Всемирный следопыт 1926 № 04 - Журнал Всемирный следопыт - Страница 17

— Худай Берген курит анашу!

Никитин снова кивнул головой.

— Худай Берген держит орла, который может убить человека!

— Да, — подтвердил Никитин, — и поэтому его надо наказать.

Судья помолчал и совершенно неожиданно заговорил успокоительным тоном:

— Ничего, Худай Берген хороший человек. Если он сеет мак и продает опиум, то кто вместо него все это будет делать? Кто будет его кормить?

Никитин не успел ничего возразить, как судья продолжал убежденно и твердо:

— Если Худай Бергена можно оштрафовать, значит, у него есть деньги. Он хороший человек. А черное тесто он продает далеко. Не здесь. Он не дает курить мусульманам. Это не грех. Ничего. Он хороший человек. Старому человеку один раз можно покурить анашу. А зачем ты полез к нему в дом? Обо-бо! Курить анашу грех! Худай Берген человек старый. Он делает грех, а тебе надо посмотреть, да?! Если у него есть птица, это его птица. Худай Берген ее хозяин, она его и слушает. Ты не хозяин, зачем тебя будет слушать?

Никитин вспылил и побагровел. Но я вступился и сказал:

— Худай Берген нехороший человек. Когда он выпустил на нас Иблиса, то он поступил с нами не как с гостями, а как-будто мы были разбойники. Поэтому прикажи ему, чтобы он целую неделю сидел дома.

Никитин хотел протестовать, но я его толкнул в бок и пообещал купить заплаты на халаты караульщиков.

Судья снова открыл рот, и мы замолчали. Он посмотрел на нас и медленно проговорил:

— Худай Берген старый человек, пускай посидит дома. Управление недалеко. Поэтому все равно, дома он будет сидеть или в управлении. — Потом он обратился к Никитину и добавил: — А ты не бойся. Если приедет русское начальство, Худай Берген продаст все свое черное тесто и выкурит свою анашу.

Никитин молчал, и я увлек его с собой. Когда мы вышли на улицу, перед нами прошел Худай Берген. Он шатался и еле шел, бормоча себе что-то под нос. Он шел домой, и позади него, медленно переваливаясь с ноги на ногу, шествовал Иблис. Оттого, что его хозяин был пьян, казалось, что и орел пошатывается. Никитин прошел близко и погрозил кулаком. Худай Берген блаженно улыбнулся и зажмурился. Орел зашипел. Я отвел Никитина в сторону. Они прошли несколько шагов и исчезли за углом.

— О чем вы столько времени разговаривали с этим пьяным дьяволом? — недовольно спросил Никитин.

— Худай Берген — воспитатель орлят, — отвечал я, — и рассказал мне очень много интересного. — И я вкратце передал Никитину биографию Худай Бергена.

Милиционер скептически выслушал все до конца и неодобрительно пробурчал:

— Вот, весь век занимался глупостями, под старость и сам озверел. Ну, попадись он мне в другой раз, на целую неделю посажу на солнцепеке около управления.

И, выругавши всех туркменских беков, верховный администратор пошел домой.

Еще до мировой войны в Западной Европе олени почти вывелись, и теперь их можно видеть только в зоологических садах. Небольшое количество оленей сохранилось в некоторых заповедниках, где они все «на учете» и охота на них строго воспрещена. Недавно во Франции, в окрестностях г. Эрманонвиль, была организована большая охота с гончими на лисиц и волков.

К великому удивлению охотников, несколько свор гончих выгнали оленя. Несомненно, что это один из последних оленей в Западной Европе, а, может быть, и самый последний. Приводимые фотографии иллюстрируют два момента гона. Сфотографировать оленя среди собак удалось только в конце гона, когда усталое, измученное животное совершенно выбилось из сил и стало останавливаться.

Вскоре после моего возвращения из Австралии, куда я поставил партию животных для Сиднейского зоологического сада, я решил отправиться в Тренггану. Я надеялся там заполучить носорога и нескольких тигров и леопардов для Гагенбека в Гамбурге. Тренггану тогда еще была девственной страной и изобиловала всякими животными.

В Куала — столице Тренггану — я тотчас же отправился к султану. Он был в восторге видеть меня, — он всегда бывал мне рад, так как я всегда привозил ему подарки. В данном случае я привез для него один из первых фонографов, с восковым цилиндром, и он доставил султану массу удовольствия. В одно из предыдущих посещений я ему поднес шарманку с барабаном, цимбалами и другими карусельными принадлежностями, купленную мною за двести мексиканских долларов у какого-то немецкого торговца в Сингапуре. Султан приставил в качестве капельмейстера одного из своих приближенных, и этот-то капельмейстер теперь, на глазах у султана, дрожал от страха перед новой волшебной машиной, так хорошо воспроизводившей звуки человеческого голоса. Он только издали решался рассматривать фонограф, сам же султан нисколько не боялся и искренно потешался над страхом своих приближенных. Пение и оркестровая музыка казались им уже чересчур сверх'естественными, забавляла их только передача смеха. Хотя, надо сказать, что женщинам нравилось все без исключения.

Я заявил султану, что намереваюсь отправиться в глубь страны и попытать счастья в ловле зверей. Он пожелал мне удачи и предложил дать мне проводников и носильщиков.

После пятидневного путешествия вверх по реке Тренггану мы достигли последнего поселения на северо-западе, дальше которого ни один туземец итти не решался из страха перед дурными чарами, которыми поверье окружает одну из местных гор, Букит Ганта, что значит Гора Духов. Мне давно хотелось проникнуть в эти места, так как говорили, что они кишмя кишат зверьем всякого рода; но тут водились «духи», — всякий, кто захочет проникнуть сюда, будет, либо разорван тигром, либо, что еще страшнее, превращен в тигра.

Я упирался в стену молчания при всякой попытке разузнать, как скорее всего туда попасть. Заколдованную гору надо обходить, избегать даже упоминания о ней в разговорах. Я решил бороться с суеверием — суеверием же: я об'явил всей деревне, что я — паван (колдун). Принятый мною храбрый и самоуверенный вид возымел должное действие.

Я не имел ни малейшего представления о том, что нас могло ждать в тех таинственных местах; но я решил, если это только окажется в человеческих силах, переступить через Гору Духов, Прежде всего я надеялся найти какую-нибудь речку с выходом в море: мы зашли далеко в глубину страны, и, если нам суждено было поймать каких-либо зверей, то нужно было озаботиться обеспечением средств для их перевозки.

Я убедил туземцев, что с самого дня моего рождения ни один злой дух никогда не посмел коснуться меня, и обещал им свое заступничество… Я просил туземцев итти со мной только до подножия горы, уговаривая сакаев, обитателей джунглей, живущих вблизи горы, чтобы они согласились быть нашими проводниками. В конце концов, мне удалось собрать нужное число желавших сопровождать меня.

При первых же шагах мы оказались лицом к лицу с самой настоящей трагедией. Придя в соседнее селение, мы застали его вождя Пенг-Гулу в сильнейшем волнении; вокруг него столпились плакавшие и причитавшие женщины и дети. Он обращался то к тому, то к другому, крича: «Замолчите, замолчите же!», а, увидев меня, он воскликнул: «О, туан (господин)! Какое горе! Сколько тревог!».

Я спросил, в чем дело. Его ответ, не будь я так хорошо знаком с этими местами, меня, наверное, удивил бы. Оказалось, что сейчас произошла ожесточенная битва за обладание дико растущим в джунглях дурмановым деревом. Туземец пожертвует чем-угодно, лишь бы заполучить необычайные плоды этого дерева.