Власть меча - Смит Уилбур - Страница 16
- Предыдущая
- 16/177
- Следующая
– Никто тебя не заподозрит. Даю честное слово. Даже если что-то пойдет не так, ты будешь защищен. Но у нас все получится.
Лотар использовал все свои возможности убеждения и страшно устал. Вернувшись в лагерь, он присел рядом с Хендриком.
– Кофе? – спросил он и рыгнул, чувствуя во рту вкус перегара.
– Кончился, – покачал головой Хендрик.
– Где Манфред?
Хендрик показал подбородком. Манфред сидел под колючим кустом в дальнем конце лагеря. Девочка Сара была с ним рядом; почти соприкасаясь головами, они разглядывали старую газету. Манфред что-то писал на полях угольком из костра.
– Мэнни учит ее читать и писать, – объяснил Хендрик.
Лотар хмыкнул и потер покрасневшие глаза. От бренди болела голова.
– Что ж, – сказал он. – Человек у нас есть.
– Ага! – улыбнулся Хендрик. – Теперь понадобятся лошади.
Железнодорожный вагон когда-то принадлежал Сесилю Родсу и компании «Алмазы Де Бирс». Сантэн Кортни купила его за малую часть той цены, в которую ей встала бы покупка нового вагона, и это приносило ей глубокое удовлетворение. Она по-прежнему оставалась француженкой и знала цену су и франку. Она выписала из Парижа молодого декоратора, чтобы он отделал вагон в стиле ар деко, который еще не вышел из моды, и декоратор оправдал каждый пенни своего гонорара.
Сантэн осмотрела салон, упорядоченные линии обстановки, взглянула на капризных нимф, поддерживавших бронзовые светильники, на рисунки Обри Бердслея, искусно выложенные на панелях из легкой древесины, и вспомнила, что декоратор с его длинными летящими волосами, декадентскими провалами глаз и лицом прекрасного, скучающего и циничного фавна вначале показался ей гомосексуалистом. Это первое впечатление оказалось весьма далеким от истины, что она с радостью поняла на круглой кровати, которую он установил в главной спальне вагона. Она улыбнулась воспоминанию и тут же сдержала улыбку, заметив, что Шаса наблюдает за ней.
– Знаешь, мама, иногда мне кажется, что я могу узнать, о чем ты думаешь, просто поглядев тебе в глаза.
Иногда он говорил ужасно обескураживающие вещи! Сантэн была уверена, что за последнюю неделю он подрос на дюйм.
– Очень надеюсь, что это только кажется. – Она вздрогнула. – Здесь холодно. – Декоратор за огромные деньги установил в салоне рефрижератор, охлаждавший воздух. – Выключи эту штуку.
Сантэн встала из-за стола и через стеклянную матовую дверь вышла на балкон вагона; ее окутал горячий воздух пустыни, ветер прижал юбку к узким мальчишеским бедрам. Она подняла лицо к солнцу и позволила ветру растрепать ее короткие кудри.
– Который час? – спросила она с закрытыми глазами и запрокинутым лицом. Шаса, вышедший вслед за ней, оперся на перила балкона и взглянул на свои наручные часы.
– Через десять минут пересечем реку Оранжевую, если машинист не выбился из расписания.
– Никогда не чувствую себя дома, пока не перееду Оранжевую.
Сантэн склонилась рядом с сыном и переплела пальцы с его пальцами.
Реку Оранжевую питают воды всей водосборной площади Южной Африки. Она начинается высоко в снежных горах Басутоленда и пробегает четырнадцать сотен миль по травянистому вельду и диким ущельям; в определенное время года она становится мелким ручьем, в другое – ревущим потоком, который приносит с наводнением плодородный шоколадный ил: не зря эту реку называют южным Нилом; она служит границей между Мысом Доброй Надежды и бывшей немецкой колонией Юго-Западная Африка.
Локомотив засвистел, включились тормоза, и вагон качнулся.
– Замедляем ход перед мостом.
Шаса высунулся с балкона, и Сантэн проглотила предупреждение, рвавшееся с губ.
«Прошу прощения, но нельзя вечно обращаться с ним, как с младенцем, хозяйка, – говорил ей Джок Мерфи. – Он теперь мужчина, а мужчине надо уметь рисковать».
Рельсы повернули к реке, и стал виден «даймлер», укрепленный на платформе сразу за локомотивом. Это была новая машина: Сантэн меняла их ежегодно, однако тоже желтая, как и все предыдущие, с черным капотом и черным кантом вокруг дверец. Поезд до Виндхука избавлял от утомительного путешествия по пустыне, но до шахты железная дорога не доходила.
– Вот он! – сказал Шаса. – Мост.
Стальные фермы моста казались тонкими и нематериальными, когда пересекали реку шириной в полмили, перепрыгивая с одной бетонной опоры к другой. Поезд въехал на мост, и стук колес изменился, мимо замелькали стальные балки, гудя, как оркестр.
– Алмазная река, – произнесла Сантэн, стоя плечом к плечу с Шасой и вглядываясь вниз, в коричневые, как кофе, воды, бурлящие у опор моста.
– А откуда пришли алмазы? – спросил Шаса. Он, конечно, знал ответ, но ему нравилось слушать ее рассказ.
– Река собирает их, извлекает из всех карманов, ущелий и трубок по всему течению. Она подбирает алмазы, которые выбросили из недр извержения вулканов в начале существования материка. Сотни миллионов лет она собирала эти алмазы и уносила к побережью. – Сантэн искоса взглянула на сына. – А почему они не стираются, как другие камни?
– Потому что это самое твердое вещество в природе. Алмаз невозможно поцарапать или обкатать, – сразу ответил он.
– Нет ничего более твердого и более прекрасного, – согласилась мать и поднесла к лицу Шасы правую руку, так что его ослепил огромный бриллиант в перстне. – Ты научишься их любить. Все, кто работает с алмазами, начинают любить их.
– Река, – напомнил он и понизил голос. Его заинтересовал хрипловатый след акцента в речи матери. – Расскажи о реке, – попросил он и слушал жадно и внимательно.
– Там, где река впадает в океан, она разбрасывает алмазы на прибрежном песке. Берега там так богаты алмазами, что объявлены запретной зоной – Spieregebied.
– Можно набить карманы алмазами, просто подбирая их между камнями?
– Ну, это не так легко, – рассмеялась она. – Можно искать двадцать лет и не найти ни одного, но если знаешь, куда смотреть, если есть хотя бы самое примитивное оборудование и тебе повезет…
– А почему мы не можем туда отправиться, мама?
– Потому, mon cheri, что все это занято. Все принадлежит человеку по фамилии Оппенгеймер, сэру Эрнесту Оппенгеймеру, и его компании «Де Бирс».
– Одной компании принадлежит все! Это нечестно! – воскликнул Шаса, и Сантэн впервые с радостью заметила в его глазах искорку алчности. Без здоровой толики жадности он не сможет осуществить то, к чему она его так старательно готовит. Нужно научить его жадности к богатству и власти.
– Да, ему принадлежит концессия на Оранжевой реке, он владеет Кимберли, Весселтоном и Блумфонтейном, а также всеми остальными дающими большую добычу шахтами. Но он владеет большим, гораздо большим. Он контролирует продажу каждого камня, даже тех, что добыты нами, немногими независимыми владельцами.
– Он контролирует нас, контролирует Х’ани? – возмущенно спросил Шаса. Его щеки гневно вспыхнули.
Сантэн кивнула.
– Нам приходится каждый камень предъявлять его «Центральной торговой организации». Она устанавливает цены.
– Мы обязаны принимать эти цены?
– Нет, не обязаны. Но поступили бы очень неразумно, если бы не приняли.
– А что он может сделать, если мы откажемся?
– Шаса, я уже не раз говорила тебе. Не лезь в драку с тем, кто сильней. Мало кто сильнее нас, во всяком случае в Африке, но сэр Эрнест Оппенгеймер один из них.
– Да что он может сделать? – настаивал Шаса.
– Сожрет нас, дорогой, с превеликим удовольствием. Каждый год мы становимся все богаче и все привлекательней для него. Он единственный человек в мире, которого нам следует опасаться, особенно если мы неосторожно подберемся к его реке.
Она жестом обвела широкую реку.
Хотя голландские первооткрыватели назвали реку Оранжевой в честь стадхолдеров (правителей) дома Оранских, название очень хорошо подходило к ее оранжевым песчаным берегам. Яркое оперение водных птиц на этих берегах казалось драгоценными камнями в золотой оправе.
- Предыдущая
- 16/177
- Следующая
