобное вместе со своим сыном.

Мария невероятно переживала из-за состояния Романа. Ему было двадцать два года, когда психиатр, к которому ценой больших усилий ей удалось его привести, объяснил, что у ее сына случился психотический приступ (так обычно начинается шизофрения). Ночи напролет он метался по комнате, словно животное в клетке, раздражаясь на каждую мелочь. Когда она заговорила о лечении, он едва не набросился на нее с кулаками. Охваченная страхом мать скрепя сердце, в конце концов, решилась положить сына в клинику против его воли. В гневе Роман перестал с ней разговаривать. Состояние его, по сути, не улучшилось, но через неделю он вышел из больницы и вскоре уехал в один южный городок, где и скитался с места на место. Новости о сыне Мария получала лишь от его друзей детства, с которыми тот иногда списывался по Интернету. Они пытались успокоить ее, хотя бы подтверждая тот факт, что он еще жив. Каждое утро она просыпалась с давящим комком в горле: что будет с сыном?

Через полгода этого душевного ада Мария решила написать сыну: что в день его рождения она приедет в город и будет ждать его у привокзального фонтана. Что она хочет просто сказать ему «поздравляю». Что хочет лишь увидеть его, пусть издалека.

В назначенный день она прождала сына много часов подряд, сидя на каменном парапете, всматриваясь в силуэты, мелькавшие в толпе. Никого. И вдруг, обернувшись, она увидела его, сильно исхудавшего, небритого, в грязной одежде… Он прошел мимо, уткнувшись взглядом в землю, говоря на ходу, будто самому себе: «Ты что тут делаешь? Я тебя ненавижу. Не хочу тебя больше видеть. Никогда». Потрясенная до глубины души, она лишь успела крикнуть ему: «С днем рождения!» — а он уже растворился в толпе… Но он пришел! Они не виделись целый год. Потом месяцами она цеплялась за эту хрупкую надежду: тогда он все-таки пришел…

Много лет спустя, вспоминая о той площади у фонтана, Мария была не в силах сдержать слез. Как она сомневалась в себе самой, сколько сил ей стоило не сдаться тогда, устоять! Те слезы, что она держала в себе все это время, сейчас прорываются в беседах с психотерапевтом, который помогает ей вернуться в прошлое, чтобы исцелить давнюю рану.

Еще одно воспоминание: ее сын четыре года спустя. Роман в конце концов согласился лечиться, и литиум, который он стал принимать, начал давать заметный стабилизирующий эффект. Сын снова вернулся к обычной жизни. И много говорил с матерью о том, что с ним случилось в тот тяжелый период. Главное, он ей сказал: «Знаешь, в тот день, когда внутри у меня все плыло и качалось, единственная вещь, за которую я мог зацепиться в жизни, — это была ты. Я говорил себе: что бы ни случилось, ты будешь за меня, будешь со мной». И она была с ним. Безотлучно, даже вдали, до самого конца. В полнейшей своей беспомощности она подала ему отчаянный знак любви: «Я здесь!» — последнее, что мы порой способны дать другому. Ведь очень часто это значит для нас так много — быть рядом. Несмотря ни на что. Просто быть рядом.

Посреди суматошного трудового дня в офисе, где-то после обеда, Сирил выкраивает минуту позвонить своему восьмидесятишестилетнему отцу, с которым последний раз говорил довольно давно. И с удивлением слышит в ответ: «Ты можешь мне перезвонить попозже, у меня тут дело в самом разгаре, я очень занят. Завтра, например, или через пару дней?» Сирил и представить себе не мог, что его отец так же, как и он, погружен в какие-то дела.

Дени приглашен на выходные к хорошей знакомой своих родителей, которой исполнилось восемьдесят лет.

Когда он собирается на море, до которого несколько километров, она предлагает отправиться вместе… на велосипеде. Заметив его удивленный взгляд, она с негодованием выдает: «Что, молодой человек, вы считаете, вам это будет не по силам?»

Поль поступает на работу в большую семейную фирму. Ему говорили о том, что глава фирмы придает особое значение поставкам за рубеж: он регулярно сам ездит в пять стран, по утрам с шести до восьми пишет письма по электронной почте. Поля спрашивают, бегает ли он по утрам, потому что босс ищет кого-нибудь, кто бы ему помогал готовиться к Нью-Йоркскому марафону.

Попав наконец в кабинет к главе фирмы, Поль спрашивает себя, не ошибся ли он дверью, — перед ним мужчина семидесяти лет…

Мы все несем в себе стереотипные представления о «пожилых людях».

Их воспринимают как «старых», говорят об отвисшей груди, о трудностях с эрекцией; никто не представляет себе сексуальную жизнь после шестидесяти пяти лет.

Обращаясь к человеку старше семидесяти пяти, люди обычно стараются говорить громче и использовать простые слова, как в разговоре с ребенком. Те, кому за семьдесят, могут понять, как такое отношение в конце концов воздействует на представление человека о самом себе.

У тех пожилых людей, которых я сам встречал и о которых говорил выше, есть нечто общее: они не идентифицируют себя с этими представлениями. Они, кстати, редко говорят о своем возрасте, а в разговоре больше касаются своих дел, интересов, планов. Они оставили без внимания унизительные для них представления и слова и остаются сосредоточенными на своих желаниях, своей жизненной энергии.

В Йельском университете (США) профессор Бекка Леви изучает влияние культурных стереотипов на интеллектуальные и физические способности людей в последний период жизни. Она констатировала, что в тех культурах, где принято видеть старение в позитивном свете (как в Китае или Японии), наблюдается меньше расстройств памяти.

В исследовании[98], проведенном в 2003 году, ей удалось показать, что стереотипы напрямую влияют на функциональные показатели.

У себя в лаборатории она сначала измеряла показатели памяти у лиц старше шестидесяти пяти лет и то, как они ходят.

Затем на экране компьютера она показывала им слова, которые сменялись так быстро, что мозг не успевал осознанно их регистрировать. После этого тесты выполнялись заново.

После показа таких слов, как «мудрый», «культурный», «наставник», память у пожилых явно улучшалась, и они начинали двигаться быстрее. Зато такие слова, как «упадок», «маразм», «развалина», «потерянный», ухудшали память, и ходили пожилые люди после них медленнее…

Когда моему другу Никосу, психиатру, исполнилось семьдесят лет, он написал очень хорошее стихотворение. Он говорит «прощай» всем тревогам своей молодости, непрестанному беспокойству о том, найдет ли он свое место среди людей, своей привычке оценивать окружающих, чтобы измерить их силу. Он приветствует мягкость, благодарность, способность легко доверяться другим, которые ощущает теперь в себе.

А заканчивает он с сожалением: «Ах, почему мне не было семьдесят лет всю мою жизнь!» Спасибо тебе, Никое, за то, что ты показал нам другой путь, отличный от стереотипов.

Январь 2007

Ощущение такое, будто я неожиданно оказался в медицинской клинике будущего. Доктор Грег Сигл руководит лабораторией нейробиологии эмоций в Питтсбургском университете (США). Сейчас он разговаривает с молодой женщиной, страдающей депрессией. Вместо того чтобы расспрашивать Александру о ее состоянии (как это делает любой хороший психиатр, желающий разобраться в истории болезни), он показывает женщине результаты сканирования ее мозга, указывая на участок, который у нее явно чересчур активен. Речь идет о миндалине. Она скрыта в глубине нашего эмоционального мозга — эволюционно самой древней его части. Это та часть мозга, которая присутствует уже у рептилий. Она не обладает способностями к сложному анализу, присущими коре. Но зато именно она первой воспринимает зрительные образы, звуки, запахи, ощущения, поступающие к нам извне. Остальной мозг еще не в курсе того, что было воспринято, а она уже запускает мгновенную эмоцию: страх, гнев, ярость. Миндалина — это часовой тела: она всегда на страже, ее задача — следить за любыми признаками угрозы и подавать сигнал тревоги, когда это нужно.

• Предыдущая
• 29/42
• Следующая