Мореплавания Солнышкина - Коржиков Виталий Титович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/81
• Следующая

— Так вот что ты здесь делаешь! — прохрипел он, уставясь на артельщика и сжимая кулаки.

— Да я сам чуть не отбил печёнку! — возразил тот. — Это кто-то из машинистов наследил. Я нёс сардельки. Вкусные, очень вкусные. Вот, попробуйте! — Он с улыбкой подобрал валявшуюся у ног сардельку и протянул Плавали-Знаем. — Чудесная сарделечка!

— Что?!

— Вкусная! — И артельщик торопливо сунул сардельку себе в рот.

— Шагай отсюда!

— В один миг, в один миг! — залебезил артельщик и, улыбаясь, начал пятиться за угол.

Плавали-Знаем поковылял к каюте, где жили Тая и буфетчица.

— Откройте! — ударил он в дверь кулаком.

Дверь приоткрылась, и из неё, как из скворечника, выглянула Таина голова.

— Убрать! — показал Плавали-Знаем на перепачканный солидолом порог её бывшей каюты.

— Ночью? — удивилась Тая. — А почему?

— А потому, — пробурчал Плавали-Знаем, потирая место, на которое только что шлёпнулся. Один глаз у него спрятался в щёлку, будто прицелился, а второй готов был выстрелить, как пушечное ядро.

Тая, тяжело вздыхая, стала мыть палубу, а Плавали-Знаем протопал снова на мостик.

«Ну ладно, я тебе ещё не то покажу! — подумал Солнышкин. Всё это время он выглядывал из-за двери и еле сдерживал смех. — Я тебе покажу, как по ночам гонять людей!»

Как только Тая скрылась за углом, он снова бросился к каюте Плавали-Знаем и начал заново мазать палубу. Но вдруг нога у него самого поехала назад, и он встал на четвереньки. И тут взгляд его упал на руку: на запястье был старый бронзовый компас. Стрелка его, обычно точная, теперь бегала и качалась из стороны в сторону.

Будто хотела сказать: «Ай-яй-яй, молодой человек как вам не стыдно!» Солнышкин удивился, привстал, и тут вправду раздался укоризненный голос:

— Ну и ну! Вот это партизан!

Он оглянулся. Сзади него стояла Тая.

— А я ничего, — сказал Солнышкин.

— А это что? — И Тая показала на руки, с которых медленно капал солидол. Она бросила тряпку и сказала: — А ну-ка, пойдём в каюту… И смущённый Солнышкин отправился за ней. В это самое время Мишкин вышел из машинного отделения. Он прошёлся по коридору и вдруг почувствовал, как о его ногу что-то трётся.

— Брысь! — сказал он, так как не мог терпеть бродячих котов и кошек, хотя на пароходе их не было и в помине.

При тусклом свете машинист разглядел пропавшую банку с солидолом. От вибрации она вздрагивала и медленно двигалась по палубе.

— Вот артистка! — воскликнул Мишкин и подхватил её.

Солнышкин просунул в дверь голову. На койке сидела тоненькая буфетчица Марина и быстрыми спицами вязала цветную варежку. Солнышкин прибавил баску и спросил:

— Можно?

— Можно, — ответила Марина и кивнула круглой, как кокосовый орех, причёской.

Солнышкин прошёл за Таей в каюту. Руки он спрятал за спину.

— В чём дело, Солнышкин? — удивилась Марина и подняла большие зелёные глаза.

Солнышкин покраснел, не зная, что ответить.

— А это он мне помогал убирать, — усмехнулась Тая. Она протянула Солнышкину кусок мыла и открыла кран с горячей водой.

Солнышкин мыл руки, а Тая тихо вздыхала:

— Вояка ты, вояка! И зачем с ним связываться, шума не оберёшься! Лучше его не трогать!

— Лучше не трогать, — подтвердила Марина, словно всё поняла, и опять склонилась над клубком.

— Как это — не трогать?

— Так, — вздохнула Марина, — а то он ведь жизни не даст!

— Вот и не даст, если будете молчать! — воскликнул Солнышкин.

— Ну ладно, — вздохнула Тая. — Ладно… Надо пойти вымыть палубу. — И глаза её смотрели тихо и устало.

— Не надо, — сказал Солнышкин. — Спокойной ночи! — И он решительно шагнул за дверь.

Кругом была тишина. Спокойно светили лампы. Внизу по-паровозному ухала машина. Все спали. Только радист Перчиков не снимал наушников в радиорубке. Перчиков никому не говорил, что мечтает стать космонавтом и поплавать по марсианским морям, и каждый день после работы он сидел и вслушивался в доносившиеся сигналы спутников. И сейчас он слышал их быстрый писк. За иллюминатором в темноте горели звезды, вокруг простирался чёрный океан, и Перчиков чувствовал себя почти на борту космического корабля. А внизу, в коридоре, его друг Солнышкин крепко сжимал швабру и натирал палубу. Ему было немного грустно. И потому, что из-за него обидели Таю, и потому, что где-то грустит его бабушка. И он тёр палубу так, как будто помогал им обеим.

И странно: чем сильнее двигал он руками, тем точнее стрелка компаса показывала на север.

Боцман Бурун никак не мог уснуть. Когда он проигрывал несколько партий в домино, то с грустью думал, что через год ему уходить на пенсию. А что он будет делать на берегу, Бурун никак не мог представить. Тогда он потихоньку отправлялся в подшкиперскую и перебирал своё хозяйство. В борт гулко стучали волны, и он под этот приятный для него шум рассматривал каждую тряпушку и каждый гвоздик. Бурун любил свой пароход.

В этот раз боцман, войдя в подшкиперскую, взял в руки почти новенький пульверизатор для окраски стен, наполнил бачок красной краской и вздохнул:

— Хоть напоследок поработаю по-новому… Он вытащил пару старых вёдер и стал их обрызгивать краской. Дверь была открыта, краска садилась на вёдра, а мелкая пыль при каждом толчке разлеталась с ветром по палубе.

В это самое время Солнышкин закончил уборку и собирался ложиться спать, но в коридоре столкнулся с Перчиковым.

— Солнышкин, Солнышкин! Ты только посмотри, какие сегодня звёзды!

Перчиков открыл дверь и потянул Солнышкина на палубу. От усталости у Солнышкина уже склеивались глаза, но морской ветер сразу взбодрил его. Небо было полно громадных звёзд — таких Солнышкин ещё и вправду никогда не видел, даже у себя в тайге. Большая Медведица, сверкая, садилась на самый нос парохода, созвездие Скорпиона угрожало ярко сверкающим голубым хвостом. И всё это отражалось в шумящем бесконечном море.

Солнышкин замер в восторге. А Перчиков не унимался:

— Смотри (через всё небо пролетал маленький розоватый спутник). Когда-нибудь мы с тобой тоже полетим на какую-нибудь планету, туда, в глубину космоса! — И Перчиков положил руку Солнышкину на плечо. Он в первый раз делился своей мечтой и ни капельки не стеснялся.

— Полетим! — сказал Солнышкин и добавил: — Если там будет море. — И вдруг Солнышкин грудью навалился на борт. — Смотри, смотри! — крикнул он и потянул Перчикова за руку.

Из морской глубины к самому носу парохода поднимались таинственные зелёные ракеты. За ними тянулось голубое пламя и мчались искры. Казалось, они сейчас поднимутся вверх и умчат к звёздам. Но они не отрывались от воды и уверенно парили впереди парохода.

— Это дельфины, — сказал Перчиков и мечтательно вздохнул: — Эх, Солнышкин, сколько интересного будет ещё на земле! Представляешь, человек договорится с дельфинами, человек войдёт в океан! Представляешь, мы с тобой плывём в глубине океана!

У Солнышкина по спине поползли мурашки.

— Как человек-амфибия? — спросил он.

— Человек-амфибия был одиночка, а нас двое, — сказал Перчиков и похлопал Солнышкина по плечу. — И понимал он только одного дельфина, а мы будем понимать всех. Во всех океанах.

Пароход шёл вперёд, поднимая нос к звёздам, взрезая волны. И Солнышкину казалось, что весь мир летит ему навстречу. В правую щёку ему бил ветер. Он повернул к нему лицо, и теперь прохладные брызги освежали и лоб, и губы, и нос.

И конечно же, ни Солнышкин, ни Перчиков не слышали, как боцман Бурун всё нажимал и нажимал на кнопку пульверизатора.

Доктор Челкашкин заканчивал ночной обход. Он прислушивался к дыханию спящей команды и наконец дошёл до каюты Перчикова и Солнышкина. В каюте никого не было. Но тут отворилась дверь коридора, и Перчиков с Солнышкиным появились на пороге.

• Предыдущая
• 12/81
• Следующая