Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять - Серван-Шрейбер Давид - Страница 15

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая

Одна моя приятельница, прекрасный кулинар, объясняет, каким образом она извлекает пользу из этого своего умения для себя лично. «Нет ничего лучше, чем готовить для других: во-первых, получаешь удовольствие, предвкушая, что именно мы вместе будем есть, во-вторых — в процессе самой еды, а в-третьих — потом, вспоминая, как все это было здорово…» Как и ей, большинству из нас становиться врачами совсем не обязательно. У каждого есть масса способов принести себе пользу: довольно лишь определиться, что хорошего мы можем сделать и для кого конкретно.

Больше трети курильщиков хотели бы бросить курить. Многим удается, но дело это трудное. Добавки, примешанные к никотину, специально рассчитаны на то, чтобы сделать потребителя чрезвычайно зависимым, эта зависимость сильнее кокаиновой. Три года назад табачные фабриканты в США были вынуждены это признать в ходе громкого и в результате проигранного процесса. Но это не единственная причина, которой объясняется трудность отказа от курения. Психоаналитиками уже давно было описано «оральное удовлетворение», которое обеспечивает сигарета. Сегодня принято говорить скорее о «потребности в самоуспокоении».

Действительно, мы все нуждаемся в том, чтобы снимать напряжение в течение дня. Будучи младенцами, мы получали грудь (кому повезло) или соску (кому повезло меньше). В детском возрасте это были конфеты и шоколад, в подростковом — алкоголь и сигареты, к которым нас подталкивала целая индустрия.

Чем больше мы в жизни страдаем, тем чаще ощущаем это напряжение, этот дискомфорт, и, чтобы успокоиться, приободриться, утешиться, начинаем искать физического удовольствия. И тогда мы едим ненужную для нас еду, напиваемся до умопомрачения и бесчувствия и курим тоже! Около трети курильщиков страдают симптомами депрессии[48]. Чем выше их образовательный уровень (от двух курсов института и выше), тем отчетливее эта связь. Как будто для них сигарета — это что-то вроде лекарства, которое они сами себе прописывают. Но даже если затяжка и приносит несколько минут немедленного наслаждения, это очень плохой антидепрессант. Похоже, что сигарета даже становится причиной серьезных тревожных расстройств: так, курильщики втрое-вчетверо больше рискуют испытать приступы тревоги[49]. Тревоги, которая спадает через неделю после отказа от табака.

Урок прост: тот, кто хочет бросить курить, должен сначала разобраться со своей «депрессией» и научиться успокаивать себя иначе, без помощи сигареты.

Конечно, надо выбрать эффективную методику[50] (по данным исследований, лучше всего действует когнитивно-поведенческая терапия в сочетании с таблетками зибан, антиникотиновым пластырем или, для некоторых, с акупунктурой). А еще в течение всего дня, как только захочется закурить, необходимо проявлять заботу о себе: два раза глубоко вдохнуть и выдохнуть, съесть какой-нибудь фрукт, выпить стакан воды, выйти погулять, полить цветы, послушать музыку, позвонить другу. Можно также приобрести что-нибудь желанное, чтобы себя вознаградить. Или просто получить удовольствие от мысли, что никто теперь не скажет: «А, этот… Он курит! Наверное, что-то у него не в порядке».

Январь 2003

Джим лежит в аппарате магниторезонансной томографии. Одновременно он вместе с несколькими другими студентами Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе (UCLA) участвует в компьютерной игре в мяч. Как в обычной игре, каждый по очереди с большей или меньшей ловкостью отправляет виртуальный мячик другому игроку по своему выбору. Джим задумывается, что же может в этом быть интересного для исследователей-нейропсихологов, которые пригласили его участвовать в эксперименте… Через какое-то время он замечает, что другие игроки все реже посылают ему мяч, а потом и вовсе перестают. Он ждет своей очереди. Забыть про него они не могли, потому что его виртуальный персонаж по-прежнему присутствует на экране. Остальным должно быть видно, что он ждет передачи… Через несколько минут Джим вынужден прийти к выводу, что просто они больше не хотят с ним играть. Он чувствует себя очень неуютно. Физически неуютно. Ему хочется пошевелиться внутри томографа, но это было специально запрещено. Пусть он не был знаком с теми другими студентами, но, даже если ему не хочется в этом признаваться, он все равно обижен. Почему они его бросили? Что он сделал плохого?

Ничего. Те, кого он считал такими же, как он сам, студентами, на самом деле лишь виртуальные персонажи, смоделированные компьютером и запрограммированные на то, чтобы постепенно исключить Джима из игры, вне зависимости от того, как он играет. И это было сделано как раз для того, чтобы он почувствовал себя плохо. Почти все подопытные в этом эксперименте почувствовали себя так же плохо, как и Джим. Исследование в первый раз позволило увидеть, что происходит у нас в мозгу, когда мы чувствуем себя отвергнутыми. Что открылось? Когда мы чувствуем себя отвергнутыми группой, «высвечиваются» те же области мозга, что и при ощущаемой физической боли! С точки зрения мозга Джима, когда его таким образом игнорировали, это было почти то же самое, как если бы его ущипнули. Это больно, физически больно, и эта боль по-настоящему ощущается в теле[51].

Мы унаследовали свой мозг — в особенности свой эмоциональный мозг — от наших далеких человекообразных предков. Для них, живших в саванне, оказаться оторванным от группы означало неминуемую смерть. Врожденный механизм боли заставляет нас отдергивать руку от слишком близкого пламени, чтобы уберечься. Поэтому представляется вполне нормальным, что наш мозг пользуется тем же самым механизмом, чтобы избежать ситуаций отделенности, которые тоже ставили бы под угрозу наше физическое благополучие.

В самом деле, та же самая область мозга — область, отвечающая за эту боль, — активируется у младенца при разлуке с матерью и у матери, когда она слышит жалобный плач своего ребенка. Это тоже больно, по-настоящему больно. Вот оно, подтверждение: все эти болезненные, странные ощущения в нашем теле, которые мы испытываем при расставании с теми, с кем чувствуем эмоциональную связь, — перехваченное горло, тяжесть в груди, чувство, что «сердце разрывается» — они вполне «реальны». Когда ты уезжаешь, любимая моя, а я стою один на перроне вокзала, мне больно. Когда ты далеко, сын мой, и от тебя нет вестей, мне больно. Когда я остаюсь один после развода, мне больно. Каждое из этих ощущений чуть-чуть отличается от других, словно бы тело добавляет свои собственные оттенки в переживание страдания. Разные ситуации разлуки и брошенности, которые нам приходится переносить, описываются разными словами, и боль при них тоже разная.

И депрессия тоже представляет собой настоящую боль. При ней задействована в мозгу та же область, которая активировалась в эксперименте UCLA (речь идет о передней сингулярной коре). А ведь депрессия гораздо чаще встречается у тех, кто в детстве многократно переживал разрыв эмоциональных связей. Получается так, словно эти ранние переживания сформировали контур восприятия боли, сделав эту область мозга более чувствительной.

Выдающийся английский психоаналитик Джон Боулби, первым соотнесший эмоциональную жизнь и человеческие неврозы с разными видами социального поведения у животных и их реакциями на разлуку, обобщил главные темы, с которыми связано страдание у приматов, в названиях книг своей трилогии «Привязанность и утрата»: «Привязанность», «Разлука», «Утрата». Сегодня, благодаря прогрессу в методах визуализации мозга, мы начинаем видеть, как эти раны, которые мы относили к категории душевных, регистрируются нашим мозгом как раны тела. Вот еще одна сфера, в которой стираются границы между телом и духом.

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая